– Я посмотрю, Егор Петрович, – пообещал Вербин. – Даже если вам не удастся официально подключить меня к расследованию.

– Спасибо. – Шиповник помолчал. – Если честно, мне немного обидно, что Паша обратился к тебе. Совсем чуть-чуть, но обидно. Хотя с другой стороны, какое это теперь имеет значение?

Их друг мёртв. Больше ничего не важно.

– Паша не был уверен в своих подозрениях, – мягко произнёс Феликс. – Поэтому и пришёл ко мне – не захотел вас отвлекать.

– Ты ведь сам сказал, что Паша был увлечён версией, которую девчонка выдвинула в книге. Ты, кстати, её прочитал?

– Да.

– Что скажешь?

– Версия интересная, – признал Вербин. – Но не надо забывать, что Паша явно скучал по прошлой жизни. Не по всем аспектам, конечно, но по расследованиям и загадкам – точно. Возможно, его энтузиазм объясняется именно этим.

– То есть ты его подозрения не разделяешь?

– Теперь уже не знаю, Егор Петрович, всё будет зависеть от того, найдут ли коллеги мотив для убийства в бизнесе Паши и Кати. Или, возможно, у них получится взять второго участника дорожного конфликта.

– А если ни то ни другое?

– А если они просто не сумеют? – вопросом на вопрос ответил Вербин, намекнув на то, что соседи элементарно не вытянут свою версию.

– Не обижай ребят, – попросил Шиповник. – Уверен, они приложат все силы.

– Они хоть чего-то добились?

– Вышли на тебя.

– Это успех.

– Ты слышал, что я сказал? – Подполковник чуть повысил голос. – Возьмёшься?

– Проверить, не связана ли смерть Паши с популярным романом?

– Я уже понял, что другие версии тебе неинтересны.

– Другими версиями уже занимаются. Когда приступать?

– Как только я договорюсь о межрегиональном статусе расследования и смогу официально подключить тебя к нему.

– Хорошо.

– Хорошо. – Шиповник помолчал, после чего вернулся к вопросу, на который не получил ответа: – Насколько ты веришь в версию Паши?

– Нужно вникнуть, посмотреть, что к чему, Егор Петрович, – ответил Вербин. И честно добавил: – Пока она кажется чересчур… литературной.

– Но достаточно загадочной для тебя?

– Егор Петрович…

– А что не так, Феликс? – притворно удивился Шиповник. – Ты ведь любишь загадки.

– Люблю. – Лгать не имело смысла.

– Вот и разбирайся, – закончил подполковник таким тоном, словно уже обо всём договорился. – Думаю, ребята тебе обрадуются.

– Вы бы обрадовались?

– Я нет. – Шиповник впервые позволил себе нечто похожее на улыбку. – Но то я. Они тебя знают хуже, поэтому наверняка обрадуются. К тому же ты у нас обаятельный, умеешь к себе расположить. Тебе, как говорится, и карты в руки.

приблизительно месяц назад

Когда-то давно это помещение использовалось в качестве защищённой операционной. Защищённой от ударов с воздуха, артиллерийского и миномётного огня. Оно входило в небольшую, но отлично подготовленную и хорошо замаскированную сеть бункеров, выкопанных во времена Советского Союза неподалёку от подмосковной воинской части ПВО. Когда же Советский Союз распался, военные объекты стали не нужны, потому что люди, захватившие власть над самым большим обломком государства, упивались россказнями о том, что «теперь нам никто не угрожает», и азартно ломали всё, что предназначалось для защиты от врага, начиная от промышленности и заканчивая подземными сооружениями. И этот объект попал под их бульдозер вместе со многими остальными: воинскую часть расформировали, оставив столичное небо без защиты, территорию бросили, и скоро здесь всё пришло в запустение.

Сначала на объект накинулись местные мародёры, затем – пришлые: в поисках металла, да и вообще чего угодно, что можно использовать или продать. А когда мародёры забрали всё, что сочли интересным, здесь воцарилась тишина. В отличие от многих других частей, эта располагалась довольно далеко от оживлённых дорог, на нескольких последних километрах асфальт и вовсе встречался фрагментарно, поэтому даже любители «заброшек» добирались сюда не часто. А если и добирались, то ограничивались осмотром наземных сооружений и первого уровня самого большого бункера. Потом натыкались на стоячую воду, решали, что «всё затоплено», и уходили.

