– Здорово его уделали! – сообщил он. – Похоже, проломился через дом, чтобы зайти в тыл защитникам перекрёстка, но не успел, расстреляли в упор из револьверной пушки, митральезы то есть. Ремер рассказывал – была у них такая, на колёсном станке, панцири арахнидов только так дырявила! А потом для верности залили из огнемётов – видел, как он изнутри выгорел?

Действительно, края пробоин и щелей были сильно обожжены и закопчены.

– А почему его до сих пор не убрали? – осведомился Виллим. Он успел прийти в себя и теперь рассматривал арахнида, торопливо вспоминая всё, что знал об этих боевых инрийских тварях. – Бои когда ещё закончились – что же, он тут с тех пор так и валяется?

Сёмка пожал плечами.

– Видать, руки не дошли. Их тут знаешь, сколько валяется? Ремер говорил – они только за первый день боёв штук пять сожгли, а потом и вовсе счёт потеряли. С арахнидом главное – не попасть под плевок кислотной пены. Эта едкая дрянь вмиг разъедает мясо до костей, и даже панцергренадерские доспехи из выдубленной кожи не очень-то помогают – а ведь они вот такой толщины!

И он продемонстрировал собеседнику два пальца, разведённые примерно на дюйм.

– А вам… тебе приходилось иметь с ними дело? – спросил Виллим, рассматривая шипастые жвала. Между ними торчала пара костяных трубок – надо полагать, те самые кислотные метателеи.

– А как же! – кивнул Сёмка. – Правда, не в городе, а в чистом поле, а это совсем другое дело. Кислотная пена, конечно, та ещё дрянь, но плюются они ею недалеко, всего футов на сотню, а «громовые трубы» прицельно бьют втрое дальше. Тут, главное перебить погонщиков. Они сидят на спинных панцирях, прикрытые только с боков, и если их оттуда снять, то дальше с арахнидом справиться совсем легко – твари они тупые, теряются, начинают топтаться на месте и палить во все стороны. Могут и по своим врезать …

Следующего арахнида они увидели, пройдя половину квартала – многоногое, похожее на паука-переростка создание застряло в узком проулке между домами да так там и осталось, придавленное куском обрушенной стены.

– А правда, что арахнидами управляли студенты? – Виллим привстал на цыпочки, стараясь рассмотреть спину чудовища, где выступы панциря образовывали нечто вроде сидений, прикрытых по бокам хитиновыми пластинами. В пластинах зияли дыры с неровными краями – результаты работы митральез, о которых упомянул его спутник. – Я-то думал, они только своим хозяевам подчиняются…

– Чистая правда. – Сёмка уверенно кивнул. – Я сам, правда, не видел, но Ремер рассказывал, что на тех, что вылезли из Латинского Квартала, действительно сидели люди. Самих тварей переправили в город по подземным тоннелям – их тут полным- полно, особенно под зданием Гросс-Ложи. Оно стоит на месте старой инрийской крепости, вот синелицые и воспользовались тайными ходами. Самих-то синелицых тут почти не было, они появились уже потом – пришли с моря на своих плавучих островах и высадились в районе порта. Вот где была мясорубка!

– Твой отец тут тоже был во время мятежа?

– Нет, Ново-Онежские драгуны стояли тогда на Севере, в отражении Вторжения не участвовали, на Побережье их перебросили позже, когда начались бои за Столицу. А вот Ремеру пришлось повоевать здесь, в Туманной гавани с самого первого дня. У меня есть карточки – хочешь, покажу? Заодно отдохнём, идти-то ещё о-го-го сколько!

Он присел на каменную скамейку, приткнувшуюся к краю тротуара, приглашающе похлопал рядом с собой и, положив на колени свой чемодан, щёлкнул блестящими замочками.

