– Почему вы не можете пожить здесь еще год? Что один год может изменить в текущей ситуации?

– Только не надо снова начинать.

– Вам будет нас не хватать! Вы понятия не имеете, как жить без нас! Что, если вы начнете жить вдвоем и обнаружите, что у вас нет ничего общего? Что, если вам станет скучно и одиноко и вы слишком сильно по нам заскучаете?

Теперь я точно ничего не могу поделать со слезами. Остатки макияжа, который я вчера забыла смыть, в виде черных комочков туши падают в мою идеальную чашку чая.

– Тогда я приеду и останусь на ночь.

– А если вы расстанетесь?

– Мы не расстанемся.

– Ну а если?

– Я думала, это я паникерша. Не ты! – Она права. Ненавижу, когда она права. – Тогда я приеду и останусь навсегда. Теперь довольна? А теперь расскажи мне про этого злого и страшного серого волка, пока чай не остыл.

Глава 10

Хотелось бы мне сказать, что я умею слушать, но с Элли мне даже близко не сравниться. Это одно из ее самых фантастических качеств. Впрочем, за все время я не заметила в ней ни одного качества, которое не было бы замечательным. Она была рождена, чтобы стать психотерапевтом, клянусь; но у этой женщины так много талантов, что вместо этого она остановилась на медицинских исследованиях. Каждый раз, когда я спрашиваю ее о работе, у меня голова идет кругом, так что я давно перестала пытаться. Но она гений в любом случае – могу я это осмыслить или нет.

К ее суперспособности слушать, наверное, добавляется еще и тот факт, что ее мать была моей первой учительницей. Так что, когда я в подробностях описываю серию роковых ошибок, допущенных мной накануне вечером, я снова чувствую себя первоклашкой, которая сидит на паласе в кабинете мисс Мэтьюс и плачет, потому что Том Андерсон испортил ей пенал. Какое-то удивительное чувство покоя наполняет меня, когда она смотрит своим сочувствующим, но не скатывающимся в снисхождение взглядом, пока я яростно выдаю свой безобразный монолог.

– Ну отправь его в утиль и двигайся дальше. В мире еще полно других.

– Разве? – жалобно протягиваю я. Даже мне неловко от плаксивости в собственном голосе, но я ничего не могу поделать. Просто передо мной сидит более молодая и менее пахнущая лавандой мисс Мэтьюс, так что я инстинктивно веду себя как ребенок. – Потому что мне кажется, что варианты на исходе.

– Ой, да ладно тебе. Идеальный парень ждет где-то за углом.

– Я уже даже не знаю, какой он – этот идеальный мужчина. Десять лет назад я знала. Тогда я точно знала, кого именно ищу: он должен любить собак, хотеть детей и выглядеть как Райан Рейнольдс. А сейчас что? Сейчас я соглашусь на любого, кто согласится на меня.

– Так, ну это уж совсем неправда. – Смех Элли раздражающе заразителен.

– Правда-правда! Я тебе говорю! После десяти лет отказов я дошла до той точки, в которой сижу за столом с парнем, у которого на лице больше волос, чем самого лица, и благодарю звезды, что он вообще согласился встретиться со мной. А потом почему-то чувствую себя как дерьмо, когда этот волосатый вонючий мужик отказывается идти со мной на второе свидание.

– Ты бы все равно не захотела идти с ним на второе свидание.

– Я хочу хеппи-энда, Элли. Я хочу большую красивую свадьбу с привлекательным мужчиной, который будет носить меня на руках. – Я украдкой смотрю на нее, прежде чем резко сменить тон. – Знаю, знаю. Не надо мне ничего говорить.

– Говорить что? – спрашивает она с неподдельным удивлением.

– Я знаю, ты считаешь, что свадьбы – это дорого и бессмысленно, и вообще не понимаешь, почему меня это так волнует.

Она вскидывает бровь.

– Я когда-нибудь в жизни тебе такое говорила?

Если честно, она действительно никогда не произносила это вслух, но я знаю, что она так думает. О свадьбах вообще, не конкретно о моей. Как будто в довершение моей мысли, она качает головой.

