Теперь же Эдвин не мог взять в толк, что будет дальше. Попытаются приложить его камнем по затылку и умыкнуть в качестве походной сумки, в которой лежит медальон? А потом? Запрут в каком-нибудь подвале, попутно заморив голодом, пока владелец не уйдет на ту сторону «по естественным причинам»?

Стоило подумать об этом, как на лбу выступил холодный пот. А ведь идея не хуже прочих, определенная логика в этом есть. Хотя… В начале осени он почти уверился, что неуязвим, пусть и не стал делиться подобными размышлениями со спутниками. Во всяком случае, для арбалетного болта, если тот один и воткнулся в бедро. Защитит ли безделушка от чего-то большего? А от истощения? Или же шепот, разобидевшись окончательно, подведет в самый неподходящий для этого момент, решив подобрать хозяина получше?

«Хочешь проверить?»

Нет, спасибо. Эдвин поморщился. Морить самого себя голодом он не собирался, облегчая тем самым задачу возможным тюремщикам. Куда лучше было бы им и вовсе не попадаться, а остаться без еды он всегда успеет, учитывая, что им предстоял поход куда-то совсем далеко отсюда.

Бася отодвинул в сторону какого-то слишком уж назойливого нищего, бедолага был смят толпой и исчез из поля зрения быстрее, чем успел попросить монетку. Эдвин горько хмыкнул: если чуть принарядиться, то для посторонних они с Ани будут выглядеть как важные персоны, сопровождаемые доблестным воином. Впрочем, даже пока он в походных обносках, это суждение недалеко от истины. И к слову о воинах…

С теми, кто желал заполучить медальон для каких-то своих дел, все было до омерзения просто: главное – не попасться. Он был им нужен. Под «он» вполне попадали они оба, и шепот, и сам Эдвин. А вот что касается тех, кто желал спасти Мир более радикальными способами…

«Для парня все кончено».

Слова Далии врезались в память. Будь ее воля, и она бы утащила его с собой в бездну – все что угодно, лишь бы проклятье медальона ушло в небытие. Вот только Мир это до конца не спасет, во всяком случае – если верить Лире. Молодые парни, под стать ему самому, так и продолжат седеть, угрозой нависая над Симфареей до конца времен, пока главный изначальный будет ждать своего часа в безделушке, более неподвластной никому из смертных. Никаких шансов, что без связи с медальоном кто-то сумеет преодолеть расстояние, разделяющее край впадины и ее сердцевину. А связь эта навеки оборвется, если его прикончат.

Так, стоп. Один момент. А какой толк в таком случае кому-то держать его в заточении, даже теоретически? Эдвин не мог увидеть, но почувствовал, как краски ушли с лица. Получается, его смерть, максимально насильственная, насколько возможно, выгодна всем. Ну, вообще всем, кроме Лиры. Паломница была единственной, кто хотел упокоить Годвина с концами. Всех остальных как будто бы вполне устроит его скоропостижная кончина. В случае Далии – в надежде, что появление новых кратеров удастся сдерживать до окончания времен. Если она и Веллестеран вообще в курсе, что кто-то начал устраивать катаклизмы намеренно, приближая конец.

В случае Принца и его нанимателей – можно было бы просто дождаться этого конца, сохранив медальон в безопасном месте, пока континент постепенно покрывается участками черной земли. Или же… Медальон им все же нужен в том состоянии, в котором он существует сейчас? Как узнать? Требуется ли им право владения, чтобы реализовать свои планы?

Все это напоминало прогулку по лезвию ножа, которая началась, как только шепот возник в голове Эдвина. Вывод прост: не попадаться в руки никому. Что может быть проще? Вопросов много. Вот только ответов нет.

К счастью, пока все эти мысли проносились у него в голове, библиотека успела не просто показаться на горизонте: они подошли почти вплотную. Под вопросительным взглядом Ани Бася жестом указал на ставший уже привычным боковой проход, через который все эти дни они проникали внутрь, не привлекая особого внимания. Скосив глаза в сторону снующих туда-сюда людей и ни к кому конкретно не обращаясь, Эдвин уточнил:

– По словам Гааза, в сотне шагов от нас хранится огромное количество томов. Сколько рук и времени нужно, чтобы создать столько? Как будто бесконечное количество.

