– За мной, – грубый приказ действует наоборот.

Ноги не слушаются, речь снова пропадает. В платье безумно тесно, и воздуха не хватает.

То и дело кусаю истерзанные зубами губы, когда иду след в след за мужчиной. Несмотря на то, что от него приятно пахнет, меня тошнит. Голод, волнение, страх перед неизвестностью. Все собирается в кучу и наматывается как клубок.

Мы останавливаемся перед широкой дверью. Красивой и резной. За ней что-то важное.

– Запомни, сюда вход тебе запрещен. Заходишь, только если тебе приказали.

Снова это слово. Частые судороги вызывает.

Мужчина дважды стучит и выжидает. Головой кручу в разные стороны, пока вдоль стены не нахожу ее.

Картина в позолоченной раме, вся в бликах из-за концентрированного света. Но я все равно вижу мазки: тоненькие, уверенные, выводящие на различные эмоции в душе.

Хочется подойти и рассмотреть ее детально. Она не просто превосходно выполнена, но и стоит колоссальных денег. Пальцы дрожат, как не терпится провести рукой хотя бы по раме.

– Чего застыла? Идем! – Мужчина подталкивает меня вперед. В спальню к Узнику.

В последний момент он словил мой взгляд, а потом перевел его на картину. Все внутри рухнуло.

– Понравилась? – кивает на этот шедевр.

– Я о ней писала работу. Я искусствовед.

– Мы знаем, – ответил так, будто наш короткий диалог вырезал из памяти.

В спальне зашторено. Если бы на улице и было солнечно, ни один лучик бы не проник в это логово чудовища.

Пахнет приторными духами, от которых слюна становится чересчур вязкой. Не сглотнуть. Так пах вчера Узник. Его руки, одежда. Скорее всего, и он сам.

Потом слышу, как позади меня хлопает дверь.

Глава 7. Ангелина

Узник выходит, полагаю, из ванной. На нем низко сидящее полотенце. Сам он босиком и практически голый.

По нему можно ваять скульптуры. Идеально очерченный пресс, косые мышцы выше всяких похвал. Широкие плечи и крепкие бицепсы. Хочется взять карандаш и перенести увиденное на лист штриховкой. Узник – редкое пособие по рисованию человека в полный рост.

Слегка волнистые волосы влажные, и мужчина проводит по ним расческой, ровно укладывая.

Когда тот идет на меня, только и могу видеть, как перекатываются его мышцы.

– Хочешь попробовать? – хрипло отзывается.

Его взгляд полон лукавства. Сейчас он не страшное чудовище, а хитрый лис. Главное, не забывать, кто он на самом деле.

– Смотришь плотоядно, – голос щекочет слух и спускается вниз, к животу. Там такая же щекотка.

– Я вегетарианка.

Мой ответ тонет в его низком, шершавом смехе.

– Первое слово, которое я от тебя слышу, а уже такой надменный тон.

Узник подходит непозволительно близко. Когда он делает вдох, сильная грудная клетка вот-вот коснется меня и вытолкает из спальни.

Его кожа пахнет морским гелем для душа. Свежим, ледяным. От этого запаха я вся в мурашках.

Но это лучше, чем приторность женских духов.

Когда он от меня отходит, я будто избавляюсь от непомерной тяжести. Вдыхаю свободно. Почти живу.

Мужчина открывает встроенную незаметную дверь в стене. Думаю, это что-то вроде гардероба. Берет оттуда вещи, кидает их на разобранную постель. Смятую и раскуроченную, будто на ней бушевал ураган.

Не успеваю и глаза прикрыть, Узник снимает с себя полотенце и, ни капли не смущаясь, натягивает боксеры, надевает брюки, рубашку.

Густо краснею от вида накачанных ягодиц. Подсматривать неприлично, но взгляд магнитом тянется к его телу. Не к самому Узнику. И нечестно, что такое тело досталось настоящему чудовищу.

Он уже застегивает пуговицы на рубашке, а я все же поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Узник знал, что я подглядывала. А сейчас видит, как мне некомфортно и как я покрываюсь стыдливыми пятнами.

На его лице нет улыбки, а взгляд полон превосходства и надменности.

