Каким красивым был шкаф внутри! Все аккуратно сложено, рассортировано, развешано. Вешалки, на которых висела ее одежда, были одинаковыми. Добротные, деревянные, из тех времен, когда бабушка была еще молодой. Одежда, в которой она ходила на работу, была чистой и выглаженной. Из шкафа не пахло стариной и затхлостью, от него исходил аромат чистоты и свежести. Слева были полки, справа – отделение для висячей одежды. Сверху, над перекладиной с вешалками, там, где хранилось постельное белье для гостей, стояла картонная папка, так что видно ее было сразу, как откроешь шкаф. И это было неспроста. Бабушка никогда бы просто так ее там не оставила, все документы она хранила в верхнем ящике комода, на котором стоял телевизор. А значит, она целенаправленно поместила папку на видное место, чтобы мы ее сразу заметили.

– Наверное, по задумке мамы, с этой папки мы и должны начать.

Лара дотянулась до нее, развязала ленточки и открыла. Внутри, поверх документов, лежал конверт, на котором аккуратным, учительским почерком бабушки было написано «Ларисе и Катюше».

Мы смотрели на конверт и не могли произнести ни слова. Бабушка словно ожила и снова давала нам какие-то указания относительно нашей жизни. Ее голос как будто звучал в комнате: «Что сидите и смотрите? Конверт сам себя не откроет, а ну-ка, читайте быстро!»

– Кто будет читать? – спросила я.

– Давай ты, я не смогу.

– Я тоже не смогу. Может, оставим на потом?

Я медленно начала закрывать папку, но Лара схватила конверт и открыла. Письмо было небольшим лист, исписанный с двух сторон. Прижавшись друг к другу, мы начали читать, я про себя, тетя полушепотом.

«Дорогие девочки, вот вы и остались без меня. Надеюсь, меня не вскрывали, боже упаси. Умерла я, скорей всего, от сердца. Болело оно давно, к врачу я ходила. Он сказал, надо оперироваться, но я решила, что буду тянуть, сколько смогу. Пожила я прилично, а дальше как Бог даст. Сколько смогла, столько я вам дала. Сколько успела, столько в вас и вложила. Берегите наш дом, следите за ним. Будет беспорядок, приду и начну греметь кастрюлями. Так что не разводите грязь. А теперь к делу. Про похороны передала все Елене, она знает. А вам – про все остальное. Катя, тебе надо будет пойти в школу и попроситься в учителя. Директор знает, она все уладит, я ее сыну бесплатно помогала в университет поступать. Так что за ней должок. Просись на учителя английского. Хоть и закончила ты не иняз, но иностранный язык там некому преподавать, поэтому тебя точно возьмут, тем более что английский ты знаешь лучше меня. И мне приятно будет. Лариска, пункт выдачи свой не бросай. Хоть и мало, а денег он приносит. Думаю, что скоро все начнут по интернету выписывать все подряд, даже еду, а значит, и тебе дело будет. Лизавета вон сказала, что корм курам и удобрение там заказывает. Если уж она освоила, значит, скоро и другие освоят. Найди мужа хорошего. Теперь, когда меня нет, пугать женихов некому. Только не выходи за пьющего, тяжело тебе будет. Дом наш, как и задумывалось, поделите пополам. В сарае остались блоки, я проверяла, они еще годные, разделите на две части зал. Меньшая половина пусть будет Ларискиным отделением. Ругаться, надеюсь, из-за наследства не будете. Лариска, чтобы тебе не было обидно, что тебе завещаю малую часть дома, оставляю тебе денег восемьсот тысяч рублей. Копила отдельно, с Катиной пенсии там нет ни рубля. Так что для ссор нет причин. Деньги в этой же папке. Вещи мои отнесите в церковь, отец Николай предупрежден. Остальное, что не нужно, выбрасывайте, не бойтесь. Без меня мои вещи – хлам, а хлам мы не любим.

Что еще вам сказать? Люблю я вас и буду опекать отсюда, если загробная жизнь имеется, и мне на то будет позволение. Если вдруг беда какая-то, просите меня о помощи, я не оставлю. И еще: Катька, мать и отца не ищи, от этого только горе будет. Лариска, ты все знаешь, подтверди. Ваша мама и бабушка.