Будь перед ним сам Парацельс, он, без сомнений, мог бы дать подробный ответ, но Бася просто повел плечами. Вместо него ответила Ани:

– Они копились годами. И не только.

Поймав удивленный взгляд Эдвина, она запнулась, негодующе вздернула подбородок.

– Что? По-твоему, я не могу знать очевидных вещей? Тебе нужен ответ только от Парацельса? – Увидев, что он покачал головой, она продолжила: – Как я и сказала, куча рукописей сохранилась еще с былых времен, многие несут в себе скорее, эээ, сакральный смысл. Рукописные, почти истлевшие талмуды и все такое, если мы говорим о самых старых находках. Впрочем, есть и те, которые относятся к этому тысячелетию и сохранились куда лучше, вплоть до наших дней. Но и большое количество текстов было создано уже гораздо позже, за последние десятки лет. А ведь еще совсем недавно на один том могли уйти годы.

– Совсем недавно? Что изменилось?

– Мог бы и угадать. Руны. Сейчас рукопись можно скопировать, написав лишь единожды. – Ани торжественно подняла брови, явно наслаждаясь своей осведомленностью.

– А поподробнее?

Брови опустились. Показалось, что Бася впереди хмыкнул. Эдвин нахмурился.

– Откуда ты вообще…

– Дитя! Приятно знать, что мои слова отложились в твоей памяти почти дословно.

Парацельс выплыл из бокового прохода, Эдвин и спутники замерли. Целитель указал пальцем куда-то наверх.

– У Лиса довольно интересный… И тяжелый разговор с госпожой Августин. – Он кивнул Басе. – Я счел хорошим тоном пойти прогуляться. О многом нужно подумать…

Про «тяжелый разговор» Эдвин уже знал – Сэт, очевидно, остался не в восторге от идеи отправить серого плаща с ними. Эту часть фразы он пропустил мимо ушей, вместо этого уставившись на Ани. Та слегка покраснела. «Очевидные вещи», значит? Как стало теперь ясно, подслушанные из уст Гааза буквально на днях.

– Что касается твоего вопроса, Эдвин… Прошу прощения, разговаривали вы довольно громко. Так вот… – Гааз улыбнулся, явно получая удовольствие от возможности поделиться знанием. – Сейчас тексты стало куда проще воссоздавать повторно. Как правило, используются резные формы: плоские пластины с утопленными символами. А руны смешивают с размолотым углем и, если не ошибаюсь, примесью сухого клея и масла. После этого пластины прогревают или кладут под груз, чтобы порошок закрепился. – Он сложил вместе ладони, словно демонстрируя работу пресса. – Таким образом можно за раз сделать оттиск сразу на стопке пергамента или бумаг, а за счет рун буквы получаются четкими и стойкими на всех уровнях.

Бася, которому разговоры о книгах были явно не интересны, двинулся дальше. Гааз продолжил уже на ходу:

– Само собой, чтобы потратить руны, да еще и на столь специфический процесс, нужно этими рунами обладать. Поэтому многие труды не получают дополнительных копий, существуя в единственном экземпляре. Создание книг так и осталось своего рода привилегией. И Вильгельм, – тут он запнулся, – контролирует и использует эти привилегии так, как считает нужным.

– О чем идет речь?

– В быту буквы все еще выводят самостоятельно, когда нужно написать письмо или документ, да даже книгу – при наличии возможностей, желания и свободного времени. Что касается массового распространения текстов, пусть подобное производство и упростилось, это все равно требует больших затрат и ручного труда. У власти на континенте уже давно не в приоритете такие вещи, историю изучают не по летописям, а выслушивают из уст священников, которые говорят то, что люди должны услышать. В сомнительности их утверждений мы смогли убедиться буквально на днях… А огромную часть производственного ресурса используют для одного единственного текста.

Эдвин тут же догадался, о чем идет речь.

– Писание?

