Он и тут покривил душой – дело было не только в привычке. Его натура, избалованная аристократическим воспитанием, бурно протестовала против идеи надеть какие-то вещи, которые раньше носил кто-то другой. Конечно, здесь, в Академии, от излишней брезгливости придётся избавляться – но кто сказал, что начинать надо именно с фехтовальной амуниции?

– А это-то зачем? – Олли недоумённо уставился на следующий предмет, извлечённый из сумки.

_ Меня учили фехтовать парным оружием, кинжалом и шпагой. – объяснил Виллим. – К тому же инри, как я слышал, вовсю пользуются в рукопашных схватках короткими клинками, а мы ведь с ними собираемся воевать, не так ли?

– Так он же тупой! – староста попробовал пальцем кончик острия и иронически хмыкнул – Много ты им навоюешь! Я слышал, что у инри их стеклянные ножи отточены почище бритвы, волос на лету режут!

При этих словах Сёмка слегка дёрнул щекой, и это не укрылось от внимания Виллима. Любопытно, что за воспоминание у него связано с инрийскими клинками, действительно отличающимися феноменальной заточкой? Надо будет расспросить – не сейчас, конечно, потом…

– Кинжал тренировочный. – пояснил он. – Я его на всякий случай с собой прихватил – подумал, может найдётся партнёр? Не хочется терять навыка.

– Маэстро Дижон тебе это обеспечит, ещё пощады запросишь! – посулил староста, швырнув кинжал на покрывало. – Ладно, собирай своё барахло и побежали в спортзал!

****

Профессор Пьер-Мари-Огюстен Дижон – это имя значилось в расписании; всех учителей в Академии, вне зависимости от предмета, который они преподавали, было принято именовать этим почтенным званием, – встретил новичков согласно правилам театрального мастерства. Когда кучка студентов (именуемая теперь, как успел сообщить Олли, «учебной группой «6-К») ввалилась в спортивный зал, маэстро стоял точно посредине, в центре сложной геометрической фигуры из наложенных друг на круга кругов, квадратов и многоугольников. Острые углы и пересечения линий обозначались готическими буквами и цифрами. Виллиму подобная фигура была знакома – такая же была изображена на полу фехтовального зала, в котором он сам осваивал это искусство. Учителя Виллима показывали ему картинки из старинных, вывезенных со Старой Земли трактатов по фехтованию, именуемых «фехтбуками» – эти рисунки, изображающие людей в старинных костюмах, упражняющихся старинным оружием, украшали стены зала.

Сам маэстро Дижон (не вздумайте обратиться к нему «профессор», или, хуже того, «герр Дижон», предупредил Олли, взъярится и долго будет припоминать!) вполне соответствовал этим изображениям. Высокий, поджарый, словно гончий пёс, с узким лицом и копной вьющихся волос, фехтмейстер словно сошёл со страниц исторических романов из Отчего Мира. Одет он был под стать внешности: чёрные бриджи, чулки, кожаные башмаки, громко стучащие каблуками по полу. Чёрный, наглухо застёгнутый на латунные застёжки стёганый колет, перекрещенный широкими перевязями, под ним – ослепительно белая накрахмаленная сорочка. К такой, подумал Виллим, подошли бы кружевные манжеты, но их не будет видно под длинными, до локтя, крагами фехтовальных перчаток.

В правой руке маэстро держал тренировочную рапиру с парой перекрещивающихся дужек вместо гарды и медным шариком пуантаре на кончике. Говорил он отрывисто, как и двигался, однако фразы строил не избегая красот стиля. Это Виллима не удивило – в Академии они, в конце концов, или на полковом плацу, где капрал вбивает в новобранцев нехитрое искусство обращения с солдатским тесаком?

– Итак, молодые люди. – Маэстро смерил выстроившихся вдоль одной из сторон начерченной на полу фигуры студентов высокомерным взглядом. – Прошу вас запомнить: то, чем мы с вами сейчас займёмся – это основа основ, фундамент, на котором зиждется высокое искусство фехтования. Тело человека, его манера двигаться, положение в каждый момент времени – непосредственно связаны с его душевным состоянием и даже до некоторой степени руководят им. Стойка бойца, его манера перемещаться, мало напоминают привычные для обывателя позы и телодвижения. А, следовательно, пребывая в тоже же душевном состоянии, в каком обыкновенно находится обыватель, вы ни за что не сможете освоить высокое искусство владения клинком!