P. S. С документами на дом вышла беда, не успела все закончить, хоть и торопилась. Напишите Игорю, он все знает и поможет. Теперь точно все. Поплачьте и живите дальше. И простите, если чем обидела. Не со зла».

Мы подняли глаза друг на друга, обнялись и заревели. В этот раз бабушка разрешила.

Глава 4

– Лариса, о чем написала бабушка? – мы сидели на кухне, я не сводила глаз с тети.

– Ты о чем? О документах, что ли?

– Нет, я спрашиваю о том, что бабушка имела в виду, когда писала: «Лариска, ты все знаешь».

– Катюша, а я сама не поняла. Клянусь тебе чем хочешь, – она перекрестилась, как это делала бабушка.

Но я почему-то не верила тете. Во-первых, меня смутило обращение к ней – «Лариска». Так ей бабушка говорила, только если была с ней строга или хотела сконцентрировать на чем-то ее внимание. Во-вторых, я хорошо знала Лару и буквально кожей чувствовала, когда она что-то недоговаривала или врала. То же самое про меня могла сказать и она. Мы всю жизнь прожили с человеком, который за нас принимал решения, не интересуясь нашим мнением. И я, и Лара не всегда были согласны с тем, как бабушка распоряжалась моей и её жизнями. Она никогда не обсуждала с нами ничего, имела привычку ставить перед фактом, а не спрашивать, чего бы это ни касалось. В такие моменты мы с Ларой перекидывались мимолетными взглядами и за эти доли секунды успевали обменяться всей необходимой информацией.

Как-то раз бабушка решила завести корову. Как обычно, нам она об этом сообщила как о свершившемся факте. Молоко мы в то время покупали у семейной пары в конце улицы, каждые два дня кто-то из них приносил нам трехлитровую банку. Стоило оно недорого, и наш бюджет от этого не страдал. Но однажды хозяева коровы сообщили нам, что переезжают в село за тридцать километров, где решили развести большое хозяйство. Тут-то бабушка забеспокоилась, что мы остаемся без молока. Магазинное она не признавала, а значит, решение было только одно – купить их корову.

– Она дает много молока, титьки у нее слабые, будем доить ее по очереди, – в тот момент Лара метнула в меня взгляд, полный боли и ужаса.

Мы, пусть и условно, но считались городскими жителями. Район наш когда-то был деревней, которую от соседнего города отделяло лишь поле. Но затем его застроили трехэтажками, граница стерлась, и деревня Гордеево стала частью города. Это было сомнительное преимущество. В нашей школе учились дети из соседних сел, и все мы делились на деревенских и городских. Последние считали себя умнее и привилегированнее, что, конечно же, было не так. Корова, во-первых, отбрасывала нас назад в нашем с Ларой развитии. Так сказать, превращала обратно в деревенщин. Во-вторых, несла с собой такое количество работы, к которому ни я, ни тетя готовы не были.

– У нас разве есть деньги на корову? – спросила Лара и посмотрела на меня, ища поддержки.

– Да, ба. Разве корова не дорогая? – мы не возражали, а аккуратно пытались поставить под сомнение бабушкино решение.

– Да, дорогая, но они сказали, что готовы продать в рассрочку. Будем потихонечку отдавать, за год и расплатимся.

В то время мы все жили в долг: это была наша уникальная финансово-кредитная система отношений. Кто-то занимал у бабушки на покупку цыплят, а осенью отдавал взрослыми курами. У кого-то брала в долг бабушка, например, на уголь, на который у нас вечно не хватало денег, и отдавала потом частями. Одалживали еду, стройматериалы, оставшиеся после ремонта, зерно. Отдавали долги ведрами, яблоками, мясом или даже спиртом. И, конечно же, всей улицей мы должны были единственному магазину в нашем районе. Тетя Наташа, как бы ее ни ругал владелец «Березки», на которого она работала много лет, отпускала товары в долг всем, кого знала в лицо, и потом раз в месяц собирала деньги. В те времена, когда пенсию и детские пособия разносил почтальон, она запирала магазин и с долговой тетрадкой под мышкой шла с ним по домам. Люди получали деньги, расписывались за них и тут же отдавали тете Наташе, которая красным фломастером вычеркивала долг. Иногда случались скандалы, должники не хотели возвращать, но с тётей Наташей шутки были плохи. Попасть в черный список – означало в тяжёлые времена умереть с голоду. Мы с бабушкой редко брали в долг, а если брали, то отдавали вовремя. Продавец нас любила. В отличие от большинства, выклянчивать продукты не приходилось. Нам давали всё, что мы хотели. Наша кредитная история была безупречной.

