– Зато, наверное, юркая – самое то для города. Гораздо лучше нашего “зефира”: на этой махине невозможно нормально припарковаться – за капотом ничего не видно.

В прихожей Хелен протянула ей конфеты. Кэтлин рассыпалась в благодарностях – наверняка положит на дальнюю полку, где они будут пылиться, пока не представится случай их передарить. На узком стеллаже вдоль стены выстроились фигурки и безделушки, расставленные без всякого порядка. Китайские драконы соседствовали с фарфоровыми куколками, сувенирными кружками и деревянными резными слониками. Острый, пряный запах мяса с луком внушал надежду, что ужин будет гораздо аппетитнее консервированной свинины с разваренными спагетти, которые перед уходом Хелен в гости готовила хозяйка квартиры миссис Гордон.

Гил сидел в кресле в гостиной, читал “Таймс” и вертел в руке стакан со льдом. В комнате играла музыка из “Весны священной” – сомнительный выбор для званого ужина. Он встал вежливо поприветствовать гостью, но при виде Хелен вздрогнул и бросил на жену растерянный взгляд, ожидая пояснений.

– Ах, Гил, ну не стой столбом! А то Хелен решит, что ты ей не рад. Это дочь маминой кузины Нэнси, работает в Парке. Я же тебе рассказывала.

Кэтлин подошла к проигрывателю и сняла иглу с пластинки; раздался скрежет, от которого Хелен и Гил поморщились. Наступила давящая тишина.

– Да-да, припоминаю, прошу прощения. Должно быть, я отключился на словах “мамина кузина”, – сказал он и снова посмотрел на Хелен. – Что ж, приятный сюрприз.

– Вы знакомы? – спросила Кэтлин, переводя взгляд то на мужа, то на гостью.

– Еще бы, Хелен ворвалась ко мне в кабинет в первую же неделю работы и выдала целую тираду про плетение ковров.

Хелен рассмеялась, услышав его версию событий, но спорить было бы странно.

– Зато это сработало! Щедрые клиенты не пожалели шерсти.

Поскольку в глазах Кэтлин не мелькнуло ни малейшей заинтересованности, Хелен решила не утомлять ее пересказом забавных подробностей того случая, пока Гил ходил на кухню за напитками.

– Да уж, у моего мужа отбоя нет от услужливых клиенток, – сказала Кэтлин, когда Гил вернулся с тремя стаканами джина.

Вязкая голубоватая жидкость не внушала доверия. Сделав глоток, Хелен почувствовала жжение в носу и резкую горечь спирта. Пока она отходила от этого неприятного ощущения, из коридора послышался шум. На пороге гостиной появились мальчик и девочка, оба в пижамах.

– Они хотели познакомиться, пока не ушли спать, – объяснила Кэтлин, жестом приглашая детей войти.

Девочка лет десяти, худенькая и бледная, замерла от смущения, а мальчик, на пару лет младше, сиял от радости и хитро улыбался. На грудном кармане его халата красовался полицейский значок, из-за пояса торчал серебристый длинноствольный пистолет.

– Это Сьюзен и Колин. Дети, поздоровайтесь, это Хелен, ваша троюродная тетушка или вроде того.

– Здравствуйте, – застенчиво пробормотали они.

– Привет, – сказала Хелен, сочувствуя их неловкости.

Ужасно, когда детей заставляют играть на публику. Она жалела, что не догадалась захватить им подарок – карандаши или краски. Да хоть что-нибудь, лишь бы у них остались добрые воспоминания о ней.

– Ух ты, Колин, да у тебя пистолет совсем как настоящий! – воскликнула Хелен: на игрушку явно стоило обратить внимание.

– Это “Бантлайн спешиал”, – ответил мальчик, густо покраснев. – Я выиграл его в конкурсе.

– Как здорово! А что нужно было сделать, чтобы победить?

– Нарисовать рисунок и отправить.

– Ничего себе! Ты, наверное, на всю жизнь запомнишь тот день, когда получил приз?

– Мы уж точно запомним! – вмешался Гил. – Он с тех пор постоянно устраивает нам засады и стреляет исподтишка.

– Ну, бегите, – сказала Кэтлин, указав подбородком на дверь. – Можете немного почитать, только чур не баловаться.