– Верно. Именно поэтому упрощенная версия, содержащая в себе только постулаты, доступна почти любому крестьянину – на распространении столь важной книжки власть не экономит. Экономит на все остальном. Но у подобного подхода есть и обратная сторона… Не ошибусь, если выскажу догадку: именно благодаря писанию ты и умеешь читать?

– Других книг у меня в Дубах никогда не было.

– О чем и речь. В давние времена не было бы никаких книг вообще. Но церковь в какой-то момент высказалась достаточно однозначно: любой ребенок должен знать постулаты с малых лет, а приправлено это все было как раз пользой от подобного образования. Ребятня познает буквенную науку, попутно постулаты почти отпечатываются у них в голове, с самого детства. Куда более действенно, чем передавать знание из уст в уста. Многие из поколения постарше могут продолжать противиться грамоте, особенно в регионах, где образование скорее исключение, чем норма. Но нужная информация все равно влетает им в уши из чужих уст, например, через общественные чтения, – доктор уныло вздохнул, – а вот привилегия владеть множеством книг доступна по большей части только высокородным. Увлеченным высокородным с особым складом ума. Впрочем, слышал, что многие пользуются книгами на полках как аксессуаром и мерилом достатка, при этом не притрагиваясь к текстам. Все эти расфуфыренные кабинеты и личные библиотеки…

Они ступили на лестницу, слегка задыхаясь и торопясь закончить, Парацельс махнул рукой в сторону главного здания.

– Поэтому мы находимся в уникальном месте. Памятник прошедшим столетиям. Множество томов, настоящий кладезь знаний. Однако обычным жителям столицы достаются крохи, я пытался пробиться сквозь запреты, но изучить дают лишь малую часть хранящихся в библиотеке текстов. Увы.

Эдвин не успел обдумать услышанное, они подошли к обители Лиры. Бася протянул руку к двери, и в тот же момент она распахнулась. Старый лис замер на пороге, не выказав ни капли удивления, он явно почувствовал их приближение заранее. Окинув каждого из пришедших взглядом, Сэт веско озвучил:

– У нас проблема.

И отошел в сторону. Эдвин прошел следом за всеми, раздумывая, что должно такого произойти, чтобы даже вор назвал это «проблемой». Он покосился в его сторону, но лицо Лиса не выражало ничего. За время их присутствия в Аргенте он успел срезать значительную часть отросших за время похода волос и подровнять бороду, а ссадины и порезы зажили под чутким присмотром Парацельса. Сейчас Лис как никогда напоминал самого себя в период, когда они встретились впервые. Разве что выглядел донельзя уставшим, что в их разношерстной компании уже давно считалось нормой.

Эдвин прошел к уже привычному месту у круглого окна, выходящего в читальный зал, но садиться не стал. Вместо этого замер, скрестив руки на груди, наблюдая, как его спутники рассредотачиваются по комнате.

Лира тоже никогда не садилась в их присутствии, игнорируя свое рабочее место и предпочитая опираться на стол ладонями, словно это давало ей больше контроля над ситуацией. Сэт, как правило, замирал напротив, и можно было с уверенностью предсказать, что к концу диалога эти двое сойдутся в стычке: Лису явно не понравилось что паломница вписала его в собственные планы, не спросив никакого согласия. А следом в эту яму повалились и все остальные.

Между Лореком и Басей произошел безмолвный диалог, неуловимый для посторонних. Обмен кивками, не более, нужный лишь для того, чтобы оба плаща уверились: с их подопечными все хорошо. Оба здоровяка замерли у двери, словно гвардейцы на посту. Парацельс утонул в любимом кресле, Ани уселась неподалеку.

Проследив за тем, как все расползлись по кабинету, Лис привычным жестом почесал щетину на подбородке, переглянулся с Лирой. В ее серых, припорошенных пылью глазах плескалась тревога. Эдвину это категорически не понравилось, подобного беспокойства в их рядах он не наблюдал даже в тот день, когда паломница огласила для всех суть своего плана.

«Пустые тревоги, пустые заботы. Отражение повседневности».

Не пустые. Старый лис никогда не мялся, прежде чем озвучить хоть что-либо. Но сейчас вор явно подбирал слова.

– Я встречался с Манэ.