Крышка распахнулась, и на свет появилась тонкая пачка фотографических карточек. На верхней улыбался бородатый широколицый мужчина в офицерской фуражке, с погонами ротмистра и нарукавным шевроном, на котором скалил зубы бурый медведь. Ещё один хозяин тайги (так, кажется этого зверя называют на русском Севере?) красовался на лобовом бронелисте шагохода – из его верхнего люка и выглядывал запечатлённый на снимке человек. На заднем плане вырисовывался горный хребет, у подножия которого чернели какие-то развалины.

– Отец. – сказал Сёмка. Виллим и сам догадался – в форме носа и скул изображённого на фотографии явственно улавливалось несомненное сходство с собеседником.

– Снято в разгар наступления на Столицу. – продолжал тот. – А это «Карачун», так он назвал свой шагоход. Хорошая была машина…

– Почему была? – спросил Виллим. – Сожгли, что ли?

– Не… – Сёмка отрицательно мотнул головой. – Он возглавил фланговую атаку через заболоченную низинку, ну и угодил в грязевую яму. Увяз по самую рубку, а тут сверху «виверны», стали поливать огнестуднем… Времени вытаскивать шагоход не было, пришлось перебраться на другую машину и уже на ней выводить роту из-под удара. А потом и вовсе не до того стало – инри откатились назад, драгуны за два дня продвинулись вёрст на двадцать, а «Карачун» так и остался в трясине. Отец посылал за ним механиков с гусеничным дампфвагеном – двое суток провозились, но так и не вытащили. Сняли всё, что можно, наверное, так до сих пор там торчит…

Запечатлённая на снимке боевая машина мало напоминала агрегат, который они видели на привокзальной площади. Угловатая, склёпанная из броневых листов рубка, украшенная чёрным имперским орлом, зубчатый диск пилы в левой конечности, револьверная пушка – в правой, закреплённая поверх предплечья руки-манипулятора. Виллим представил, как её снаряды дырявят хитин панцирей, как в один взмах располовинивают его бешено вращающиеся зубья циркулярной пилы – и подумал, что готов отдать всё, чтобы хоть ненадолго оказаться в рубке, за рычагами этой грозной машины, увидеть в смотровой щели боевых инрийских монстров, вдохнуть угольную копоть, пороховую гарь, ощутить кислотную вонь едкой пены налипшей на броню…

…впрочем, это ещё успеется – ведь именно за этим он и направляется сейчас в Академию, верно?..

Массивные стальные опоры «Карачуна» были по-птичьи выгнуты коленями назад – в отличие от человекообразных «ног» полицейского агрегата. Юноша определил, что машина относится к классу штурмовых шагоходов, составляющих основную ударную мощь сухопутных сил Империи.

– А это Ремер и его бойцы. – Семён протянул ещё две карточки. На верхней был изображён усатый черноволосый мужчина в панцергренадерской броне, с паровым ранцем мех- анцуга за спиной и воинственно вскинутым ручным огнемётом. Снимок был сделан на фоне дымящихся руин с увязшим в них арахнидом – точь-в-точь как те, мимо которых они недавно проходили. – Снято где-то здесь, в первые дни мятежа…

Виллим кивнул и стал рассматривать следующий снимок. Неведомый фотограф снял подчинённых зауряд-прапорщика марширующими вдоль ряда домов с островерхими крышами – после недолгих колебаний молодой человек узнал в них один из переулков, которые они миновали несколько минут назад.

– А что это они в масках? – спросил он. – Разве мятежники применяли в городе боевые газы?

– А я знаю? – Сёмка пожал плечами. – Может, наслушались о тех, кто задохнулся в Оврагах? Ремер лишний раз рисковать не будет, если велел надеть газовые маски, значит, к тому были причины. Переулки тут узкие, и когда заработали огнемёты, всё заволокло дымом – а тут ещё и кислотные пары, наверняка дышать стало нечем…

Виллим хотел сказать, что солдаты, запечатлённые на снимке, ещё не успели вступить в бой. В самом деле: амуниция и мундиры в полном порядке, без дыр, без следов сажи, грязи и копоти, да и шагают подозрительно ровными рядами – словно на плацу маршируют, а не собираются вот-вот вступить в бой. И карточка самого Ремера подозрительно походит на постановочную – слишком уж молодецки зауряд-прапорщик позирует на фоне дохлого арахнида, вряд ли в разгар боёв он стал бы отвлекаться на подобную ерунду… Но смолчал – в конце концов, не ему судить о том, что творится на войне, о которой он до сих пор только читал в газетах, или слышал от тех, кому пришлось побывать на поле боя…

От размышлений его отвлёк звонкий голос.

