– А родители больше в доме не появлялись? Никогда? – мне не верилось, что люди могли вот так бросить родного ребенка и ни разу не поинтересоваться моей жизнью.

– Может, и появлялись, но я не видела. Мать ведь со мной на эти темы тоже не говорила, а когда я спрашивала, затыкала меня в ту же минуту.

– И моя мама с тобой вообще никогда не выходила на связь? Вы не дружили? – я все никак не могла успокоиться и поверить, что человек может просто взять и уйти, оборвав все корни.

– Нет, ни разу. Я по ней скучала, она ведь все мое детство со мной была. Но с того дня она мне не писала и не звонила. Так что вот так, Котенок.

– Спасибо хоть на этом.

Я села на стул. Мысли были разные, но в основном я испытывала разочарование. До того, как правда открылась, я воображала себе всякое о матери. Она в плену и не может вырваться ко мне, она шпионка, и ее начальство запрещает ей со мной общаться, потому что секретное дело будет провалено. И еще масса других версий за все эти годы всплывали в моей голове. Все оказалось простым и понятным. Выбирая между мной и пьющим отцом, мать выбрала его. Я решила, что это, наверное, хороший повод не любить ее и не вспоминать.

– Катюш, ты не против, если я сегодня к себе ночевать пойду?

Со дня смерти бабушки Лара ночевала у нас в доме. К себе она ходила только переодеться.

– Конечно, иди. Я оставлю свет на кухне, включу телевизор и лягу спать. Страшно мне не будет, – мы обнялись. – Спасибо, что рассказала. И извини, что я так на тебя напала.

– Все нормально. Не знаю, зачем мать решила из этого такую тайну сделать, я тоже считаю, что надо было сказать раньше, – она оделась. – Я пошла. Если не сможешь уснуть, звони, я приду.

Лариса переступила порог, но, прежде чем закрыть дверь, бросила короткий взгляд. Мимолетный. Буквально движение зрачков, не больше. Но я успела его заметить. Это было что-то новое, что-то до этого мне неизвестное. Перед тем как уснуть, я долго анализировала ее поведение и пришла к выводу, что это был испуг. Чего боялась тетя? Или я сама себя накручиваю?

В течение нескольких дней мы разобрались с вещами бабушки. Одежду и обувь отнесли в церковь, там было немного, все поместилось в два пакета. Книги я решила оставить себе. Дальше надо было разбираться с домом. По задумке бабушки, мы должны были разделить его на две части. Мне доставалась кухня, часть зала и бабушкина спальня. Ларисе оставалась вторая половина зала и моя нынешняя спальня. Веранда с ее стороны дома уже была построена, так что ремонтных работ было немного: всего лишь возвести стену, отштукатурить ее и заклеить обоями.

Это было новое, неизведанное до тех пор ощущение: ходить по комнатам и решать, что с ними делать. Самой принимать решения по хозяйству было в диковинку. До этого подобными вещами занималась бабушка. Все, что было в доме – было выбрано ею. Обои в цветах, линолеум на полу, застеленный паласами, мягкая мебель – все было куплено ею. Не было ничего, что выбирала бы я. Могла ли я теперь что-то менять? Наверное, да. Но стала бы? Точно нет. Я ясно помнила фразу из письма про то, что бабушка собирается наведываться и греметь кастрюлями, если что-то будет не так. И решила, что лучше ничего не трогать. Тем более, что меня все устраивало. У Ларисы на этот счет было другое мнение. После того, как прошло девять дней, она вдруг сильно изменилась. Свое наследство она хотела промотать все до копейки – и прямо сейчас.

– Выбросим эти дурацкие диваны, купим новые. Зачем эти ковры на стенах? Давай купим большой телевизор? Давай поставим посудомойку? Давай купим машину?

Каждый день тетя выдавала различные идеи, одну интереснее другой. Как будто все эти годы ей запрещали что-то делать, а теперь разрешили. Внешне она тоже начала постепенно меняться. Стала ежедневно, а не только по праздникам, пользоваться косметикой. У нее появилась новая, яркая одежда. Ларисе без конца приходили в ее же пункт выдачи какие-то вещи, которыми она мне постоянно хвасталась. Я тайком от нее заглянула в папку: конверт с деньгами от бабушки был на месте, количество денег не изменилось. Лара шиковала на свои.

