Ничего не ответив, Гилберт шагнул прочь от костра, с каждым шагом торопясь все больше. Нервно оглянулся. Лагерь готовился ко сну, но не зря, ох не зря, именно их расквартировали не на самом краю, вокруг суетилось множество людей. Прокаженные – темное пятно на фоне всего остального. Спасибо, что без цепей на ногах. За ближайшей телегой мелькнула тень, Гилберт дернулся. Хотел косорылый того или нет, а зерно сомнения он посеял, ублюдок. Прокрасться по военному лагерю будет явно посложнее, чем по караванной стоянке, обитатели которой перепились накануне. От этой мысли тело заломило, мысли о выпивке смешались с усталостью от дневного марша и тяжелой работы.

Некстати вспомнилось, что даже там, при караване, он умудрился сплоховать. Лечь и забыться сном внезапно показалось не самой плохой идеей. До столицы, или куда там они маршировали, – еще долго. А с лопатой наперевес он может бродить по самому краю, никто и слова не скажет. Главное – дождаться. Подловить момент.

Резко развернувшись, он протопал обратно к костру, не доходя вплотную. Ловить насмешливые взгляды от этих двух пацанов? Нет, спасибо. Гилберт повалился на свое место, как заведено, чуть в стороне от всех. Каждый шорох теперь бил по ушам, представлялось, что где-то там, вне пятна света, его поджидают, чтобы – чуть что – отправить в петлю. Но толку бояться петли, если, как ни посмотри, ему уготовано лечь в землю?

Тихо всхлипнув, он запустил руку в карман, нащупал пальцами сорванную с Руда пуговицу. Чудо, что она вообще осталась при нем. Единственное серебро, которое удалось унести, да и то фальшивое. Будь они все прокляты.

Так и не разжав пальцы, Гилберт забылся беспокойным сном.

Глава 7. При свете свечи

Рикард смотрел в глаза своего отца. И стоило так долго скитаться, чтобы оказаться здесь, на этом стуле? Ответа нет.

Одинокая свечка смердела между ними. Комната вокруг терялась во мраке, он даже не мог разглядеть входную дверь. Это пугало – всегда полезно видеть пути отхода. Даже если бежать уже некуда. Сколько времени прошло? События последних недель, а может, и месяцев или даже лет истощили его, мысли путались. Одно Рик мог сказать точно – много. Достаточно много, чтобы перестать быть испуганным мальчишкой с севера, ломким, словно соломенный прут. Отец всегда знал, куда надавить. Так, чтобы согнуть, но не сломать до конца. Ведь Рикард всегда был полезен, а с любимой зверушкой обращаются бережно. Главное – не позволять ей кусаться.

Рик огрызнулся, поставил на это все и, как он думал, освободился от оков. Оказалось, только на время; кандалы вновь нашли его, гораздо позже. И пусть навесил их не северный головорез – приятного во всем этом было мало. Он посмел снова ступить на дорожку, с которой ушел когда-то давно, и ничего удивительного, что как следует поплатился. Поэтому они здесь, в этой комнате.

Сколько должно было пройти лет, чтобы он перестал ощущать себя столь никчемным в присутствии Рендалла? Казалось, прошедшие годы никак не отпечатались на лице отца. Да, со времен его детства Элайда постарел, и без того светлые волосы блестели сединой, в этом Рик догнал его куда быстрее, чем хотел. Но могучие мышцы все так же бугрились под плотной рубахой, а глаза были ясны – подтаявший озерный лед. Коварный и опасный, ступи не туда, и все кончено. Так было всегда.

Бледная кожа, ничуть не тронутая северным солнцем, даже в жаркий сезон. Отец любил проводить время во мраке, на задворках своего подполья. Рик с отвращением осознал, насколько же они похожи: тот же нос, изгиб губ, мимика. Когда он был ребенком, это не бросалось в глаза столь явно. Оставалось уповать на то, что, схожие внешне, внутренне они различаются. Рендалл всегда старался подчинить его, сломать и вылепить заново в той форме, которая будет наиболее полезна. Рик восстановил себя по кусочку, так, как желал того сам. Правда, думал, что из камня, а на самом деле – из стекла.