Дети поплелись прочь, расстроенные тем, что мама не разрешила поиграть во взрослые игры – или чем они тут собрались заниматься. “Рановато их отправили спать, – подумала Хелен, – учитывая, что солнце еще высоко и у мальчишек на поле матч по крикету в полном разгаре. Бедолаги вынуждены подчиняться приказам родителей – неудивительно, что им только и остается, что стрелять по ним из игрушечного пистолета”.

– Извините, наверное, они не лягут спать, пока дома есть посторонние, – сказала Хелен.

– Не переживай, они тебе только спасибо скажут.

– Наверняка будут весь вечер играть в “Монополию”, пока мы тут сидим, – согласился Гил. – Маленькие несносные капиталисты!

В столовой с видом на сад на отполированный дубовый стол поставили лучшую, как показалось Хелен, посуду в доме – от королевской мануфактуры “Роял Вустер”. Она также отметила для себя отсутствие пресловутых солонки и перечницы – видимо, павших жертвами износа, с годами приводящего к истощению запаса свадебных подарков. А вот в семье Хансфордов, например, солонка и перечница служили идеальными снарядами, которые отец Хелен за обедом порой швырял в стену в порыве гнева. Но трудно вообразить, что такое могло произойти в доме Радденов.

Гуляш – а именно от него исходил аппетитный аромат, который гостья уловила в прихожей, – выглядел на сервировочном блюде многообещающе, но на вкус оказался так себе. Кусочки мяса были плохо прожарены – с трудом резались и жевались. К ним прилагались картофельное пюре и консервированная стручковая фасоль – безвкусная, но вполне съедобная. Хелен упорно пыталась прожевать резиновую говядину, чтобы не обижать хозяйку вечера, – кусочек встал у нее поперек горла. Сквозь слезящиеся глаза она заметила, что Кэтлин и Гил без всяких комментариев отставили свои тарелки, и с некоторым облегчением последовала их примеру. Разговор неизбежно свелся всего к двум объединяющим темам: общие родственники и Уэстбери-Парк.

– Жалко, что твои родители не смогли приехать, – сетовала Кэтлин. – Я так обрадовалась, когда позвонила твоя мама, – такой сюрприз! Я, конечно же, их пригласила, но у меня сложилось впечатление, что они нечасто выбираются из дома.

Нетвердой рукой Кэтлин щедро подлила в бокал кларета. Хелен обратила внимание на то, что Гил тоже наполнил свой, но пить не стал. “Чтобы она притормозила” – подсказало ей внутреннее чутье.

– Это все из-за отца. Его можно уговорить навестить Клайва, моего брата, но лишь изредка. А так он практически не встает с дивана.

– Твоей матери, должно быть, очень тяжело. А одна она поехать не может?

– Не может или не хочет, кто ее знает.

– Что ж, все семьи счастливы по-своему, – заключила Кэтлин.

– Скорее они просто научились уживаться друг с другом. – Хелен никогда не обсуждала брак своих родителей. Никто не знал их достаточно хорошо, чтобы интересоваться этой темой, кроме Клайва, – а ему и так все было понятно, к тому же брат придерживался довольно странных представлений о свободе и верности. Его жена Джун с радостью подискутировала бы о недостатках своих свекров, но Хелен мало волновало ее мнение, так что спрашивать не было смысла.

На ее памяти родители были счастливы лишь во время войны, причем не как пара, а по отдельности. Отец при первой же возможности ушел добровольцем в инженерные войска – мать до сих пор не могла ему простить, что он так легко ее оставил. В армии он провел лучшие годы своей жизни, в окружении мужчин, занимаясь “настоящим делом”. Мама тоже была в некотором роде счастлива, отправив дочку к сестре в Нью-Форест: подальше от гитлеровских бомб и мужниного буйного нрава.

– Может, мне стоит как-нибудь к ним заглянуть, как думаешь? – спросила Кэтлин, унося со стола тарелки с недоеденной говядиной.

– Конечно! Мать будет рада тебя видеть, а отец спрячется в гараже – он терпеть не может бабское общество.

Гил захохотал – как показалось Хелен, вполне сочувственно.

– Ох, да он настоящий тиран, – заметила Кэтлин.

