Адмирал Империи – 58 (страница 5)
Лицо контр-адмирала побелело. На эмоциях от потери своих кораблей и людей, от унижения и несправедливости обвинения, Никита Викторович схватился за эфес плазменной сабли.
– Как вы смеете…
– Я просто задаю вопрос, – Усташи развёл руками с притворным миролюбием. – Вопрос, который зададут многие, когда узнают подробности твоего чудесного спасения.
«Жидкая» сталь клинка вышла из эфеса с характерным шипением активирующейся плазмы. Голубое свечение озарило изуродованное лицо Должинкова, превратив ожоги в нечто демоническое.
– Я вызываю вас, на поединок чести, вице-адмирал. Здесь и сейчас!
Усташи побледнел. Потом побагровел – кровь прилила к лицу так резко, что казалось, сейчас лопнут сосуды. Его единственный глаз готов был выскочить из орбиты.
– Здесь и сейчас! – выдохнул он, выхватывая саблю.
Клинок Валида Усташи вспыхнул ультрамарином. Два световых клинка скрестились взглядами владельцев, и комната наполнилась гудением энергетических полей и запахом озона.
Они шагнули друг к другу – два хищника, готовых сцепиться насмерть.
И тут между ними выросла стена брони.
Гвардейцы-преображенцы двигались пугающе быстро. Четверо встали между адмиралами живым щитом, ещё двое заблокировали двери. Старший офицер охраны шагнул вперёд:
– Господа адмиралы. Деактивируйте оружие. Немедленно.
– В сторону, капитан! Это не ваше дело, – процедил сквозь зубы адмирал Усташи, не опуская сабли. – Вопросы чести решаются между офицерами именно так.
– В резиденции первого министра вопросы безопасности решаю я. – Голос капитана был абсолютно спокоен. – У меня неограниченные полномочия в этих стенах. Включая право ликвидировать любого, кого сочту угрозой. Любого, вне зависимости от звания. Первый министр прибудет с минуты на минуту.
Контр-адмирал Суровцев в это время стоял в стороне, наблюдая за сценой. Он шагнул вперёд и негромко произнёс:
– Господа, прошу вас. Уберите оружие. Это не место и не время.
Его голос был спокоен – голос человека, который пытается разрядить обстановку.
Первым опустил оружие Должинков. Клинок погас с тихим шипением.
– Разговор не закончен, – сказал он Усташи.
– Разумеется, нет. – Усташи деактивировал саблю секундой позже. – Но закончится. Скоро.
Адмиралы спрятали оружие, но продолжали перепалку. Запах напряжения всё ещё висел в воздухе.
Усташи попытался заручиться поддержкой Валериана Суровцева. Хоть того и не было там, у Константинова Вала – он был вместе с Шереметьевым – но Валид посчитал, что Суровцев непременно поддержит его в споре с Должинковым.
– Контр-адмирал. Вы знаете меня, мою репутацию. Скажите этому господину, – он небрежно кивнул в сторону Никиты Викторовича, – что его обвинения беспочвенны.
– Ваши обвинения в мою сторону ничто, в сравнении с вашими гнусными обвинениями в мою! – тут же парировал Должинков.
Оба взгляда скрестились на Суровцеве. Момент истины.
Суровцев понимал: его слово в поддержку Должинкова сделает из Усташи – более авторитетного адмирала – кровного врага. Должинков был во втором эшелоне и не имел такого веса, как Усташи, которому после гибели графа Шереметьева все пророчили должность командующего Тихоокеанским космофлотом. Ссориться с этим суровым османом было опасно ещё и потому, что Валид еще был и злопамятным до жути.
Как раз в момент раздумий и повернутых на него голов двух адмиралов в кабинет вошёл первый министр Граус.
Птолемей Граус вошёл стремительно – как всегда, словно пространство расступалось перед ним. Высокий, с недавнего времени еще и плотный, с лицом, которое могло бы принадлежать банкиру, если бы не глаза. Глаза человека, привыкшего отправлять других на смерть и не терять при этом сна.
Все трое выстроились по струнке, понимая по виду первого министра, что тот ими крайне недоволен.
– Господа. Запах озона в комнате – от плазменных сабель, полагаю?
Ответом ему было неловкое молчание.
– Великолепно. Мой флот терпит катастрофу, командующий погибает вместе с флагманом, а мои адмиралы занимаются выяснением отношений?
Усташи и Суровцев поочерёдно доложили Птолемею Граусу о состоянии собственных эскадр. Из шестидесяти кораблей Усташи уцелело меньше половины, боеспособных – около двадцати. Эскадра Суровцева: в строю сорок пять из шестидесяти. Должинков, как оставшийся без дивизии, вообще все это время молчал.
Птолемей Граус для проформы поотчитывал своих адмиралов за проигрыш в системе «Сураж». Однако быстро взял себя в руки, понимая: кроме этих троих у него сейчас нет никого, кто мог бы защитить столичную систему. А если сильно давить – кто-то из них и вовсе может перейти на сторону императора. Например, контр-адмирал Должинков, которого почему-то отпустили из плена. Но этого Граус вслух конечно же не сказал.
«Вина лежит прежде всего на командующем Шереметьеве, который погиб вместе с флагманским линкором «Петропавловск», – думал Птолемей. – Однако на одного Шереметьева всё не свалишь. Нужен козёл отпущения».