Заметив, наконец, прореху среди людей, он сделал несколько шагов прочь от костра, плюхнулся задом на кособокое бревно. Сидящий там же здоровяк невидящим взглядом смотрел перед собой, по прибытии Гилберта он даже не шелохнулся. Работая ложкой, тот кисло подумал, что это не по доброте душевной, а от отсутствия других мест вокруг.

– Как думаешь, что нас там ждет?

Гилберт вздрогнул, на всякий случай покрутил головой, проверяя, к нему ли обращаются. Парень был совсем молодой, лет двадцать, мозолистые руки безвольно свисали с колен, пустая миска стояла между ногами. Слегка повернув голову, он уставился на Гилберта темными глазами. Тот пожал плечами.

– Ничего хорошего.

Парень вздохнул, ответ ему явно не понравился. Протянул крупную ладонь.

– Маллеус.

– Гилберт.

Он пожал протянутую конечность, но украдкой, ожидая подвоха. Мальчишка этого словно и не заметил.

– Им хорошие повара не шибко нужны.

– Что?

Парень нервно почесал щеку.

– Когда народ набирали, говорили, всем дело найдется, даже тем, кто воевать не обучен. В походе ведь всякие умельцы нужны? Я думал, буду на вечерних стоянках с готовкой помогать, за снедью следить, вот это все. В лагерях же вечно голодный народ, надо им кормиться нормально, – он уныло посмотрел на жижу в гилбертовой миске, – зачем еще нужен кашевар в походе? На походном костре много не наготовишь, но по мелочи – вполне мог бы. А они не просят даже этого. Сразу приставили телеги загружать и разгружать, видимо, потому что я, ну, крупный?

«Гляди-ка, мою прошлую работенку прибрал».

Мальчишка запнулся. Вновь украдкой взглянул на Гилберта. Тот уже пожалел, что уселся сюда – на кой этот малец вываливает на него всю эту ерунду?

– Расходный материал при деле…

Соседи по бревну синхронно вздрогнули. Голос подал косорылый пацан, не старше, а может, и младше повара. Жизнь его явно потрепала: лицо отекшее, сидел он кособоко, спрятав руки под изорванную рубаху, словно прячась от воображаемой стужи. Голову укрывала потрепанная шапочка, придавая ему еще более болезненный вид: щеки запали, светлые глаза ввалились. На Гилберта с Маллеусом он смотрел, слегка растянув рот в неровной улыбке, пустая прореха между губами темнела в сумраке, подражая рту старика.

– Расходному? Что?

– Что ты тут забыл? – Вопрос был обращен к Маллеусу.

На лицо парня легла тень.

– Я… В городе у меня ничего не осталось.

– В каком смысле?

– Кратер, – парень поморщился, – все ушло в небытие.

– Все? Что – все?

– Жена у меня была, – Гилберт уж подумал, что парень расплачется, но его голос, наоборот, зазвенел сталью, – дочка, грудная совсем. Дом у городских стен, там же и лавка. Я в то утро поехал овощи закупить, как обычно. Очнулся уже на земле, голова болела так, словно гвоздь вбили. Еще и с телеги свалился, когда все произошло, вместе с товаром… Люди на улицы выбежали, смотрю вместе со всеми, а шпиля в небе нет. Все, что у меня было, сгинуло. Нет больше в том месте города.

– Во всяком случае, у тебя осталась телега. – Косорылый с шумом втянул похлебку. Услышанная история его как будто бы не впечатлила. Маллеус посмотрел на него с недоумением. Гилберт подумал: как этот молочный рот успел кого-то обрюхатить к своим годам?.. Буйство юности.

– Я поскитался по городу туда-сюда. Потом думал подняться повыше и шагнуть вниз, закончить все. Уже собрался было духом, а в тот же день с площадей понеслось: мол, кто желает на благо своего города трудиться, подходите. Официальная служба, ни больше ни меньше. Солдаты-то у правителя найдутся, а вот работяг, желающих в поход отправиться, не шибко-то много, кто захочет с насиженного места в неизвестность рвануть? И вот я здесь. Все равно в этом городе мне больше нечего делать.

– Ну так и не трясись тогда. Таскай мешки, работа не хуже прочих. – Косорылый пожал плечами.