– Эй, студенты, пахитос не желаете? Лучшие, столичные, можно россыпью, можно сразу пачку! Спички тоже имеются, и бумага, и трубочный табак!

Виллим поднял голову. Перед ними стоял подросток весьма необычного вида. Одетый в брезентовый плащ и мешковатые штаны со множеством карманов, он стоял на забавных приспособлениях, прикреплённых к ногам – нечто вроде ходуль, сделанных из выгнутых дугой металлических полос. Физиономия улыбающаяся, довольная; причёску лучше всего описывало словосочетание «воронье гнездо». На боку у паренька висела на ремне плоская деревянная коробка – надо полагать с перечисленным товаром. От ходуль пахитосника исходил несильный, но неприятный запах то ли перестоявшейся помойки, то ли скисшего мясного бульона. Виллим, поморщившись, вопросительно глянул на спутника. Тот отрицательно мотнул головой.

– Не, я тоже не курю, отец запрещает. А ты, малый, не знаешь ли такого Томаша Кременецкого?

Вопрос был адресован юному разносчику. Тот весело осклабился в ответ.

– Кто же его не знает! Правда, сейчас Томаша в городе нет. Инри, чтоб им на том свете икалось, вырезали всю его семью, и он подался сначала к косинерам, в горы, а потом, говорят, прибился к казачьей части. Наши, как узнали, поначалу не поверили, но потом оказалось, что всё правда – воюет, и даже дослужился до капрала!

Виллим понимающе кивнул. Ему рассказывали, что «косинерами» называют потомков польских переселенцев, развернувших в отрогах Опалового Хребта настоящую партизанскую войну против захватчиков. Пахитосник, судя по акценту, тоже был из поляков и, подобно прочим своим землякам, унаследовал от предков со Старой Земли стойкую нелюбовь к казакам.

– Не до капрала, а до фельдфебеля. – сказал Сёмка. – Он у меня во взводе был, моим заместителем. И ещё один бывший пахитоскник, Янек Махульский, тоже Туманной Гавани. Оба воевали – дай бог каждому, хотя и пшеки…

– По-вашему, поляки сплошь слабаки и трусы? – возмущённо вскинулся мальчишка. – Да у нас, если хотите знать, наши…

Он осёкся, не закончив гневную тираду.

– Так вы, пан студент, из «кузнечиков»? – теперь в его голосе звучало неподдельное уважение. – Рассказывают – ваши крепко наподдали синерожим нелюдям на подступах к Столице!

– Было дело. – согласился Сёмка. – Правда и без потерь не обошлось. Только в моём взводе семеро раненых и трое погибших. А от Густава Йоргенса – был у нас такой, с Китового Архипелага, – так и вовсе одни косточки остались, и те кислотой изъеденные. Попал под плевок арахнида, страшное дело…

– Ясно… – пахитосник поправил ремень своего лотка на плече и сделал шаг назад. Из-за прицепленных к ногам «прыгунцов» он получился вдвое длиннее, чем у самого высокорослого человека. – Раз вы, пан студент, и правда, из «кузнечиков», да ещё знаете Томаша с Янеком – любой пахитосник в Туманной Гавани вам друг! Ежели понадобится помощь – спросите на углу Тополиной Зденека, меня тут всякий знает.

Он весело осклабился.

– А курить, шановний пан, советую начать. Отца, конечно, надо слушать, но какой же вы жолнеж, коли не курите? А я для вас всегда наилучшие папиросы раздобуду и трубочный табак, только скажите!..

И, взмахнув на прощанье рукой, огромными прыжками унёсся вдаль по переулку.