В своё время убийца тоже так решил. Но он, в отличие от любителей «заброшек», искал не «интересный» фон для фотографий, а надёжное логово, поэтому был упорен, потратил время, но отыскал замаскированный резервный вход в подземелье и выяснил, что затопило лишь центральное крыло разветвлённой сети бункеров. А боковое, на «минус втором» уровне которого находился госпиталь, осталось нетронутым и постепенно превратилось в надёжное убежище. Убийца «обжился»: расставил светильники, купил спальный мешок, обеспечил запас воды, еды, который хранил в надёжном металлическом ящике – от крыс, и с удовольствием наведывался в бункер с ночёвкой и даже на два-три дня.

Убийце нравилось бродить с фонариком по отделанным дешёвой кафельной плиткой помещениям, разглядывая сохранившееся оборудование: каталки, медицинские шкафы, приборы, о предназначении которых убийца даже не догадывался, операционные столы и многоламповые светильники над ними. Убийца не воображал себя исследователем таинственных подземелий, в которых проводились секретные опыты, или каким-нибудь кладоискателем. Он просто нашёл надёжное место, которое, к тому же, ему по-настоящему понравилось, и намеревался оставаться в нём так долго, как получится. Он обрёл крепость, в которой чувствовал себя в безопасности и недосягаемым для врагов.

Ведь каждому из нас нужна крепость.

Кто-то строит её внутри, отгораживаясь от окружающих силой воли; кто-то прячется под одеялом, принимая позу эмбриона; кто-то ищет в семье; кто-то видит её в квартире или доме; а кому-то нужен бункер. В котором можно встретить только крыс и тех, кого сам сюда привёл…

– Я знаю, о чём ты думаешь. Представляешь – знаю. Ты думаешь, что я не могу без этого обойтись. Что мне это нужно. Что я не могу не нападать на тебя. Не могу не резать тебя. Не могу не бить… – Увлёкшись монологом, убийца начал говорить всё быстрее и громче, последнюю фразу почти прокричал и одновременно резанул того, кто сидел в кресле, ножом по плечу. Тот не пошевелился.

А убийца шумно выдохнул, словно удар позволил ему сбросить накопившееся напряжение, и продолжил спокойным, как в начале разговора, тоном:

– Ты думаешь, что это болезнь. Что это болезнь заставляет меня снова и снова делать так, чтобы желание хоть ненадолго отпустило меня, исчезло, ушло куда-то прочь… А оно не уходит, оно заползает вглубь меня, в самое моё я. В самое сокровенное моё и засыпает, как медведь на зиму. Только моя зима длится не по календарю, а ровно то время, пока медведь сыт. А когда становится голодным – он выходит. Оно выходит – моё желание. Но это же не болезнь, правда? Это то, что живёт внутри, а болезнь – она приходит, ею заражаешься, болезнь всегда чужая, а желание – моё. Оно со мной с детства… Почему ты молчишь?!

На этот раз голос ускорялся не постепенно, а взорвался сразу – злобным визгом, и убийца нанёс следующий удар ножом тому, кто сидел в кресле. И это снова был глубокий порез – лезвие оказалось необычайно острым.

– Я знаю, ты считаешь, что это болезнь, хотя не говоришь об этом, прикидываешься хорошим, потому что надеешься меня обмануть. Но у тебя ничего не получится. Однажды меня обманули, да, всех когда-то обманывают, хоть раз в жизни, но обманывают… Тебя когда-нибудь обманывали? Или ты об этом не знаешь? Какой же ты дурак… Я знаю, когда меня обманули, когда отняли всё, что мне было дорого. Я знаю точно. Я даже дату могу назвать, но больше такого не повторится, ты понял?! Больше я не позволю себя обмануть! Никто не посмеет меня обмануть!

На этот раз удара не было. Ножом. Убийца схватил бейсбольную биту и яростно ударил того, кто сидел в кресле, по правому колену.