Однажды днем она попросила не строить планов на вечер, сказала, что будет у меня в семь. В назначенное время она открыла дверь и замерла в проходе, ожидая реакции. А реагировать было на что. Тетя подстригла волосы до плеч и покрасила их в темно-каштановый цвет. В новом красном платье и на каблуках ее было не узнать.

– Ты куда такая нарядная? – я не сводила с нее глаз.

– Ну, мать же велела выйти замуж, так что пришло время действовать. Что скажешь? – она аккуратно провела ладонью по волосам, а потом одернула узкое платье.

– Думаю, что бабушка в гробу перевернулась.

Лара напряглась, это была больная тема. Впервые она делала что-то, что хотела сама. И пусть высказать претензии было уже некому, она все же расстроилась.

– Думаешь, перестаралась? – она, не снимая туфель, прошла через всю кухню и села на стул.

– Нет…наверное, – я не была уверена.

Всю одежду для меня покупала бабушка, ее подбирали по одному-единственному принципу – она должна была быть практичной. Немаркой, немнущейся, легко комбинирующейся. Если посчитать вещи в моем гардеробе, то их было не больше, чем у бабушки. Подобраны они были так удачно, что, если даже одеваться в полной темноте, в итоге получался комплект из сочетающихся между собой предметов. Моими базовыми цветами были черный, серый и белый. У Ларисы цветовая палитра была побогаче, но красных платьев точно никогда не было.

– Катя, я знаешь что подумала? Мамы ведь больше нет. Может, пора как-то начинать дальше жить? Или еще рано? – Лариса смотрела на меня в ожидании одобрения. – Считаешь, еще надо побыть в трауре?

– Не знаю даже. Соседка говорила, что до девятого дня в черных платках ходить, а потом можно снять.

– Ну вот и отлично, – тетя встала. – Я чего пришла-то? Поехали в бар?

– Быстро ты в себя пришла, Лара.

Ни в какой бар я не собиралась ни сегодня, ни в другой день. То, что тетя так быстро отошла от утраты, меня и расстроило, и разозлило. Она посмотрела на меня с раздражением.

– А что мне делать? Чего ждать? Я всю жизнь около нее просидела. Ты бы знала, как трудно мне дался переезд отсюда. Она же каждый вечер ко мне ходила, проверяла, не ушла ли я куда. А мне ведь уже и лет-то было больше, чем тебе сейчас.

– Это называется заботой, – защищала я бабушку.

– И что? Распугала всех друзей своей заботой. Не дай бог, в гости кто зайдет, она тут же бежала: «Лариска, не пей. У тебя плохая генетика по этой части».

– Ну ведь как лучше же хотела, – я даже думала напомнить тетке, что моя мать спилась, и бабушка совершенно обоснованно боялась подобной участи для младшей дочери.

– А получилось как хуже. Ты идешь в бар или нет? – она стояла на пороге.

– Нет, не иду. И тебе не советую.

– Тогда пойду одна. Не звони мне завтра утром, я буду спать до обеда, потому что знаешь что? Потому что всю ночь буду веселиться, – она вышла, громко хлопнув дверью.

Не успела бабушка умереть, а мы уже поругались. И дело было не в баре и не в трауре, а в том, что жить, как она нас научила, мы могли и умели. А все остальное вызывало страх и ужас. Я в тот вечер долго не ложилась, ждала, что Лара вернется, мы помиримся. Но она не вернулась. И тогда я начала волноваться, что с ней в баре может что-то случиться. Тетя хоть и не вчера родилась, но опыт ночной жизни у нее был минимальным. Ближе к одиннадцати от нее пришло сообщение: «Никуда я не поехала, пришла домой, посмотрела кино, собираюсь спать. Утром зайду». Значит, не решилась, подумала я. Вот и молодец.