– Каждое утро ты будешь приходить ко мне в спальню и наводить здесь порядок, – говорит, завязывая галстук.

Отступаю, когда мужчина проходит мимо меня.

Сотни ругательств сыплются на язык, но ни одно не прозвучало. Я не могу сейчас уйти из его дома, но и увеличивать себе здесь срок тоже не горю желанием.

Помню про правила, про его игру и первый раз в жизни собираюсь сделать то, что требуют, не пререкаясь.

После хлопка двери я еще какое-то время стою на месте, пытаясь собрать воедино себя и мысли: голый Узник, его приказ, мои ощущения от подглядывания за игрой его мышц.

Стыдно и горячо.

Пугаюсь, стоило двери в ванной снова открыться. На этот раз оттуда выходит девушка.

Блондинка с роскошными формами и кошачьим взглядом. Она тоже абсолютно голая и чувствует себя при этом уверенно.

Ее не смущает чужой человек рядом. Осматривает так же брезгливым взглядом, как и охранник Марат.

– Не знала, что в доме новенькая, – голос льется, как жидкий мед. Но моему слуху все же неприятно. – Как зовут?

Отчего-то чувствую себя не в своей тарелке, хотя должно быть наоборот.

Я же полностью одета, да и зашла сюда неслучайно.

– Ангелина.

Каждый миллиметр моего тела, закрытый непрозрачной тканью, испепеляет ее взгляд. Коварный и полный опасности.

– Я Маркиза.

Руки, понятное дело, не жмем. Только разглядываем друг друга как товар на витрине. Мы не соперницы, не подруги, мы ничего не делим, но отчего-то кажется, что находимся по разные стороны. Даже больше: от Маркизы стоит держаться так далеко, как это возможно. Интуиция кричит об этом.

– И что ты ждешь? Босс сказал сделать тебе уборку в его спальне.

Она все слышала? Наблюдала? Но, тем не менее, вышла из укрытия, когда мужчина покинул комнату.

Как будто нас кто-то тоже подслушал. Мне приносят тряпки, швабру, ведро. Я снова краснею, теперь от вспыхнувшей злости.

– Сначала постель.

Девушка следит за каждым моим шагом, почти дышит в спину.

Из-за этого неловкой становлюсь, чуть по пути ведро с водой не разливаю. Внутри столько кипятка, так и жду, чтобы брызнуть его на кого-нибудь. Иначе сама сварюсь.

– В доме у босса есть несколько женщин: кухарка, прислуга и любовница, – проводит пальцем по изголовью кровати и тычет тонким слоем пыли мне под нос.

Мерзкая особа. Ничего общего с настоящей маркизой.

– Каждая занимает свое место и не лезет к другой. Понимаешь, о чем я?

– Странно, а мне обещали карьерный рост, – не сдерживаюсь и язвительно пшикаю в лицо этой дряни.

Ее фарфоровая кожа сморщивается и покрывается румянцем. Взгляд ядовитый. И в воздухе вновь чувствую тот сладкий, удушающий аромат. Значит, вчера это тоже была она. Горло першит от этого навязчивого запаха.

– Ты не так проста.

Пропускаю мимо ушей. Пусть захлебнется своим ядом. Я же уверена, что никогда не перейду в разряд любовниц Узника. Это… Невозможно.

Опускаю тряпку в воду, выжимаю и протираю пол. Нет, я и дома убираюсь и знаю, что значит мыть пол руками. Но этот дом чужой, а надо мной нависает неприятная мне девушка. Все еще голая. Хотя нет, она успела надеть сексуальный халатик.

Моя ночная сорочка из того же комплекта. Нежный и тонкий шелк с кружевом по низу.

Тошнота подступает к горлу. А если мне просто принесли чужую вещь? И лучше мою сорочку и правда сняли бы с покойника, нежели сорвали из гардероба этой маркизы.

– Ты не увидела, Ангелина,– указывает на прикроватную тумбочку.

Я протерла пыль везде, кроме тумбочек. Они слишком близко к кровати. К месту, где спит он.

– Убери.

Наши взгляды скрещиваются и порождают тысячи искр, от которых и пожар может разгореться. Здесь вся мебель из дерева, вспыхнет как спичка.