– Это не болезнь! Я могу усмирять то, что просыпается во мне! Могу! Но не хочу. Зачем? Ведь это не болезнь, а часть меня. Это моё желание, и я живу с ним. Я исполняю его. Да, иногда боюсь, но только иногда. Я не позволяю желанию затмить мой разум, не даю воли, я могу с ним справиться, и оно это знает! Оно меня боится, понимаешь? Оно знает, что я сильнее, и боится, что однажды я загоню своё желание так глубоко, что, даже проснувшись, оно не сумеет выбраться наружу. Но зачем? Ведь оно дарит восхитительное, необычайно острое удовлетворение. А ещё мне нравится чувствовать, когда оно просыпается. Нравится кормить его… Но это не болезнь! Я могу остановить всё это в любое мгновение! Я могу.

Убийца замер.

– У меня нет зависимости. Я полностью контролирую себя. Если я захочу – я остановлюсь. – Пауза. – Просто я не хочу останавливаться. Не хочу – и всё.

Некоторое время убийца глубоко дышал, а восстановившись, подошёл к металлическому столу и остановил работавший всё это время диктофон. Тот, кто сидел в кресле, остался недвижим.

21 августа, понедельник

По тому, как пара занимается любовью, можно сказать о ней очень и очень много. Если не всё.

Когда нежно и трепетно, с едва различимой осторожностью – эти любовники только начинают отношения, но очень хотят, чтобы их связь продлилась как можно дольше. Они изучают друг друга, стараясь отыскать точки и движения, которые будут наиболее приятны партнёру. И отыскивают их в мягких, необычайно уютных объятиях, которые не хочется разрывать. В которых хочется жить… Если постельные утехи проходят пылко и страстно, иногда яростно, до головокружения, когда нет запретов и страха перед экспериментами, то эта пара хорошо знает и абсолютно доверяет друг другу. Они находятся на пике отношений или, возможно, они относятся к счастливчикам, сумевшим отыскать того самого, единственного партнёра, с которым – и только с ним! – хочется заниматься любовью. Ни с кем больше. Не бояться экспериментировать и с радостью дарить партнёру счастье любить того, кто любит тебя. А бывает так, что о паре ничего нельзя сказать: ни хорошего, ни плохого. Их движения точны и уверенны, стоны и вздохи искренни, а всё внимание приковано друг к другу. Никто из них не отвлекается на собственные мысли, не бросает взгляды на часы или экран телефона, но… Но ни в стонах, ни в движениях, ни в скрипе кровати и даже в запахе пота нет ни малейшего намёка на любовь. На чувства. Они опытны, техничны и напоминают слаженную пару гребцов, подтверждающих в квалификационном заплыве своё право на выступление в финале. А оргазм – как «галочка» в судейской таблице: обязательная, но не вызывающая настоящих чувств «галочка».

Именно так – технично, ласкали друг друга в утренней спальне Карина и Гриша. При этом нельзя сказать, что они проводили обязательный ритуал, что-то вроде запланированного в ежедневнике действа: «Утренний секс (для здоровья) – полчаса». Совсем нет. Первым проснулся Гриша – ещё до будильника, сладко потянулся, коснувшись при этом лежащей рядом женщины, открыл глаза, несколько мгновений смотрел в потолок, затем повернул голову, улыбнулся Карине и нежно поцеловал её в плечо.

– У меня есть ещё шесть минут, – пробормотала Карина, не открывая глаза.

Как она ухитрялась с неимоверной точностью определять оставшееся до подъёма время, оставалось загадкой для всех, кто знал молодую женщину. В том числе – для тех, кто знал с детства.

По голосу, пусть и немного приглушённому, Гриша понял, что Карина в настроении и готова уделить ему намного больше, чем шесть минут, перевернулся на бок и чуть подался вперёд. Тем более что он сам был в «настроении». В том самом «настроении», которое его и разбудило. Карина улыбнулась, а когда мужчина оказался совсем рядом, обняла его за шею, подалась навстречу, мягко впустив в себя, и промурлыкала:

– Мы что, слишком рано легли спать и ты успел набраться сил?

– Нет, просто рядом с тобой невозможно сдерживаться.

Карина знала, что Гриша не лжёт: она возбуждала его так же сильно, как несколько лет назад, в самом начале знакомства.