– Вовсе нет, самый обыкновенный мужчина, – возразила Хелен на случай, если Кэтлин передумала приезжать к ним в гости. – Мне кажется, многим мужьям становится не по себе, если жена счастлива просто так – без их участия. – Говоря это, она специально не смотрела на Гила, чтобы не спровоцировать его на спор, но он все равно не сдержался.

– Ты слишком плохо о нас думаешь, – ответил он без тени возмущения. – Надеюсь, я смогу переубедить тебя своим примером.

– Да уж, постарайся, – сказала Кэт, направляясь с тарелками к двери. – А то ты в меньшинстве.

– Это точно! Я смотрю, вы уже договорились объединиться против меня.

– Поддержка жены и коллеги – ничто по сравнению с женской солидарностью, – ответила Хелен с улыбкой.

– Вот именно! – согласилась Кэт. – Минутку, я принесу десерт.

Гил обратился к Хелен:

– Слушай, а кто тебя собеседовал? Спрашиваю только потому, что обычно этим занимаюсь я, но явно не в твоем случае.

– Главврач и некий доктор Франт.

– А, Лайонел, – спокойно протянул Гил. – И как он тебе?

– Не знаю, меня больше волновало его мнение обо мне. Пожалуй, он держался довольно отстраненно, не слишком приветливо.

– Очень на него похоже.

– А вот главврач чудный, просто супер.

Доктор Марли Холт лично провел Хелен экскурсию по клинике и окрестностям, показал теплицы и огород, мастерскую и типографию, палаты и комнату отдыха, в которой паркет был испещрен царапинами от высоких каблуков. Где бы они ни появлялись, пациенты тут же поворачивались к нему, как подсолнухи к солнцу, чтобы оказаться в лучах его внимания. А доктор в свою очередь всякий раз останавливался и подбадривал каждого. Хелен чувствовала себя придворной дамой, сопровождающей монарха во время королевской прогулки.

– Доктор Холт хороший человек. Говорят, что в сороковых, когда он только приступил к работе в Парке, первым делом велел открыть большие железные ворота на въезде. С тех пор они ни разу не закрывались. Пока Марли у руля, все будет в порядке. Он положил конец многим ужасным практикам. Можно сказать, вытащил нас из средневековья.

Хелен прекрасно понимала, о чем говорит Гил. Она отчетливо помнила, как впервые оказалась в отделении инсулинокоматозной терапии. Пациенты лежали в темноте в состоянии искусственной комы, словно мертвецы. Сама процедура напоминала скорее пытку, нежели лечение, и все ее естество восставало против этого зрелища. По указанию врачей пациентов воскрешали, вводя им глюкозу через трубку для принудительного кормления. Хелен запомнила этот кошмар на всю жизнь.

– Отчасти поэтому я и хотела устроиться именно в Уэстбери-Парк. Я слышала о нем много хорошего, а когда впервые прогулялась по территории, Парк показался мне похожим скорее на университет, чем на больницу.

На лужайках сидели люди: читали или просто грелись на солнышке. Если не присматриваться, можно было бы подумать, что это студенты, – выдавал только возрастной разброс и неопрятный вид некоторых из них. Пациенты без присмотра копались на грядках или пропалывали клумбы. Из открытого окна доносились звуки фортепиано.

– Тебе дать сигарету? – спросил Гил, похлопывая себя по карманам и доставая мятую пачку “Плейерс”. – Только дома нельзя – у Сьюзен астма. Давай посидим в саду.

– Вообще я не курю, но ты не переживай: мой отец курит по три пачки в день, после такого мне уже ничего не страшно.

– Нет уж, если ты не будешь, то и я обойдусь.

Кэт принесла с кухни желе размером с кирпич, в котором вперемежку застыли ягоды клубники и малины.

– А вот и десерт! – объявила она.

– Ух ты! Выглядит аппетитно! – послушно откликнулся Гил.

Хелен всегда казалось, что желе – еда для детей, однако ягоды были вымочены в вишневом бренди, и от десерта исходил ощутимый запах алкоголя. Кэтлин разложила порции по формочкам, украсила взбитыми сливками и сверху вставила тонкую вафлю в форме веера.

– А как ты попала в эту профессию? – спросила Кэт. – Твоя мать говорила, что до этого ты работала учительницей.