– Если лично мне не нужны пышное платье и милая церковь, это еще не значит, что я не понимаю, почему они нужны тебе. Если это сделает тебя счастливой, я тебе этого и желаю. – Фраза предельно в духе Элли. Она и правда наполовину ангел.

– Я знаю, – говорю я с улыбкой. – И я знаю, что мне не нужен мужчина, чтобы быть счастливой, но я хочу его. Просто, кажется, никто из них не хочет меня!

– Еще найдется тот самый. Тот, кто не будет обращаться с тобой как с мусором и не выкинет тебя на улицу в четыре часа утра.

– В последнее время мне только такие и встречаются!

– Ерунда. Хороших еще очень много! Просто сначала нужно поцеловать несколько лягушек.

– Я уже поцеловала всех лягушек.

– Прямо всех?

– Ну из тех, кто живет в Лондоне, – да.

– А что с тем новым приложением, которое ты недавно скачала? Что-то про зеркало?

– Оно… ну оно нормальное. Но проблема всех приложений для знакомств в Лондоне в том, что там везде одни и те же люди. Выходит новое, и все радуются, но потом происходит миграция, и вот ты уже разговариваешь с тем же мужиком, который отверг тебя на четырех платформах до этого.

– Так. Ладно, этот праздник жалости к себе пора прекращать, – говорит Элли, решительно допивая свой чай. Люблю, когда Элли превращается в эдакую боевую Барби. Тем более ради меня. Ее обычное обеспокоенное лицо принимает гораздо более возбужденное и воинственное выражение. – Ты заслуживаешь человека, который будет относиться к тебе с уважением, и с учетом того, что в Лондоне проживает более девяти миллионов человек, практически невозможно, чтобы ты поцеловала всех одиноких мужчин в этом городе. Тебе нужно набраться терпения.

– Мне нужна ты в мужском обличье, – говорю я, пытаясь снова не заплакать.

– Марти? – шутит она.

Я на автомате поворачиваю голову, чтобы посмотреть на семейную фотографию, которая все еще гордо стоит на полке. Полагаю, Элли не будет убирать ее до самого конца сборов. И, вероятно, вытащит ее в самую первую очередь, когда приедет на место. Только я не хочу сейчас об этом думать.

Ее мама Нив сидит в центре, и с обеих сторон к ней жмутся двое детей: Элли – с одной стороны и Марти, ее брат, родившийся примерно на шестнадцать минут сорок пять секунд раньше, – с другой. На фото им обоим около шестнадцати, и мне это известно лучше других – я почти уверена, что сама это фото и сделала, учитывая сад моих родителей на фоне.

– Фу, – только и говорю я и падаю в ее объятия, ловко удерживая свой чай. И мне хочется, чтобы этот момент длился вечно. Она так долго была неотъемлемой частью меня, что я просто не знаю, как функционировать без нее.

Элли всегда была рядом – и в детском саду, и в школе. И хотя она никогда не хотела играть невесту, она исполняла роль ее подружки на всех 392 свадебных приемах, которые я организовывала в родительской гостиной. Она была рядом каждый раз, когда мы с моим воображаемым женихом разрезали торт и когда мой возлюбленный и я уезжали в закат: иногда в качестве хора ангелов над нашими головами, иногда – причем больше одного раза – в качестве лошади.

Ее волосы отчетливо пахнут моим шампунем от «Осси», а не ее собственным от «Бутс», но сейчас даже это не волнует меня настолько, чтобы делать замечание. Сегодня не тот день. Она убирает кудрявую прядь с моего лица и с улыбкой смотрит на меня. И я чувствую, что все будет хорошо.

– Довольно, юная леди. – Честно, она снова точь-в-точь мисс Мэтьюс. – Мне нужно собирать вещи, а тебе – писа́ть.

– Писать! Я не могу писать в таком состоянии!

– Ты обещала мне, что будешь писать каждый день как минимум по два часа, а учитывая то, что последние две недели ты пропустила, тебе еще много нужно наверстать.

– Но у меня похмелье!

– Это не оправдание.

