– А почему «Хмельной»? – осведомился Виллим. Он представил, как камер-пажи или адъютанты проделывают такую же штуку с орлами в загородной резиденции Кайзера, и ему стало весело. Хотя нет, там этот фокус, пожалуй, не пройдёт – статуи, украшающие парадную лестницу «охотничьего домика» Вильгельма 2-го отлиты из чёрной бронзы, их хоть бутылкой, хоть пулей даже не поцарапаешь…

– Так ведь клюв ему по пьянке попортили! – студент осклабился. – Хмельной и есть, как иначе-то?

Виллим, подумав, согласно кивнул – действительно никак, название выбрано точно.

– Ладно, мне пора. – заторопился рассказчик. – А вы – не теряйтесь, сами скоро всё узнаете!

– Он кивнул собеседникам и сбежал вниз по ступенькам. Сёмка проводил его взглядом и подхватил со ступеньки чемодан.

– В самом деле, пошли! Вон, смотри, нас уже дожидаются!

И показал на пожилого служителя в мантии, стоящего на самом верху лестницы. Тот приветливо улыбнулся новоприбывшим и сделал приглашающий жест. Виллим с Сёмкой переглянулись и вслед за служителем вступили под своды Академии.

****

– Я-то думал, о мантиях и всё прочем придётся самим позаботиться… – Виллим разглядывал разложенные по постели вещи. – Собирался даже узнать адрес приличного портного, чтобы заказать себе…

– Ну, мы теперь до некоторой степени на службе. – хмыкнул Сёмка. – Мантии у студентов вместо униформы, значит, положено их выдавать, как мундиры в армии. Пока ты любовался видами с балкона, я смотался к кастеляну и получил всё, что нам причитается.

Кастеляном называли скромного сотрудника администрации, заведовавшего тем, что в армии назвали бы «вещевым довольствием» – одеждой, постельным бельём, полотенцами и тому подобным. Для Виллима, привыкшего к тому, что пост кастеляна соответствует должности имперского бурграфа, начальствующего над охраной замков, дворцов и прочих резиденций Кайзера, это звучало дико.

– А насчёт портного разузнать нужно. – продолжал Семён. – Пусть метки пришьёт на одёжку, а заодно и подгонит по росту. А то моя мантия что-то длинновата, да и твоя тоже… Или, может, ты шить умеешь?

Виллим покачал головой. Шитьё, как и прочие полезных в быту навыки, не входили в список преподававшихся ему предметов. В нём вообще было мало того, что может пригодиться здесь, в Академии, и с этим ему придётся научиться жить.

– Я вот тоже не очень. – приятель вздохнул. – Дома мамка шила и починяла, как в армию попал, а до этого, на «Баргузин» – пришлось самому. Пока не приспособился – ходил постоянно с исколотыми пальцами…

****

– У тебя уже есть мантия, к чему вторую-то перешивать? – осведомился Виллим, растирая полотенцем шею полотенцем, жёстким, пахнущим мылом и ещё чем-то химическим. Несмотря на это едкое амбре, процедура доставляла ему немалое удовольствие. Многочасовая тряска на ветру в дачном вагончике, не менее утомительная прогулка с багажом по городу – юноша чувствовал себя уставшим, грязным, пропотевшим насквозь, и испытал подлинное блаженство, встав под жёсткие горячие струи, бьющих из укреплённого на гнутой трубе жестяного конуса. Таких душевых, закутков, разделенных выложенными белой кафельной плиткой перегородками – в ванной комнате было две, не считая выстроившихся вдоль стен рукомойников. Сейчас здесь было пусто – прочие обитатели четвёртого этажа Дормитория давно покончили с гигиеническими процедурами и расползлись по спальням, готовиться ко сну. Подготовка эта сопровождалась взрывами хохота и возгласами, доносящимися из дверей спален, вытянувшихся вдоль длинного коридора – один его конец выходил на площадку, откуда узкие винтовые лестницы вели вверх и вниз, а в другом как раз и располагалась ванная комната, одна на шесть разместившихся на этаже спален.