Слово «обыватель» он произносил до того выразительно, что кто-то из студентов, не удержавшись, хихикнул. Маэстро строго глянул на дерзкого ученика и, дождавшись, когда тот осознает свою провинность, потупится и густо зальётся краской, продолжил:

– Представьте, что вы на молитве или исповеди; вообразите себя художником, создающим самое главное полотно всей своей жизни…

Теперь уже Виллиму пришлось прятать усмешку. Если за мольбертом он себя ещё кое-как мог представить (правда, то, что получится в результате…), то молитва и исповедь всегда были и для него не более, чем тягостной повинностью, которую приходилось соблюдать, как и прочие правила приличия.

– Да-да, юноша, именно так! – Дижон, уловивший тень неподобающей мысли на лице ученика, пронзил его взглядом, словно отточенным клинком. – А если вам сложно представить себя в церкви, вспомните о своей первой любви, наконец, и только тогда – только тогда, повторю я вам! – встаньте на боевую линию, лицом к лицу с самым главным человеком в вашей жизни, с вашим противником! Пока, правда, тоже воображаемым…

По шеренге побежали смешки, немедленно пресечённые ещё одним гневным взором.

– Ну, что же вы стоите… как ваше имя?

– Виллим вон Мёверс. – торопливо ответил юноша.

– Чего вы ждёте, Виллим фон Мёверс, или я недостаточно ясно выразился? Возьмите оружие – он указал на длинную стойку, в которой рядком выстроились клинки – и займите позицию вот на этой линии! – он провёл кончиком своей рапиры по полу. – Урок начинается!

…Захват в кварту, прямой укол, парад в сикст, ответ, обобщение в секунду со сближением, двойной укол… Привычные, отработанные до автоматизма движения успокоили смятенную душу Виллима – когда учитель встал напротив него и вскинул в приветствии рапиру, он несколько растерялся. Но всё быстро стало на свои места – включение, концентрация и… быстро обозначившаяся в кисти лёгкая усталость.

Маэстро Дижон сделал шаг назад и вскинул рапиру к потолку – знак остановки поединка. Виллим послушно замер, опустив клинок. Всё, как учили…

– Должен отметить, юноша, что вы способны начинать атаку с нуля, а этим может похвастаться отнюдь не каждый фехтовальщик, особенно, из числа начинающих. – он обвёл ироническим взглядом шеренгу студентов. – Перед началом атаки вы расслаблены, а потому быстры, точны и полны сил. Вы действуете, создавая напряжение как физическое, так и эмоциональное, и это придаёт вашей атаке твердость. Но вот – противник взял парад и в свою очередь отвечает. Ваши действия?

– Реагирую парадом и рипостом. – Виллим ответил не задумываясь, вопрос был детским.

– Всё верно, вы реагируете контрпарадом и готовите обозначить контр-рипост. – маэстро кивнул. – Так и следует действовать. – Беда в том, что в этот момент ваше состояние не то, что перед началом поединка. Напряжение, которое было так важно в предыдущей атаке, оставило физический и эмоциональный след, и он отпечатался в вашей руке. И ответная атака, таким образом, начинается уже не с нуля, с каждым темпом физическое и эмоциональное накопление в руке растет, рука устает, скорость снижается, точность теряется, и вы проигрываете! Руку нужно не только тренировать, чтобы сделать её крепче, но и дисциплинировать – сделать её способной возвращаться в исходное состояние во время каждого ухода назад, к моменту готовности к новой атаке – причём как физически, так и эмоционально. И только тогда, усталость руки, которая, разумеется, неизбежна, перестанет влиять на качество атаки, и она станет быстрой, точной и сильной…

Он атаковал без предупреждения – распрямился, словно пружина, целя под маску. Виллим машинально шагнул назад, взял парад – получилось безупречно, он даже успел удивиться такой точности! – и ответил, угодив в контрпарад своего визави. Завязался обмен ударами и контрударами; уже на втором темпе Виллим сделал попытку соотнести полученные только что наставления со своими действиями – и неожиданно для себя самого расслабил плечи. И сразу – прямая ответная атака и чёткий сухой щелчок латунного шарика пуантаре по стальной сетке маски.