«Это точно. Я бы сказал, лучше. Сильно лучше».

– Ну так… Работа работе рознь.

– Одно скажу: старайся получше, себе же польза. Может, и не придется в бой идти.

Прозвучало как-то уж слишком уверенно. Гилберт дернулся, аккуратно уточнил:

– В бой? Какой бой? Ты на нас посмотри – видишь тут воинов? Смех, да и только. Чернорабочих они набирали, в говне копаться, – он с отвращением посмотрел на свои руки, – а не воевать!

Косорылый пожал плечами.

– Кухонного умельца, может, и поберегут, профессия хорошая. Особенно на длительных стоянках. Нас – точно нет.

– Да объясни ты!

– Объясняю. Кучу проходимцев набрали, без слез не взглянешь. Думаешь, и без толпы бандитов не нашлось бы, кому траншеи копать и мешки таскать? У каждой армии под это дело людей наберется – на отдельный гарнизон. Но те люди хоть какую-то ценность имеют. Мы – нет.

– И что?

– А то, что эту часть войска гонят самой первой, причем не к Аргенту, а чуть южнее. Отдельно от основных сил, которые выдвинулись после нас, сразу к столице. Темп сумасшедший, и я хорошо складываю одно с другим. На пути к Аргенту ожидается большая заварушка. И когда все начнется, то толку хороших солдат бросать вперед первыми? Лучше уж отправить тех, по кому плакать не будут. Даже хилая собака, загнанная в угол, покусать может. Так и все присутствующие: если повезет, кого-то и заберут с собой в небытие. А если и нет, то не жалко.

Он вновь с шумом втянул походное варево, капли потекли по подбородку, но вытирать их парень не стал.

– А во время этого броска на пути к смерти надо же какую-то пользу приносить? Вот всех и приставили к делу, благородный труд на благо фаротской армии. Мы даже жрем отдельно, противно благородному войску с кучкой бродяг котел делить. Думают, что мы с ними ненадолго. Кирпичик за кирпичиком, местный командир верит, что так добьется успеха в походе. А мы в его планах – даже не каменная крошка, а так – пыль в основании.

Услышанное Гилберту не понравилось. Очень, очень не понравилось. Он попытался возразить:

– Ерунда какая-то. Мы…

На этом аргументы закончились. Нет никаких «мы». А если бы и были, то ценность сидящих у костра людей стремилась к нулю, тут косорылый был прав. Тратить на них похлебку и время вместо того, чтобы просто вздернуть, – должна быть хоть какая-то причина. Прислуживать во время похода? Возможно. Пустить в расход, когда это будет необходимо? Может быть…

В диалог вновь влез Маллеус:

– Быть может, и правда людей не хватает? Кто захочет на войну-то идти? Я… мне… Нам? В городе нечего делать. А у других семьи, дети… – Тут его голос все же сорвался.

– И? – Косорылый не шелохнулся.

– Ну… Вот и погнали, кого смогли найти. Работу же кто-то должен работать?

– Во-первых, даже если делать нечего – найди себе занятие подальше от всего этого. Лучше живым быть, чем мертвым, тут как ни крути. Во-вторых, обычных людей в пекло гонят, либо если все совсем плохо, либо если хотят это «совсем плохо» предотвратить. Фаротская армия явно сильно проигрывает Аргентской во всем… Проигрывала – сейчас, может, и получше стало. – Он хмыкнул. – Но Осфетид понимает, что в лоб он не выиграет ничего. А потому нужно дорожить тем, что есть.

– А зачем тогда обычных людей с улиц-то набирать?!

– Купить себе немного времени. Только полный псих пошел бы на столицу войной, не имея в рукаве резервов. Осфетид, возможно, и сошел с ума по-своему, но он оказался достаточно умен, чтобы подготовиться ко всему этому так, что в Аргенте никто и не пошевелился. Полагаю, он будет дожидаться подкреплений, у владыки скопилось много врагов за годы… А быть может, и еще какой-то ножичек в рукаве скрыт. Однако всему свое время. А пока…

– Что – пока? – Гилберта слегка затрясло.

