Вполне возможно, папа с тетей и могли обсуждать такие вопросы. Во время одесского погрома семья Катаевых в самом деле укрывала у себя семью еврея-ремесленника. Но всё остальное относится к жанру художественной литературы, то есть fiction. Петра Васильевича из училища не увольняли. Он был просвещенным человеком, но не вольнодумцем. Скорее, благонамеренным консерватором.

Революционеры не привлекали ни Валю, ни маленького Женю. И в “Разбитой жизни…” Катаев почти не вспоминает о революционерах. Упоминает о броненосце, но вовсе не о “Потёмкине”. Ему интереснее броненосец “Петропавловск”, погибший при взрыве японской мины. Восьмилетний мальчик видел пасхальное представление “Гибель «Петропавловска»” на Куликовом поле, слушал “печальный, за душу хватающий военный марш «Тоска по родине», который исполнял духовой оркестр на дощатом помосте возле высокого, выбеленного известкой флагштока с бело-сине-красным полотнищем”. Он будто и не заметил революционных событий, зато переживал сдачу Порт-Артура: “страдал за унижение России, которую до того времени считал самой великой и самой непобедимой державой в мире”.^[57]

Впрочем, революционеры упоминаются пару раз, причем в негативном контексте. Вот семья собирается на рождественскую елку в епархиальное училище, а по городу ходят слухи, что анархисты могут взорвать там бомбу. Обошлось благополучно, без бомб. Вот папа сдает комнату двум странным дамочкам, ведущим себя загадочно: не обедают за общим столом (постояльцев кормили за отдельную плату), а готовят в комнате на спиртовке, едят чайную колбасу с франзолями (булками) и читают социал-демократические брошюры. Однажды папа постучался к ним, чтобы попросить документы для регистрации в полиции, но ему почему-то долго не открывали. Так и не ясно, кем они были?

Из этого вовсе не следует, будто юный Катаев не замечал революционных настроений. Замечал, но оценивал совсем не так, как Петя и Гаврик из его будущих советских романов. Герой первого опубликованного рассказа Катаева “Пробуждение”^[58] – молодой человек с говорящей фамилией Расколин. Этот самый Расколин, “увлеченный какими-то фантастическими идеями, под влиянием дурной среды”, стал революционером. Смутной порой 1905 года он с револьвером стоял на баррикаде. Но святой ночью в Храме услышал пасхальный напев и влюбился в белокурую Танюшу.

Более того, Сергей Шаргунов нашел в номере газеты “Русская речь” от 30 января 1913 года любопытную статью о школьных учебниках, подписанную “В. К-въ”. Автор критикует гимназическую программу по словесности за потакание оппозиционерам:

“В некоторые хрестоматии для учеников младших и средних классов ныне уже включены, как образцы для изучения, отрывки из Максима Горького, Тана, Якубовича и других представителей современной оппозиционной литературы”.^[59]

Валентин был вполне благонамеренным юношей. Публикации в черносотенной газете – тоже своего рода свидетельство благонамеренности. И всё же не уверен, что перед нами именно его текст. Во-первых, брюзжание всё же нехарактерно для шестнадцатилетнего юноши, пусть и правых взглядов. Во-вторых, автор статьи слишком озабочен идейным содержанием литературы, а Катаев всегда предпочитал стиль, а не идеи. В. К-въ пишет, что в чересчур либеральных учебниках русской словесности “о характерном для 40-х годов славянофильском движении вовсе умалчивается или же дается оценка его по Пыпину…”^[60] Не слишком ли? Даже академика Пыпина вспомнил! Перед нами вовсе не веселый и талантливый шестнадцатилетний двоечник Катаев, а какой-то начитанный и несколько занудный преподаватель словесности, которому я бы дал лет пятьдесят.

Юрий Олеша был двумя годами моложе Валентина Катаева, однако вспоминал о броненосце “Потёмкин”. Шестилетний Олеша смотрел на корабль с Приморского бульвара, “где цвели в ту пору красные цветы африканской канны на клумбах, шипевших под струями поливальщиков”.^[61] Корабль “стоял вдали, белый, изящный, с несколько длинными трубами, как все тогдашние военные корабли. Море было синее, летнее, белизна броненосца была молочная, он издали казался маленьким, как будто не приплывший, а поставленный на синюю плоскость”.^[62] Но мятеж вызвал ужас в их семье: боялись, что броненосец “разнесет Одессу”.^[63]

Олеша и Катаевы были вполне лояльны власти и никогда не боролись против государства. Конформисты с юности, даже с детства.

