Пока смерть не разлучит нас (страница 8)
С запада, из Шести Ясеней, над полями поплыл звон церковных часов, отбивавших одиннадцать. Звучные ноты всколыхнули вуаль тишины, осязаемой тишины, когда Дик с доктором Миддлсвортом вышли из дома. Оба молчали из-за повисшего над ними напряжения. Шедший впереди с электрическим фонариком, Миддлсворт указал на свою машину в переулке.
– Садитесь, – предложил он. – Подброшу вас до дома.
Все то же оцепенелое молчание владело ими, оба за время короткой поездки смотрели прямо перед собой в лобовое стекло. Колеса автомобиля подскакивали на неровной дороге, Миддлсворт без всякой нужды яростно газовал и подкатил к дому Дика, пронзительно взвизгнув тормозами. Пока мотор шумно сопел, Миддлсворт поглядел по сторонам и заговорил, заглушая его:
– Все в порядке?
– В полном, – ответил Дик, открывая дверцу.
– Вас ждет скверная ночь. Хотите снотворного?
– Нет, спасибо. У меня полно виски.
– Не напивайтесь. – Руки Миддлсворта сжались на руле. – Ради бога, не напивайтесь. – Он поколебался. – Послушайте. Насчет Лесли. Я просто подумал…
– Спокойной ночи, доктор.
– Спокойной ночи, дружище.
Машина тронулась с места и покатилась дальше на запад. Когда габаритные огни скрылись за поворотом дороги с живой изгородью по одной стороне и невысокой каменной стеной парка Эш-холла – по другой, Дик Маркхэм остановился у калитки перед своим садиком. Он стоял неподвижно несколько минут. Непроницаемая чернота опустилась на душу, чернота, как будто свечу накрыли гасителем, окутала его, когда звук мотора умолк.
Сэр Харви Гилмэн, подумал он, с невероятной легкостью прочел его мысли.
Прежде всего – он вовсе не думал об убийствах. Не думал о мужчинах, которых Лесли, предположительно, отравила. Он думал о мужчинах, которым она признавалась в любви, прежде чем они умерли.
Отдельные слова и фразы, иногда целые предложения вспоминались ему и теснились в голове с отчетливой живостью, как будто он слышал их все одновременно:
«Этой, как вы говорите, девчушке сорок один год».
«В изнеможении проливала потоки слез».
«Слегка подержанная».
«Крупный пожилой мужчина».
«Чудовищное совпадение или какая-то ошибка».
«Неужели все это не кажется вам хоть сколько-нибудь подозрительным? Хотя бы немного сомнительным?»
Инфантильный. Несомненно! Легкомысленный. Несомненно!
Он пытался объяснить себе это. Но ведь именно так и чувствует влюбленный, а он влюблен в Лесли, и оттого он разъярился. Будь эти слова выбраны специально – каждое как крошечный нож, надрезающий один и тот же нерв, – они не смогли бы сделать больнее.
Он поймал себя на том, что пытается мысленно нарисовать портреты этих мужчин. Бертон Фостер, американский юрисконсульт, представлялся ему хвастливым и благодушным, несколько подозрительным, отчего его лишь проще обвести вокруг пальца. Вообразить мистера Дэвиса, «толстого старика», на фоне его «большого, богатого, старомодного дома» было и вовсе не трудно.
Мартин Белфорд, последний из трех, оставался более размытой, но почему-то наименее ненавистной фигурой. Похоже, молодой. Вероятно, беззаботный и искренний. Белфорд как будто не имел особенного значения.
Если включить хотя бы подобие здравого смысла, просто верх абсурда стоять здесь, ненавидя покойников, терзая себя образами людей, которых он никогда не встречал и уже точно не встретит. Что должно иметь значение, что имело значение, что, очевидно, имело самое большое значение во всех полицейских рапортах, так это вопиющий факт наличия шприца с синильной кислотой.
«Это не отпускает ее».
«Она одержима».
«Девушка ненормальна».
«И она не позволит лишить себя острых ощущений».
Вот эти слова должны были вспомниться ему первыми, а вместе с ними и прийти мысль о внезапно зардевшемся лице рядом со встроенным сейфом.
Факты? Еще какие.
Он уже произнес множество убедительных слов об ошибке. Но в глубине души Дик Маркхэм не верил в ошибку. Скотленд-Ярд таких ошибок не допускает. И все равно, скорее первые фразы сэра Харви, а не последующие, вспомнившись, оставляли неприятный осадок, язвили и обжигали. Если бы она только не солгала ему о своем прошлом…
Однако она ни о чем ему и не лгала. Она вообще ничего ему не рассказывала.
О господи, ну почему все так сложно! Дик ударил ладонью по столбику калитки. В доме у него за спиной горел свет, отчего мокрая трава под окнами переливалась и блестела мощеная дорожка, ведущая к входной двери. Когда он ступил на нее, его охватило ощущение одиночества – пронзительное, неприятное чувство, – словно от него отрезали какую-то часть. Это встревожило его, поскольку он считал, что любит одиночество. А теперь вдруг испугался его. Коттедж показался ему пустой раковиной, отозвавшейся гулким эхом, когда он закрыл за собой дверь. Он прошел по коридору до кабинета, открыл дверь и замер. На диване в кабинете сидела Лесли.
Глава шестая
Она рассеянно перелистывала страницы журнала и быстро подняла голову, как только открылась дверь.