– Столько времени…

Улыбка отца была не столь безумна, как его собственная, ведь отец мог позволить себе улыбаться искренне. Схожесть проявлялась в том, что радости в этой гримасе не было, Рендалл всегда растягивал губы для того, чтобы принизить собеседника. Показать, кто владеет ситуацией. Кто может позволить себе веселиться, пока собеседник мочит штаны.

– Столько времени ты бежал прочь от меня. От своего прошлого. От своего предательства. И как, стоило оно того?

Что-то новенькое, отец обычно не задавал вопросов. Он утверждал. Рик не шевельнулся.

– Ну же, поговори со мной. Сколько зим минуло с нашей последней встречи? Достаточно, чтобы соскучиться. Так ведь?

Рендалл сжал и разжал кулаки. Тоже знакомый жест: свидетельство того, что глотка оппонента отнюдь не в безопасности. Пусть даже собственные руки он марал лишь в крайних случаях.

– Не говори, что ты…

– Скучал? Конечно же. Сын. – Элайда будто попробовал слово на вкус, слегка наклонился вперед. – Ты полностью мое творение. Во всех смыслах.

Рик осознал, что чуть ли не впервые сидит на стуле в подобный момент. Все выговоры, крики и болезненные тычки он встречал на ногах, как принято. А то можно было получить еще больше. Первые годы он заглядывался на отца откуда-то снизу, словно на гору, которая внезапно начинает падать прямо на тебя. Затем они почти сравнялись, но Рикард все равно смотрел в эти холодные глаза снизу вверх. И вот они наконец равны, отец сидел ровно напротив. Так почему же ощущалось так, будто он все еще мелкий зверек, попавший в силки?

Ловчему бы понравился ход его мыслей.

– Был бы ты здесь и сейчас, если бы не я? Нет, никак нет. Сколько раз то, чем я одарил тебя, спасало жизнь, тебе и твоим спутникам?

– Если бы не то, чем ты одарил меня, меня бы здесь не было, действительно. Я был бы…

– Где? Под обвалом в туннеле на каком-нибудь руднике? – Отец басовито захохотал, но резко оборвал свой смех. – Второй особенностью, – он многозначительно потрепал прядь собственных седых волос, – тебя одарила та сторона, природа, злой рок, думай как хочешь. И сидишь ты тут, сын, только потому, что одна беда уравновесила другую. Единственный в своем роде беглый белоголовый. Надо же.

Первая за всю жизнь, казалось бы, искренняя похвала. И за что? Дорожка, по которой он пошел после того, как на шее захлопнулся ошейник, привела к стольким смертям, что впору было задуматься: может, и правда стоило дождаться конца на руднике.

– Думаешь о смертях? – Рендалл безошибочно считал его мысли. – Да, ты должен хотеть их. Это заложено в тебе, я лично приложил к этому руку, – он оглядел собственные ладони, – но если ты так и остался размазней, то можешь вспомнить о том, кому чужие смерти дали право на жизнь.

Лица закрутились перед глазами, но Рик не мог сосредоточиться ни на одном из них. Ворох людей, ставших ему ближе, чем кто-либо до этого, пусть он сам долго не хотел этого признавать. От этих воспоминаний на душе потеплело. Рикард выдавил:

– Счет не равный.

– И никогда не будет.

– И сколько надо убить, чтобы спасти тех, кого должен?

– Ты никому ничего не должен. Кроме меня. Этот должок останется… Пока не придет время отдать его.

Никогда, ни разу за всю жизнь он не разговаривал с отцом так: задавая вопросы и, что удивительно, получая ответы. Пусть и не все они были хороши. Главное, что в былые времена в его жизни были лишь приказы.

– И что дальше?

– Подождем. – Отец откинулся на спинку стула – казалось, тот обязан скрипнуть под весом северянина, но Рик не услышал ничего. Наоборот, тишина стала такой оглушительной, что сдавила виски.