Литература и черная сотня

Редко кто знает о своем призвании с детства. Женя Катаев и представить себе не мог, что станет одним из самых популярных русских писателей XX века. Он мечтал стать музыкантом.

Валентин с детства знал, что станет писателем, и верил в успех. “Когда, например, мне было девять, я разграфил школьную тетрадку на две колонки, подобно однотипному собранию сочинений Пушкина, и с места в карьер стал писать полное собрание своих сочинений, придумывая их тут же все подряд: элегии, стансы, эпиграммы, повести, рассказы и романы. У меня никогда не было ни малейшего сомнения в том, что я родился писателем”^[64], – утверждал Катаев.

Многие начинают писать в детстве, но редко кто в детстве печатается. Валентин впервые напечатался в тринадцать лет. Однажды принес в школу свежий номер “Одесского вестника” и прилепил к двери класса. В газете было напечатано Валино стихотворение “Осень”.

Холодом дышит природа немая,
С воем врывается ветер в трубу,
Желтые листья он крутит, играя,
Пусто и скучно в саду.

Катаев хотел, чтобы прочитал весь класс, вся гимназия, хотя это сулило ему неприятности. Гимназистам запрещено было печататься в газетах, а счастливый Валя даже не стал скрываться за псевдонимом.

Первая публикация, первая слава – пока что среди одноклассников… Это было в 1910 году. Катаев дебютировал как поэт, но с 1912 года писал и рассказы. Два, “Пробуждение” и “Темная личность”, вышли отдельными изданиями. Это в пятнадцать лет!

Ободренный первыми успехами, Валентин посылает свои стихи и короткие рассказы в Петербург. В 1914-м он напечатался в еженедельном литературном и научно-популярном журнале “Весь миръ”. По словам переводчика и поэта-акмеиста Всеволода Рождественского, это был “совсем грошовый еженедельник, в бледно-кирпичной обложке с изображением земного шара, обвитого, как змеей, какой-то символической лентой”. “Весь миръ” “составлял любимое чтение швейцаров, трактирных сидельцев, мелких канцеляристов”.^[65] Баронесса Софья Таубе, которую мемуаристы называют издателем этого журнала^[66], принимала к печати рукописи начинающих и малоизвестных авторов, которые не требовали больших гонораров и были счастливы, если просто видели свое имя в журнале. Так что столичный дебют Катаева был довольно скромным.

Но вскоре он напечатался в более престижном издании.

В том же 1914-м издатель Михаил Алексеевич Суворин (сын медиамагната и друга Чехова Алексея Сергеевича Суворина) начал издавать тонкий (от 18 до 26 страниц) иллюстрированный литературный журнал “Лукоморье”. Тоже – еженедельный.

Читателя особо не нагружали. Картинок много, почти как в современном глянцевом журнале, – от фотографий мужественных и героических солдат Антанты до репродукций икон, от карикатур до изображения полуголых и совершенно голых дам. Но самое примечательное – репродукции Бориса Кустодиева, Ивана Билибина, Мстислава Добужинского, Георгия Нарбута, Ильи Репина, Константина Сомова. Тексты небольшие, на одну-две, реже на три-четыре странички, чтобы читатель не заскучал. Зато какие имена! Журнал платил хорошие гонорары, так что мог привлекать известных прозаиков и поэтов. Постоянными авторами “Лукоморья” были Георгий Иванов, Михаил Кузмин, Сергей Городецкий. Не раз печатались Алексей Ремизов, Илья Эренбург. Изредка – Николай Гумилев, Константин Бальмонт, Александр Грин. В эту компанию попал и восемнадцатилетний Валентин Катаев. В одиннадцатом номере за 1915 год появилось его стихотворение.

Теплый, тихий, ясный вечер
Гаснет в поле над буграми;
Сквозь кадильный сумрак свечи
Жарко тлеют в темном храме.

Сквозь кадильный сумрак лица
Смотрят набожней и строже.
Чуть мерцает плащаницы
Тонко вытканное ложе.^[67]

Стихи напечатаны под рисунком собора Святого Юра (святого Юрия), главного храма греко-католической церкви во Львове. Львов в это время был занят русскими войсками, а собор отдан православной церкви. Так что православным стихам Катаева редакция журнала придала особое значение и политический смысл.

Тем не менее в “Лукоморье” Катаеву удалось напечататься лишь однажды. Зато он регулярно печатался в “Одесском вестнике”. В ту пору это была газета Одесского отделения Союза русского народа. В просторечии членов этого Союза называли или союзниками, или, чаще, черносотенцами. Катаев дебютировал в “Одесском вестнике” стихами вполне аполитичными, но быстро сориентировался и начал предлагать изданию стихи, которые соответствовали идеологии этой газеты.