От покупки коровы нас тогда спасло только то, что её владелица так к ней привязалась, что в назначенный день не смогла расстаться с буренкой. Обливалась слезами, извинялась, говорила, что корова ей как дочь, и продать ее она не может. Бабушка страшно разозлилась тогда и потребовала, чтобы владельцы коровы выкупили у нее три тюка сена, которые она уже успела взять в долг в соседней деревне. Так они и поступили. Добрососедские отношения были, пусть и формально, но сохранены, корова уехала на новое место жительства. Бабушка еще много лет потом вспоминала ту неудавшуюся сделку. Помню, что в то утро, когда хозяйка коровы пришла сообщить нам, что передумала, мы с Ларой обменялись короткими взглядами, выдающими облегчение. Мы снова горожанки.

И так было почти ежедневно. Дошло до того, что мы уже и без взглядов научились обмениваться информацией, чувствовать настроение друг друга. И сейчас, глядя на тетю, я понимала, что она что-то не договаривает.

– Мне почему-то кажется, что ты что-то знаешь и не хочешь говорить.

Ларисе этот разговор страшно не нравился, она ерзала на стуле, одергивала рукава, поправляла сережку в ухе. Вся эта мелкая моторика была признаком того, что она врет.

– Господи, ну она же тебе написала: «Не ищи мать и отца». Что тебе непонятно? А я, видимо, должна проконтролировать, чтобы ты этого не делала.

Я молча анализировала ее слова. Возможно, она и права. Никаких намеков на то, что эта фраза о чем-то другом, там не было. Значит, и подозревать Лару не в чем. Бабушка написала так, как написала.

– Ну хорошо, тогда расскажи мне, что ты знаешь про мою мать.

Тетя скривилась, тема была больной и трудной. Много лет она была под запретом, а теперь вдруг всплыла.

– Ну что тебе рассказать? Я кроме того, что ты знаешь, ничего нового не сообщу.

– Расскажи еще раз, я послушаю.

– Котенок, – Лара с бабушкой часто меня так называли, – ну ты правда считаешь, что сейчас время?

– Правда. Я хочу знать хоть что-то.

Тетя сложила руки на груди, поджала губы и как будто начала вспоминать.

– Ну, смотри. Вот как было. Надя поступила в институт, встретила там твоего отца, он много пил, если я правильно помню, потом и она с ним начала. Когда она забеременела, то долго скрывала это. Потом ты родилась. Бабушка ездила к вам в общагу с сумками еды, потому что отец твой нигде не работал, – она замолчала, глаза ее бегали туда-сюда, словно выискивали в памяти дополнительную информацию. – Потом, тебе тогда, наверное, был год, твои родители поругались. Надя вернулась домой. Ты была маленькой, худенькой и очень грязной. Бабушка тогда страшно ругалась на сестру.

– И что было дальше? – впервые в жизни я слышала хоть что-то о своих родителях не урывками.

– Отец твой вернулся, стал уговаривать Надю уехать с ним. Она была против, но он не переставал приезжать. И вот однажды они помирились. Мать была в бешенстве. Скандал был ужасный. Они чуть не подрались.

– И она их выгнала?

– Надя сообщила, что уходит к нему, тогда мамка схватила тебя и сказала, что не отдаст. Мол, вы идите губите свои жизни, как хотите, а Котенок останется с нами.

– И они ушли?

– Да.

– И всё?

Моя история была такой короткой и такой банальной, что я даже немного разочаровалась. Никакой страшной тайны, никаких увлекательных поворотов. Зачем из этой бытовухи надо было делать скелет в шкафу?

– Ты расстроена? – Лариса подошла ко мне и обняла за плечи.

– Нет, просто надо было вам раньше все сказать: я же чего только за эти годы не напридумывала.

– Ну, ты же знаешь свою бабушку, она так решила – и точка.