– Да как бы ты такое запомнила, это же когда было-то? – она не почуяла подвоха. – Я вот его прекрасно помню. И куклу эту плешивую тоже. Ты с ней не расставалась. Когда она пропала, орала неделю. Мы тебе каких только не приносили, но ты ни одну не приняла, а потом успокоилась.

Тем вечером, перед сном, я снова достала кофейную банку, вытащила оттуда наряды, нашла среди них пижаму и приложила к фото. Сомнений не было. Пижама Надин была пошита из моего сарафана, более того, сама Надин тоже оказалась моей старой знакомой. Кукла на фото и кукла из посылки были копиями друг друга.

От кого была эта посылка? От родителей? Если да, то что они хотели этим сказать? Почему не приложили письма? Я решила, что если было одно послание, значит, будут и еще. Но ни в тот год, ни в последующие больше ничего не получила.

Вскоре история перестала быть значимой: кукла вместе с гардеробом на долгие годы была спрятана в коробке под кроватью. Жизнь потекла своим чередом.

Мы с бабушкой продолжали существовать по принципу «не жили богато, нечего и начинать», но однажды все же решили пойти наперекор своим жизненным устоям.

Все мое детство мы ютились в небольшом деревянном домике. Он состоял из веранды, которая была и кладовой, и летней террасой, кухни и двух комнат. Та, что поменьше, называлась спальней, та, что побольше – залом. Я жила именно в нем. Потолок был низким, и достать до него можно было, подняв руку и слегка подпрыгнув. Зимой дом промерзал, и чтобы как-то сохранить тепло, мы плотным слоем укладывали на пол паласы, а на стены прибивали ковры. Выглядели ковры и паласы одинаково, но то, что лежало на полу, именовалось паласом, а то, что на стене – ковром. Обычно под ноги стелили то, что не жалко. Если висевший ковер со временем терял товарный вид, то он перекочевывал на пол и становился паласом. До тех пор, пока он находился на стене – это был ковер.

Я жила как принцесса Жасмин, только не во дворце, а в избушке на курьих ножках. В целом, так существовали многие наши соседи, и сказать, что на фоне всех мы были самыми бедными, нельзя. Но в какой-то момент – мне тогда было, наверное, двенадцать – на улице начались изменения, люди вдруг начали строить. А те, у кого на стройку денег не было, затеяли масштабные ремонты. Соседи меняли крыши. Вместо шиферных теперь вдоль улицы тянулись красивые синие из кровельного железа. Правда, «надеты» они были на те же старые халупы, но и до них со временем дошли руки. Еще через год почерневшие от старости деревянные стены облачились в сайдинг, и такие дома мне казались невероятно красивыми. Особенно я была в восторге от сочетания синей кровли и белых панелей. А если у хозяина такого дома находились деньги еще и на пластиковые окна, то моему восхищению вообще не было предела. Мы с бабушкой были единственными, чье жилище не потеряло своего первозданного вида: все тот же покрытый рыжим мхом шифер и все те же деревянные бурые стены.

Первой разговор о ремонте завела бабушкина дочь Лариса. Она жила в пяти минутах от нас, и ее дом давно претерпел кровельно-сайдинговые метаморфозы. Лариса стала уговаривать мать взять кредит и что-то сделать с «этой конурой». Бабушка смысла в ремонте не видела.

– Сколько дом пластмассой ни скрывай, а стены у него останутся такими же гнилыми.

– Зато красиво, – возражала Лариса.

– Мне и так красиво, – грубо отвечала бабушка, и разговоры на этом заканчивались.

Но однажды весной, сидя за столом после бани, бабушка вдруг сообщила нам с Ларой, что расположение грядок в этом году будет пересмотрено. Не сговариваясь, мы ахнули. Она или заболела, подумали мы, или сошла с ума. Меняться местами могли только культуры, которые мы возделывали. Там, где росла в прошлом году свекла, в этом году сеяли морковь, там, где была морковь, теперь рос лук. Количество гряд и их расположение не менялось никогда!

– Это еще не все, – бабушка выдержала паузу, как будто не до конца была уверена в том, что собиралась нам сообщить, – мы будем строить новый дом.

Мы с Ларой не сводили с бабушки глаз. Годами эта женщина принимала верные решения. И курс нашей жизни, как нам казалось, был верным. Но строительство дома? Как мы, которые экономили буквально на всем, могли это осилить?

– Я давно копила, откладывала, – после каждого слова бабушка делала паузы, – у Катьки там пенсия накопилась, если одобрит, тоже пустим в дело. Одобришь? – до того блуждавший в пространстве, ее взгляд сосредоточился на мне.

– О… о… одобрю, конечно.

Моего мнения бабушка не спрашивала никогда. И вдруг это случилось. Я от неожиданности даже начала заикаться, а во рту пересохло.

Оказалось, все эти годы экономия была не напрасной, теперь у нас будет другой дом! Эта мысль была настолько масштабной, огромной, что никак не вмещалась в мое сознание. Как бы я ни старалась, я не могла представить на месте старого дома новый.

В один момент все наши скромные дни рождения, шитая-перезашитая старая одежда, посещение церкви пешком, а не на автобусе обрели смысл. Мы экономили на всем ради стройки.