В свете лампы с шарообразным абажуром, стоявшей на столе позади дивана, чистая кожа Лесли показалась особенно гладкой, когда она подняла на него глаза. Мягкие каштановые волосы, завивавшиеся наружу на уровне плеч, блестели. Она сменила белое платье на темно-зеленое с переливающимися пуговицами. «Cette belle anglaise, très chic, très distinguée». Ни единой морщинки не было заметно на гладкой шее. В ее широко раскрытых невинных глазах карего цвета читался испуг.
Мгновение оба они молчали. Вероятно, Лесли заметила выражение его лица.
Она отбросила в сторону журнал, поднялась и подбежала к нему.
Он поцеловал ее – машинально.
– Дик, – произнесла Лесли тихо. – Что не так?
– Не так?
Она отступила назад на расстояние вытянутой руки, чтобы видеть его. Ее чистосердечный взгляд вопросительно скользил по его лицу.
– Ты… ушел, – сказала она и встряхнула его за плечи. – Ты ушел оттуда. В чем дело? – И – быстро: – Это из-за предсказателя? Сэра… сэра Харви Гилмэна? Как он?
– В точности так, как ожидалось.
– Это означает, что он умрет, верно? – спросила Лесли. Ее как будто осенило. – Дик, послушай! Это поэтому ты выглядишь и ведешь себя так? – А потом она взглянула на него с ужасом. – Ты ведь не думаешь, что я сделала это нарочно, правда?
– Нет, конечно нет.
«Помоги мне, Боже, – мысленно взмолился он, – главное, не проговориться. Ни одного неосторожного слова, ни случайно вырвавшегося вопроса, который нас выдаст». Опасности тут поджидали на каждом шагу. Собственный голос звучал пусто, лицемерно и фальшиво, во всяком случае, для него самого. Поглаживая ее по плечу, он перевел взгляд на стену рядом с камином, и первое, что увидел, – желтую афишу с названием одной из своих пьес: «Ошибка отравителя».
– Точно? – настаивала Лесли.
– Дорогая моя девочка! Не думаю ли я, что ты выстрелила в него нарочно? Но ведь ты же никогда раньше даже не видела его, разве не так?
– Никогда! – На глаза у нее навернулись слезы. – Я… я даже его имени до сегодняшнего дня не слышала. Мне сказал кто-то.
Он попытался рассмеяться.
– В таком случае не о чем и беспокоиться, верно? Просто забудь. Между прочим, что же он тебе наговорил?
Дик не собирался спрашивать об этом. Он поклялся себе; он едва не заорал от злости, когда эти слова сорвались с языка. Какая-то неукротимая волна толкнула его, подхватила и поволокла против его воли.
– Но я же тебе рассказывала! – воскликнула Лесли. – Общие слова о счастливой жизни, небольшой болезни, письме с какими-то приятными новостями… Ты мне веришь?
– Конечно.
Она двинулась обратно к дивану, и он пошел следом. Ему хотелось сесть напротив, чтобы внимательно рассмотреть ее лицо в свете лампы, отрешиться от волнующей близости ее физического присутствия. Но в ее взгляде читалось, что она ждет, чтобы он сел рядом, и он так и сделал.
Лесли уставилась на ковер. Волосы колыхнулись, упав вперед, скрывая очертания ее щеки.
– Если он умрет, Дик, что со мной сделают?
– Решительно ничего. Это же был несчастный случай.
– Я имею в виду… полиция же приедет и станет допрашивать меня, или что-то в этом роде?
В комнате повисла гробовая тишина.
Дик протянул руку к сигаретнице на столике позади дивана. Пульс бился в руке, и он подумал, сумеет ли унять дрожь. Они с Лесли как будто парили в пустоте, где остались только книги, картины и свет лампы.
– Боюсь, им придется провести расследование.
– Ты хочешь сказать, все это попадет в газеты? И я должна буду назвать свое имя?
– Но это же просто формальность, Лесли… Почему бы и нет?
– Да так. Просто… – Она повернула к нему голову, явно испуганная, но все же улыбнулась, хотя и с тоской. – Просто, понимаешь, я знаю обо всем этом только то, чему ты меня научил.
– Чему я тебя научил?
Она кивнула на ряды книг, кишевшие любопытными криминальными случаями, словно яблоки – червяками, и на броские картинки и афиши, обещавшие такое прекрасное развлечение, когда имеешь дело с преступлением на бумаге.
– Ты просто зачарован всем этим. – Она улыбнулась. – Я ненавижу смерть, но, кажется, она увлекает и меня тоже. Она в некотором роде завораживает. Сотни людей, все с прелюбопытными мыслями, заключенными у них в голове… – И тут Лесли сказала то, что его удивило. – Я мечтаю о респектабельности! – выкрикнула она внезапно. – Я так мечтаю о респектабельности!
Он попытался взять легкий тон:
– А разве что-то мешает тебе добиться этого?
– Дорогой, не шути, пожалуйста! Я теперь оказалась замешанной в эту ужасную историю, хотя ни в чем не виновата. – Она снова обернулась к нему с такой тоскливой мольбой в глазах, что он потерял способность рассуждать. – Но ведь это никак не испортит нам праздник, правда?
– Ты имеешь в виду… завтра вечером?
– Да. Наш торжественный ужин.
– Конечно не испортит. А другие гости будут?
Она изумленно поглядела на него:
– Разве ты хочешь других гостей? Дик, что происходит? Почему ты отдаляешься от меня? Знаешь, еще немного – и я сама начну думать что-нибудь нехорошее.