– От основной части армии требуется дойти до Аргента. Сузить Вильгельму пространство для маневра. Обосноваться вплотную. Чтобы стянуть гвардейцев с континента обратно к столице, потребуется куча времени. Если они вообще придут – по Фароту серебряные доспехи бродили толпами. И где они теперь? Не всякий доспех защитит от ножа в спину. А если и подтянутся, то неизвестно, к кому поддержка придет быстрее. Уверен, Осфетид уже инициировал перегруппировку войск, у него огромная фора. Стражники начали стягиваться в Фарот из близлежащих земель еще до того, как городские ворота закрылись. Будет с кем выступить на все готовенькое. И этим готовеньким их обеспечим мы. Как следует подсобив по пути.

Гилберт и Маллеус переглянулись, в глазах парня плескалось недоумение. Этот идиот, видать быстрее всех бы побежал в бой с мотыгой наперевес, только прикажи. У некоторых людишек ощущение собственной ценности будто отсутствовало. У косорылого, наоборот, в глазах зажегся огонь, даже речь потекла складно. Тоже, небось, придурок, в глубине души надеялся судьбу перехитрить, дорваться до славы. Только идиот не знает: слава на войне не для тех, кто в грязи спит. Для них уготовлено лишь небытие.

Осознание ударило в голову посильнее, чем могучий кулак: надо отсюда валить. И побыстрее, пока вокруг поля, леса и лагерная суета. Надо было в любом случае, но теперь где-то в печенках будто прокручивался раскаленный ножик, внутренности жгло страхом.

Пока он обдумывал в голове возможные варианты, Маллеус уточнил у косорылого:

– А ты-то что, вообще не боишься?

– Должен?

Парень неуверенно кивнул.

– Привели, поставили в шеренгу, погнали, как ты говоришь, на убой…

– Не привели. Я сам в армию подался, как и ты. – Косорылый растянул рот в улыбке, будто трещина расползлась на надгробии. Гилберта передернуло, парень уставился на него. Огонь в светлых глазах уже угас, но от этого стало даже хуже: плохой взгляд, безнадега напополам с одержимостью. Псих, должно быть. Чтобы хоть как-то осадить пялящегося на него мальчишку, он буркнул:

– Больно складно в уши льешь. Сам в шеренгу смертников встал, по твоим словам, а теперь сидишь тут, болтаешь, что все знаешь наперед. Не бывает так.

– Просто я стоял в шеренгах и похуже.

Гилберт скептически поморщился, разговор с этими двумя успел утомить. Следовало сосредоточиться на более насущных вещах. Но Маллеус явно запаниковал, а оттого не мог заткнуться:

– А зачем…

– Подслушал там, расспросил тут, понял, что мне с местным командиром по пути. Судя по его планам.

– Каким планам?

– Сами увидите. Еще кормежка бесплатная… А потом и столицу хочу увидеть. Чем не повод?

Он тихонько засмеялся. Гилберт поднялся на ноги, тихо порадовавшись, что видит эти морды в последний раз. Ночь длинная…

– Не получится.

Он замер, почувствовав, что слова обращены к нему.

– Что?

– Не получится, – в этот раз косорылый даже не поднял головы, голос его звучал глухо, – сбежать. Но ты все равно попробуй.

– Что? – Слово будто заело, Гилберт хотел добавить хоть что-нибудь, но впал в потное оцепенение, испарина выступила на лбу. Создалось впечатление, что этот псих, выглядящий не лучше самого потасканного бродяги, видит его насквозь. Маллеус тупо заморгал, тоже не зная, как реагировать.

– Много их вокруг. Сменились час назад.

Гилберт прикусил язык, чтобы не сказать «что?» в третий раз. Парень безмятежно продолжил:

– Стражников по внутреннему периметру. У внешнего – еще больше. Когда заводишь себе свору псов, даже таких блохастых как мы, то будешь следить, чтобы они не разбежались. Касается и обычных солдат. Не все хотят воевать.

– И что? В любых лагерях по ночам караул ставят. Лагерь все-таки не маленький, а ночь длинная. – Сказав это, Гилберт вновь прикусил язык, уже почти до крови. Почему он вообще должен оправдываться?

Косорылый хмыкнул.

– Не для всех она так темна, как ты думаешь. Впрочем, как я и сказал, можешь попробовать.