– Туше! – Дижон сделал шаг назад и снял маску. – Это и была та самая дисциплина руки. А вы быстро усваиваете, юноша! Позвольте спросить, у кого вы обучались раньше?

Вопрос был с подвохом – назови Виллим он имя своего наставника, маэстро, который наверняка знает всех лучших фехтмейстеров Кайзеррайха, мигом поймёт, кого судьба послала ему в ученики. Пришлось промямлить что-то насчёт отцовского товарища по полку, выпускнике Имперского Лицея, у которого он брал уроки фехтования. Кажется, Дижона ответ не удовлетворил – он внимательно посмотрел на собеседника и велел встать в строй.

****

– Что это он прилип? – спросил Сёмка. – Потратил на тебя одного чуть ли не половину урока, а нас заставил стоять и наблюдать!

Виллим и сам недоумевал – с чего это маэстро на первом же занятии потратил столько времени на него одного, оставив остальным роль бессловесных зрителей? А времени действительно ушло немало: сначала они обменялись несколькими выпадами, потом Дижон, предложив взять вдобавок к рапире кинжал, попробовал его силы с этим оружием – после чего продолжил поединок на одних рапирах, но с использованием приёмов посложнее. Может, он и правда, о чём- то догадывается? Если так, то надо следить за каждым словом, каждым действием, особенно из числа тех, что подобно фехтовальным приёмам, отработаны до автоматизма и не требуют участия разума. И если позволить себе расслабиться, забыть об этом – от его инкогнито уже в первый день ничего не останется…

Сигнал к окончанию урока фехтования подал всё тот же колокол, что утром поднял их с постелей, только на этот раз вместо частых ударов было только два, гулких, протяжных. Студенты группы «6-К» наскоро ополоснулись в душе и, облачившись в мантии, поспешили по длиннющему, уставленному книжными шкафами коридору в сторону библиотеки. Неутомимый Олли, успевший выяснить всё, относящееся к расписанию, сообщил, что им предстоит получить книги, а заодно – познакомиться с помещением, в котором придётся провести немалую часть времени, отпущенного на учёбу в Академии.

Читальный зал библиотеки встретил новичков высоченными, по крайней мере, втрое выше, чем в Дормитории, потолками, огромными окнами, тишиной, нарушаемой лишь шорохом страниц – тут даже шаги были не слышны, каменные полы покрывали мягкие, сплетённые из верёвок, дорожки, – и рядами дубовых скамеек и столов, в крышках которых были проделаны углубления для чернильниц, перьев и карандашей. Получив от служителя по стопке книг (для этого пришлось отстоять недлинную очередь) и поставив подписи в библиотечном гроссбухе, приятели устроились за одним из столов и принялись озираться по сторонам.

Солнечные блики из окон ложились на столы, на лица и мантии читателей, на ряды томов, теснящихся на стеллажах, играли на бронзе монументального письменного прибора, стоящего перед библиотекарем – тот медленно поворачивал голову, озирая свои владения.

– Гляди, девчонки! – сёмкин локоть чувствительно ткнулся в бок. – Вон там, через три стола от нас, ближе к окну…

Виллим посмотрел в указанном направлении. Одна из студенток сидела за столом, положив руки на огромный, в потёртом кожаном переплёте, том – и как только она его таскает, подумал юноша? Другая стояла напротив подруги и читала вполголоса – книгу, размерами поменьше, она держала перед собой раскрытой.

– А ничего, симпатичная, особенно та, что стоит! – глаза приятеля блестели. – Слушай, как бы с ними познакомиться, а?

Девушка, о которой он говорил, захлопнула книгу (звук получился громкий, библиотекарь, услыхав его, недовольно дёрнулся) склонилась к сидящей подруге и стала что-то сбивчиво ей говорить. Та встала, отодвинув стул (неподъёмный том остался на столе) и обе они направились к третьей девушке, устроившейся с раскрытой книгой двумя столами дальше.