Он почувствовал, что тело словно плавится под взглядом отца, а его физическая оболочка просто не способна существовать в непосредственной близости от человека, который эту оболочку породил. Кости начало ломить так, как если бы он провел ночь на древесных корнях. Не в силах противиться порыву, он поднял руку и ощупал собственное лицо. Полученные раны были где-то далеко отсюда, но физиономия пылала болью, будто она осталась с ним навсегда. Даже ладони горели, а ноздри внезапно забились вонью гниения и немытого тела. Пахнет так он сам, Рендалл, или это сквозняк принес запахи прямо в комнату – понять было невозможно. Отец торжественно ухмыльнулся, недоумение Рика его явно забавляло. Усиливало контроль над ситуацией.

Рик попытался напрячь мышцы, склонился вперед, как всегда делал, сознавая, что нужно совершить тот самый, последний рывок. Сколько их уже было? И присутствие отца ничего не изменит, Рендалл не властен над его волей к жизни. Даже если у этой дорожки есть четко очерченный исход.

Все детство, как Рик помнил, Рендалл занимался тем, что творил человека, не сдерживаемого ничем. Ни моралью, ни предрассудками. Который должен был стать одним из тех, кто движется вперед, подминая под себя все вокруг. Правда, по задумке отца Рик стал бы рабом, марионеткой в руках тех, кто указывает направление и цель.

Но Рикард никогда не собирался быть инструментом для исполнения чужих желаний. Вот только… Раз так, почему он оказался на этом стуле?

Рендалл удовлетворенно улыбнулся.

Мышцы свело, судорога набросилась на тело, как дикий зверь выпрыгивает из засады. Рик без сил откинулся назад, больше не пытаясь подготовить атаку. Какой в ней смысл, если все закончится так, как и всегда? Казалось, на его голову надели шлем, который становился все меньше и меньше, сдавливая голову похлеще проклятого ошейника, к удавке он хотя бы привык. Можно отнять надежду, имущество, близких, но куда страшнее, когда у тебя пытаются забрать последнее, что осталось, – память. Рик с ужасом осознал, что даже не помнит, как давно они сидят вот так: два северянина, связанных между собой сильнее, чем можно было представить.

«Отец-то мой, вот только я сам не свой».

Рик замер, отягощенный грузом собственного бессилия. Подражая ему или же насмехаясь, отец сделал ровно то же самое по другую сторону стола. Так они и сидели, глядя друг на друга, – две пары северных глаз, неподвижных и пылающих холодом в полумраке. Между ними мерцал огонёк свечи, слабо колыхаясь и становясь всё тусклее. В конце концов, пламя дрогнуло в последний раз и окончательно потухло, погрузив комнату во тьму.

Глава 8. У нас проблема

Эдвин открыл рот, чтобы ответить, но не нашел слов. Было бы легко опровергнуть мысль торговки, если бы он сам не считал ее довольно правдивой. Так он и шел, не поднимая головы, пока из пучин тяжких раздумий его не вырвал мальчишка, пронесшийся мимо и весьма невежливо задевший его плечом. Размахивая чем-то, похожим на яркую шапку, он скрылся за поворотом быстрее, чем Эдвин успел спохватиться. В панике он запустил руку в карман, с облегчением понял, что медальон на месте.

Жест не укрылся от внимания спутников. Бася покосился на него, и даже в безучастном взгляде серого плаща Эдвин разглядел намек на иронию, из-за чего почувствовал себя полным дураком. О сохранности безделушки можно было не беспокоиться, она защищала сама себя получше, чем мог это сделать отряд вооруженных стражников, что уж говорить о самом Эдвине. Интересно, будь мальчишка карманником, как быстро он повалился бы на землю, визжа и стеная? Стычка с Отто наглядно продемонстрировала: у медальона только один владелец. Великая привилегия и одновременно худшее бремя.

Мысли переметнулись на недавние события. Те, кто хотел обманом изъять медальон у Лиса, явно не рассчитывали, что вещица уже привязана к Эдвину. Теперь же Принц, как он сам предпочитал себя называть, точно оповестил об этом всех заинтересованных лиц. И потому их дальнейшие шаги невозможно было предсказать. До этого они явно намеревались прикончить Сэта, заодно похоронив всех причастных. То, что Принц учинил на верхушке башни, не оставляло сомнений: он мог бы попытаться – и даже с неплохими шансами на успех. Забрал бы медальон и мог делать с ним… Все, что эти люди собирались с ним делать. Лишь появление Лиры со спутниками заставило его переиграть партию, отойдя в тень.