Я легла в кровать, накрылась одеялом и стала проваливаться в сон, но со стороны кухни послышался грохот, что-то упало. Я вскочила, побежала туда, включила свет. Крышка от кастрюли, которая сохла у раковины, каким-то образом упала на пол. Меня передернуло от ужаса – не привет ли это от моей бабушки? В письме она угрожала, что будет греметь, если мы разведем бардак в доме, но у нас была идеальная чистота. Значит, бабушка из параллельного мира увидела, что у ее дорогой внучки есть секреты. И то, что она узнала обо мне, ей ох как не понравилось. Вот она и выражала недовольство.

Глава 5

Двойной жизнью я начала жить на четвертом курсе. Причиной скрытности был Аркадий, мой парень. О том, что у нас может что-то получиться, мы поняли при первой же встрече. И дело было совсем не в химии или в искре, пробежавшей между нами. Дело было в логике. Мы познакомились не на вечеринке общих друзей, не в соцсетях, не в каком-нибудь приложении, а в читальном зале городской библиотеки. Высокий, худой, нескладный, коротко стриженный, с длинными руками, он ярко выделялся на фоне всех парней, которые меня окружали. О том, что мне нужно начать с кем-то встречаться, я начала догадываться после окончания школы. Но с тем количеством комплексов и установок, которое в меня заложила бабушка, найти кого-то было трудно. Нельзя сказать, что я жила без внимания противоположного пола. Как и ко всем, ко мне тоже подходили знакомиться, но любой мужской интерес парализовал мой мозг на долгое время, и я начинала вести себя как полная дура. Терялась, заикалась, краснела, потела и в итоге приобрела репутацию девушки, к которой лучше не подкатывать. Как оказалось, бабушкины законы «не» отражались в том числе и на личной жизни. Обычные парни мне точно не подходили, нужен был необычный. Им и стал Аркадий.

Зайдя в тот день в читальный зал, я даже вздрогнула от неожиданности. Обычно там никого, кроме меня, не было, а тут вдруг я увидела его, сгорбившегося над столом и что-то быстро пишущего. На мое появление он никак не отреагировал. Одной рукой перелистывал страницы какого-то журнала или книги, второй строчил в блокноте. Я отодвинула стул и села. В библиотеку я ходила не потому, что мне нужны были редкие книги, а потому, что там никогда и никого не было. Время библиотек ушло, а сами библиотеки остались. Читальный зал был лучшим местом, чтобы заниматься учебой. А еще там пахло старыми книгами, было тепло и уютно, несмотря на высоченные потолки.

Сотрудницы библиотеки меня запомнили и иногда приглашали выпить с ними чаю. Первое время я отказывалась, потому что работали бабушкины законы «не», согласно которым объедать кого-то считалось неприемлемым. Но однажды я все же согласилась, и с тех пор это стало традицией. В читальном зале работали три сотрудницы: Маргарита, Изольда и Анаид. Чем они занимались, я точно не знала, только видела, что они бесшумно перемещались по залу с тележками книг. Больше всего я любила Анаид Алексеевну.

Все сотрудники библиотеки говорили шепотом. Эта манера речи стала настолько привычной для них, что они уже даже не замечали этого за собой. Переступая порог рабочего места, автоматически начинали шептать. Маргариту и Изольду иногда было трудно понять, а вот Анаид Алексеевна шептала очень четко, у нее была невероятная артикуляция. Ртом, почти не подключая голосовых связок, она говорила очень членораздельно и выразительно.

Я, начиная со второго курса, жила в общежитии. Мне как сироте дали комнату без очереди. Это была идея бабушки. Сначала она меня напугала, но в целом я понимала, что бабушка права. Она хоть и с тяжелым сердцем, но все же решила отпустить меня во взрослую жизнь, чтобы я как-то социализировалась, обзавелась какими-то знакомствами.

– Я помру, и ты одна останешься, – сказала она.

– А как же Лара?

– А с Ларой ты от скуки помрешь. О чем с ней говорить? – она пожала плечами.

Весь этот разговор происходил при Ларисе, но бабушку это не смущало.

Тетя не была глупой, но бабушка почему-то считала ее именно такой. «Моя дуреха», – говорила она о младшей дочери. Были и более обидные фразы, вроде: «Что с нее взять», «На таких, как она, не обижаются» и так далее. Лару это задевало, но матери она об этом не говорила. Мнение бабушки в нашей семье было неоспоримо. Но я с ним не была согласна в глубине души.