– Ту мне подарил магистр Фламберг, когда провожал в Академию. – ответил Сёмка. – Сказал, что она была с ним все четыре курса в Технологичке, пусть теперь и мне принесёт удачу. Я попробовал её надеть – длинновата, да и в плечах узкая, перешивай-не перешивай, всё без толку…

Перед тем, как миновать ворота, ведущие в Латинский Квартал, он нашёл подходящую лавочку и, раскрыв на ней свой чемодан, облачился в потрёпанную чёрную мантию с геральдическим щитком Имперского Технологического Училища, где готовили, в том числе, специалистов в области Третьей Силы. Магистр Пауль Орест Фламберг, который, как Виллим успел узнать, дал Семёну рекомендацию для поступления в Академию, как раз там и обучался. И, если судить, по восторженным рассказам юного протеже, делал это отнюдь не без успеха.

– Ладно, пусть, будет лишняя. – Сёмка завершил процедуру растирания и повесил полотенце на шею. – Пошли спать, что ли? Ребята говорили – колокол на побудку дают в шесть утра, а сейчас уже полночь. Слышишь, все затихли?

Действительно, из спален больше не доносилось ни звука. Служители успели погасить по два газовых рожка из трёх, и теперь длинный коридор походил на объёмный пунктир, составленный из чередующихся тёмных и освещённых участков. Их спальня была второй по правую сторону; Сёмка, стараясь не скрипнуть, приоткрыл дверь, и они скользнули внутрь. Соседи уже сопели в подушки, и тусклый огонёк единственной свечи отбрасывал на стены колеблющиеся тени…

Сёмка на цыпочках пробрался к своей постели и завозился, кутаясь в одеяло. Виллим последовал его примеру – большая луна заглядывала в стрельчатое высокое окно, и он бездумно смотрел на неё, заложив руки за голову. День, такой длинный, полных хлопот – первый день нового студента Имперской Академии! – подошёл, наконец, к концу, и юноша не заметил, как соскользнул в сон, безмятежный, глубокий, лишённый, как у большинства его ровесников, сновидений.

IV

Дзан-н-нг!

Дзан-н-нг!

Дзан-н-нг!

Звуки колокола, гулкие, медные, лились в широко распахнутые окна спальни с каменной башенки, возвышающейся над крышей Дормитория. Не вполне проснувшийся Виллим едва успел заскочить в ванную комнату, наскоро ополоснул физиономию холодной водой, натянул через голову мантию – с третьей попытки, в первый раз он надел её наизнанку а во второй задом-наперёд, – и теперь спешил по коридору в сторону столовой.

Народу было полно, и все в таких же, как они с Сёмкой чёрных мантиях. Многие отчаянно зевали на ходу – тоже, надо полагать, ещё не проснулись… Кроме парней здесь хватало и девушек – они шли в свою столовую, и Виллим припомнил вчерашнего сальноволосого агитатора с его листками на эту тему. Что ж теперь он уже готов был его поддержать – в самом деле, куда приятнее завтракать в такой очаровательной компании… Или в академической трапезной тоже запрещают говорить за едой? Помнится, барон фон Тринкеншух, стоило Виллиму сказать хоть слово, корчил недовольную физиономию и принимался жевать губы, словно верблюд, на которого, в самом деле, походил чрезвычайно…

Завтрак не затянулся. Яичница с беконом, поджаренные тосты, вдоволь сливочного масла, три вида джема – крыжовенный, малиновый и черничный – и на выбор, кофе или чай. Всё это ожидало студентов на длинных столах мест на дюжину каждый; ему и Сёмке указали места за одним из них. Сделал это один из парней, оказавшийся, старостой их учебной группы, составленной из обитателей двух соседних спален. Вопреки опасениям Виллима, запретов на разговоры за столом не было, в трапезной висел неумолчный гул голосов, стук вилок и ножей, взрывы смеха. После чего староста Олаф Йоргенсон, выходец с Китового Архипелага, которому уже успели приклеить прозвище «Олли», сообщил, что нужно возвращаться в Дормиторий. Первым пунктом в сегодняшнем расписании значилось фехтование. Узнав об этом, Виллим обрадовался – появилась возможность блеснуть на самом первом занятии, уж чему-чему, а владению клинком его обучали на совесть, и делали это лучшие фехтмейстеры Империи. Или… разумнее пока воздержаться? Остальные могут счесть его выскочкой, невзлюбить, что создаст на будущее немало проблем. Можно посоветоваться с Семёном, но Виллим не стал этого делать – сам разберётся, не маленький, нечего приставать к приятелю с расспросами по пустякам. Тот уже, наверное, считает его маменькиным сынком, размазнёй, неспособным решать даже самые простые житейские проблемы…

– А зачем нам в спальню-то возвращаться, Олли? – осведомился Сёмка. Книг мы ещё не получали, да и вряд ли они нужны на уроке фехтования!