Взошла для нас заря,
Настало пробужденье.
И пусть же русский дух —
Могучее стремленье
Гнет вражеский в мгновение сломит
И знамя русское высоко водрузит.^[68]

Недоброжелатели Катаева не могли пройти мимо такого “компромата” на чересчур успешного советского писателя, тем более что публикации в черносотенной газете секретом и не являлись. Даже в “Краткой литературной энциклопедии” говорилось: “Выступил в печати со стихами в 1910 (стих. «Осень» в газ. «Одесский вестник»)”^[69]. А дальше оставалось только выяснить, что это за газета, и поискать ее подшивку. Нашел эти публикации и один из первых биографов Евгения Катаева-Петрова Яков Соломонович Лурье^[70]. Под псевдонимом А. А. Курдюмов он напечатал в Париже книгу “В краю непуганых идиотов” и не только процитировал катаевский “Привет Союзу русского народа в день семилетия его”, снабдив ироничным комментарием^[71], но и подсчитал, что Катаев успел опубликовать в “Одесском вестнике” двадцать пять стихотворений. А ведь Катаев печатался и еще в одной черносотенной газете – “Русская речь”. Даже Сергей Шаргунов, писавший о Катаеве с симпатией, а порой и с пиететом, не удержался от насмешки: “Когда в романе «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» он пишет: «Генеральша варила варенье, а генерал сидел в бархатном кресле и читал черносотенную газету «Русская речь”», хочется поинтересоваться – уж не со стихами ли юного Вали?”^[72]

У газеты выходило небольшое, компактное иллюстрированное приложение, где Катаева нередко печатали даже на первой полосе. 6 января 1913 года – простенькие, наивные стихи о зиме и “милом дедушке морозе”, 20 января – о любви, 10 февраля – стихотворение в прозе “Русская песня”.

Шаргунов, а еще прежде Лурье цитировали одно особенно яркое стихотворение юного Валентина Катаева, напечатанное “Одесским вестником” 19 ноября 1911 года. Его часто вспоминают и в интернете, делают перепосты, обсуждают снова и снова тему: был ли Катаев антисемитом?

Пора

(Посвящается всем монархическим организациям)

[57] Катаев В. П. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона. С. 409.

[58] Рассказ 15-летнего Вали Катаева, опубликованный в типографии С. Н. Скарлато в 1912 году; хранится в Музее книги РГБ.

[59] Русская речь: ежедневная газета с иллюстрированными приложениями. 1913. 30 января. С. 2.

[60] Русская речь: ежедневная газета с иллюстрированными приложениями. 1913. 30 января. С. 2.

[61] Олеша Ю. К. Книга прощания. С. 254.

[62] Олеша Ю. К. Книга прощания. С. 253.

[63] Боялись не напрасно. Один из студентов, участников городских беспорядков, проник на корабль и убеждал его команду открыть огонь по Одессе. Но большинство команды с ним не согласилось. (См.: Солженицын А. И. Двести лет вместе. Ч. 1. М.: Русский путь, 2001. С. 385.) В. И. Ленин также считал необходимым обстрел “правительственных учреждений” в городе. Он даже направил в Одессу своего курьера, который, к счастью, опоздал. “Потёмкин” дал только три холостых и два (абсолютно бессмысленных) боевых выстрела.

[64] Цит. по: Шаргунов С. А. Катаев: погоня за вечной весной. С. 22.

[65] Рождественский В. В Доме искусств // URL: http://grin.lit-info.ru/grin/vospominaniya/rozhdestvenskij-v-dome-iskusstv.htm (дата обращения 25.10.2023).

[66] В выходных данных читаем, что журнал издается акционерным обществом “Слово”.

[67] Лукоморье. 1915. № 11. С. 3.

[68] Цит. по: Шаргунов С. А. Катаев: погоня за вечной весной. С. 29.

[69] Воронова О. П. Катаев В. П. // Краткая литературная энциклопедия / гл. ред. А. А. Сурков. М.: Советская энциклопедия, 1962–1978. Т. 3. С. 436–438.

[70] Яков Лурье (1921–1996) – выдающийся российский медиевист, историк и филолог, один из крупнейших советских источниковедов.

[71] Курдюмов А. А. [Лурье Я. С.] В краю непуганых идиотов: книга об Ильфе и Петрове. Paris: La Presse Libre, 1983. С. 40–41.

[72] Шаргунов С. А. Катаев: погоня за вечной весной. С. 30.