Бабушка рассказала, что уже много лет думала построить более просторный дом, в котором планировала прожить свою старость, поселить меня с моим будущим мужем «и, дай бог, детками» и выделить место для Ларисы. Планировка должна была быть такой, чтобы после ее смерти можно было разделить жилье посередине перегородкой и сделать второй вход. Одна часть – мне с семьей, другая поменьше – для Ларисы, которая все еще была не замужем и, как думала бабушка, без мужа и помрет. «Катюша, если что, за тобой доходит», – говорила она дочери. В своей голове бабушка нарисовала себе не только дом, но и нашу жизнь в нем.

– Строить будем из газоблока, это дешево, не надо ждать усадки, как с деревом. В этом году поставим стены. Дальше опять будем копить, в следующем году, даст бог, все доделаем.

В тот момент я восхищалась бабушкой. Она не только смогла собрать деньги на строительство дома, но и точно рассчитала сроки и смету.

– А кто же строить будет? – спросила я.

– Узбеки.

На этом бабушка встала из-за стола, села на диван в зале, включила телевизор и более никакой информации о грядущей стройке не сообщила.

Вокруг нашей избушки к концу того лета, когда мы решили строиться, был залит фундамент, а затем возведены стены. Всем этим действительно занимались узбеки Умид и Алишер. Жили они в бане, которую переоборудовали для этих целей. По пятницам они готовили плов на костре и угощали нас.

В сентябре деньги кончились, и нам предстояло копить на крышу и отделочные материалы. Бабушка была полна энтузиазма, и то, что всю зиму мы почти не видели белого света в своей избушке, окруженные стенами из газоблока, нас не огорчало. Мы знали, что наступит весна, и стройка начнется заново. Бабушка как минимум раз в неделю обходила новые стены по периметру, стучала по ним, ковыряла швы между блоками и каждый раз оставалась довольна.

– Молодцы узбеки, хорошо построили, – говорила она после каждого обхода. – Надеюсь, до весны не помрут от наших морозов и дальше нам все тут достроят.

Мне очень хотелось помочь бабушке, поэтому я решила – как только наступит тепло, посею в два раза больше зелени, которой начну торговать, а также буду выращивать цветы на продажу. Бабушка к этой затее отнеслась скептически, но все же выделила из моей пенсии немного средств.

В феврале на всех окнах в зале я расставила пластиковые лотки с землей, в которых посеяла астры. Во всех торчали скрепки с названиями: «Аполлония Крем-Брюле», «Монтесума», «Серебряная башня» и еще тремя или четырьмя другими. Надо отдать должное производителю семян – взошли они прекрасно и с каждой неделей прибавляли в росте. Но в марте я стала замечать, что некоторые стебли стали падать, у корней их кто-то грыз. Меня охватила паника. Я спрашивала и у бабушки, и у Ларисы, что могло быть причиной гибели цветов, но они пожимали плечами. Поскольку цветы в нашей семье всегда считали верхом глупости, то опыта в их выращивании ни у кого не было. В итоге я решила, что не отойду от цветов до тех пор, пока не вычислю врага. На третий день наблюдений он был установлен: на сочные стебли позарились двухвостки! Две жирные твари, еле волоча свои клешни, вылезли из лотка, где росли астры «Фонтенбло», и поползли в щель у подоконника. Я сняла тапок и, не моргнув глазом, прихлопнула обеих разом.

Из скромного бюджета, выделенного на семена зелени, пришлось взять часть денег на отраву для этих паразитов. Я строго следовала инструкции и довольно скоро смогла отвадить двухвосток от моих астр.

С наступлением тепла я высадила цветочную рассаду в три клумбы, сделанные из старых автомобильных покрышек и засыпанные до краев землей, сверху установила дуги из проволоки. Я накрывала цветы целлофаном и ветошью каждый раз, когда прогноз погоды или бабушкины суставы сулили заморозки. В итоге моя бизнес-идея удалась! К концу мая, когда в школах начались последние звонки, другие только высаживали рассаду астры, а у меня она уже цвела. Моей гордостью были астры «Фонтенбло»: они выросли именно такими, какими были на фотографии – крупные, лохматые, белоснежные цветы с голубыми кончиками лепестков. Не зря двухвостки их полюбили.

Наступила пора школьных линеек и последних звонков. Классные руководители девятых и одиннадцатых классов, которые от бабушки знали про мой цветочный бизнес, попросили родителей выпускников обратить внимание на мои клумбы. И распроданы они были за один день! Всех восхищал тот факт, что астры, которые обычно цвели у всех в лучшем случае в июле, вдруг распустились в мае. «Грязными» я выручила с трех клумб двадцать восемь тысяч рублей, из этих денег вычла расходы на упаковку и ленты, которыми перевязывала букеты. Итого смогла внести в бюджет стройки без малого двадцать шесть с половиной тысяч. Бабушка была в восторге! После такого цветочного триумфа она не стала возражать, когда я попросила под зелень не угол у забора, а целую грядку. Она какое-то время сомневалась, но все же согласилась, что в этом году можно будет уменьшить площадь посадки картошки.

В начале мая я засеяла грядку разной зеленью и редисом, на пачке семян которого было написано, что урожай можно будет собирать через восемнадцать дней. Так оно и вышло.