Он шёл по коридору за Виллимом. По правой стороне тянулись бесконечные ряды шкафов, слева сияло за витражными стёклами утреннее солнышко, раскрашивая каменный пол, мантии и корешки книг за стёклами напротив в синие, зелёные и красные ромбики.

– А ты что же, собираешься упражняться в фехтовании в этой хламиде? – островитянин махнул рукой в мешковатом рукаве. – Надо переодеться в тренировочные костюмы – все, надеюсь, вчера получили у кастеляна? – Так что шевелитесь, до колокола на урок меньше четверти часа, маэстро Дижон, как говорят, не терпит опозданий!

– Дижон? – Виллим наморщил лоб, вспоминая, где он слышал это имя. А ведь слышал, и именно в связи с фехтованием…

– Он самый. – подтвердил староста. – Вроде, он, родом откуда-то с Юга, там живёт много французов. Маэстро Дижон – непревзойдённый фехтмейстер, по крайней мере, о нём говорят. А ещё рассказывают, что он капризен и придирчив, как сто чертей, так что опаздывать, да ещё и на первое занятие, я никому не советую…

****

– Откуда она у тебя? – Семён недоумённо нахмурился при виде объёмистой сумки, которую приятель вытащил из-под кровати. – Вчера, вроде, был с одним чемоданом…

– Принесли, пока мы были на завтраке. – объяснил Виллим. Не хотел брать с собой, оставил дома. Но вот ведь – позаботился кто-то, отправил вслед, почтой. Ладно, пригодится…

Это было неправдой – вернее, не совсем правдой. Перед тем, как сесть на поезд, он сдал сумку на почту, не забыв указать адрес, по которому её следовало доставить. Собираясь в Академию, Виллим спросил камердинера, много ли вещей берут с собой студенты? Тот, с сомнением обозрев гору разнообразных предметов, которые предстояло упаковать в несколько стоящих тут же чемоданов, но слышал от отправляющиеся саквояжем или ответил, что сам подобного опыта не имеет, знающих людей, что молодые люди, в учебные заведения, ограничиваются небольшим чемоданом. Виллим решил перепроверить эти сведения, и пристал с расспросами к одному из отцовских адъютантов, лейб-корнету Вейнбауму – тот, перед тем, как поступить в конную гвардию, провёл полтора года в Туманной Гавани, и как раз в Академии Натурфилософии. Бравый конногвардеец ответил, что он явился к месту учёбы, навьюченный кофрами и чемоданами не хуже обозного мула – что и вызвало массу язвительных насмешек будущих товарищей по учёбе, приведя к нескольким стычкам. Виллим, не желая, повторять этот опыт (не то, чтобы он боялся ссор, просто решил, что, что разумнее хотя бы поначалу избегать конфликтов) решил поумерить аппетиты и ограничился одним-единственным чемоданом. Всё остальное, необходимое в академической жизни, он решил приобрести на месте – за исключением содержимого этой вот сумки, которое он извлекал сейчас на свет под недоумёнными взглядами соседей по спальне.

– Это что, для фехтования? – Семён взял в сетчатую маску, снабжённую металлическими боковинами, стёганым воротником-горжетом и упругим назатыльником. – Думаешь, тут не выдадут?

Студенты уже успели снять мантии и сменить надетые под них узкие чёрные брючки и белые рубашки с отложными воротничками на полотняные куртки с бриджами, переобувшись, заодно, в мягкие кожаные туфли. Виллим припомнил вчерашний спор с Сёмкой – тот на полном серьёзе уверял спутника, что студентов в Академии заставляют носить мантии прямо на голое тело, даже без нижнего белья…

– Выдадут, конечно. – вслед за маской на покрывало легла пара толстых защитных перчаток. Перчатки были сильно потрёпаны и замызганы, что явственно указывало на то, что ими много и регулярно пользуются. – Но я привык к своему снаряжению, вот и решил прихватить с собой. А то осваиваться с чужим – морока, а зачем?