– Но мне грустно. – Я делаю самое трагически-театральное лицо, на которое способна, но она только смеется над моим несчастьем.

– Пусть это тебя вдохновит!

– Ой, всё!

Я допиваю остатки своего чая и смотрю на нее, раздумывая, как бы еще потянуть время.

– Конечно, если хочешь, можешь помочь мне собраться.

Элли хорошо меня знает. Я смотрю на разбросанные вокруг сумки. Безусловно, я люблю собирать мебель, но что-либо разбирать – просто ненавижу. А упаковка восьми лет нашей дружбы доставит мне столько же удовольствия, как если бы сороки клевали мне внутренности.

– Ладно. Ухожу, – ворчливо говорю я и на цыпочках обхожу руины нашего многолетнего соседства.

– Ужин в восемь, – напоминает она мне. – Десерт с тебя.

Я пинаю одну из коробок Марка, и от этого мое настроение немножко улучшается.

– Эй!

Черт, Элли меня поймала. Я изображаю невинность, но она даже не удостаивает меня взглядом.

– Да, – вкрадчиво говорю я.

– И что, ты в итоге оставишь худи себе?

Ах, это.

Я натягиваю красный капюшон на голову и застегиваю молнию до упора. При этом торжествующе улыбаюсь, ведь я все же вернула себе контроль.

– Конечно, – отвечаю я.

Глава 11

Я открываю дверь своей холодной паршивой комнаты и направляюсь прямо к столу.

Кровать не застелена. И это неудивительно, ведь кроме меня этого никто не сделает, а меня, очевидно, дома не было. Все горизонтальные поверхности заставлены каким-то нелепым количеством пустых стаканов, а пол похож на смертельную ловушку – ведь на нем больше разбросанной одежды и торчащих под разными углами острых шпилек, чем, собственно, пола. Клянусь, я постоянно прибираюсь, но вся уборка занимает у меня примерно часов десять, а снова развести беспорядок – примерно десять секунд, так что я постоянно сомневаюсь, стоит ли это вообще усилий. Но сейчас я не обращаю на это внимания и снова поворачиваюсь к своему столу.

Родители подарили мне его много лет назад, когда я еще только сказала, что хочу стать писательницей. Мне на тот момент было лет четырнадцать, и я все еще подсознательно цеплялась за идею существования пасхального кролика, так что не очень понимаю, почему они приняли меня всерьез. Но так и было. Они выслушали меня, услышали меня и подарили мне письменный стол, потому что «первый инструмент, который необходим писателю, – это рабочее место».

Это лишний раз доказывает, насколько они всегда меня поддерживали. Это, безусловно, потрясающе, и я все понимаю, но в то же время это самую малость раздражает, хотя и наименее раздражающим способом. Просто я постоянно слышу о писателях, которые преодолевали страшные преграды на своем пути, а я даже ни разу не поссорилась с родителями из-за выбора карьеры.

Я что хочу сказать. Когда я получала весьма средние отметки в школе, были ли они разочарованы? Нет. Они просто говорили, что мне нужно найти дело, в которое я верю и смогу вложить душу. Когда я приезжаю домой и рядом со мной нет мужчины, отпускают ли они какие-нибудь комментарии? Говорят, что я их подвела? Говорят, как сильно они хотят внуков, и винят меня за то, что я не смогла заарканить достойного осеменителя, чтобы он остался в моей жизни на постоянной основе? Нет. Они говорят, что видят силу в моей независимости, и приветствуют мое нежелание остепеняться.

Господи, они просто потрясающие. Я даже на секунду задумываюсь, не написать ли им – просто так, без повода, – но сразу же передумываю. Напишу им позже. Потому что Элли права: в январе этого года я заявила, что буду писать по два часа в день, а сейчас уже сентябрь. Так что получается, я отстаю от графика на восемь с половиной месяцев.

Мой ноутбук, остывший от пренебрежения, давно ждет меня. Я поднимаю крышку, ввожу пароль и открываю «Ворд». Все готово.

Я смотрю на белый лист на экране.

Я люблю писать, правда. Только сейчас я не пишу – сейчас я раздумываю о том, что писать. А это полный отстой.