Подхожу с тряпкой для пыли к тумбочке и вижу две вскрытые упаковки из-под презервативов. Глаза сводит, когда смотрю на фольгированные надорванные квадратики. Увиденное провоцирует спазм в животе.

Вдох-выдох, я собираю их одной рукой, сминаю, вкладывая всю злость, и протираю поверхность влажной тряпкой.

– Мы с ним трахаемся, Ангелина. Его любовница я. И каждая, кто только захочет на мое место, горько об этом пожалеет.

– Я не собираюсь становиться его любовницей. Я вообще здесь не задержусь.

Фольга в кармане ощущается непотухшими углями.

– Да. Не задержишься. Но до этого момента ты будешь просто… Убирать за нами презервативы.

Глава 8. Ангелина

Каждый день вот уже на протяжении целой недели проходит одинаково.

Ранний подъем и завтрак. Там я, к сожалению, ничего не ем. Мои просьбы остались неуслышанными, а молочную кашу я так и не полюбила.

Затем ненавистная уборка.

У комнаты Узника всегда останавливаюсь и перевожу дыхание. Перед глазами отчетливо встает картинка с его идеальным телом – это раздражает – потом и Маркиза. Как бельмо.

Ее синий взгляд снился мне в одну ночь, она шептала всякую ерунду, от которой я проснулась в холодном поту.

К слову, ни босса, ни его любовницу больше не видела. Возможно, никто из них не захотел снова дефилировать передо мной. Или… Когда я позже заглянула в спальню, она была пуста. Они уже ушли.

Самое тяжелое – уборка зала.

Помещение очень большое. Метров сорок, или больше. Хоть камин сейчас и не разжигают, но от него постоянно разлетаются пепел и пыль. А местная домработница хуже Долорес Амбридж. Следит за каждым движением моей тряпки.

Знала бы она, что именно этими руками я копировала известное произведение Моне, так бы не разговаривала.

Есть и плюсы во всем этом рабстве.

Я узнала, что в коридоре есть две камеры, освещающие два входа: северный и южный. Камеры есть возле спальни босса, в зале, на кухне. А та, что у главного входа – это не просто камера. Она оснащена по последнему слову техники, обзором в триста шестьдесят градусов.

В доме из охраны только Марат и еще один мужчина, который вел меня наверх в первый день. На улице охранный пост. Сколько там сидит человек, я не знаю, но каждый час один из них совершает обход по территории. А она немаленькая.

Моя картина висит рядом со спальней босса. Можно сказать, в эпицентре всего.

– Ну и что ты здесь прохлаждаешься? – Долорес выходит из-за угла и тут же нападает. Собака сначала принюхиваться будет: враг? Не враг? Эта рубит своими претензиями. Никакой палач не нужен.

– Отдыхаю, – после глубокого вдоха и выдоха произношу.

И, как ни странно, ее я не боюсь. Узника, Сергея – его помощника, даже Марину-кухарку опасаюсь, а вот Амбридж вызывает лишь неразрывное раздражение. После общения с ней я вся чешусь.

– Иди в кладовую. Нужно убрать. За мной.

Хотела бы не подчиниться, но лишь покорно бреду за пышным задом, облаченным в такое же черное платье, как и у меня.

– Вот, – указывает на рассыпанную муку. – Еще все полки протри. Затем пол.

Долорес уходит, громко хлопнув дверью.

Смотрю на свои руки, которые из-за постоянного контакта с водой стали суше, и хочется плакать. Думала, все закончится за несколько дней. А на деле я и правда заперта в его доме. У меня нет связи с родными, я не знаю, как мне отсюда выбраться без помощи, которую нам обещали.

Тупик.

Смахнув несколько слез и медленно выдохнув через сложенные в трубочку губы, беру веник с совком и убираю сначала рассыпанные продукты.

Ей-богу, это сделал кто-то специально. На полу не только мука, но и крупы и вообще, чего только нет.

Не знаю, сколько времени у меня уходит на то, чтобы убрать эту кладовку. Она здесь еще тоже немаленькая. Сколько же человек питается на кухне?!

Из кладовки выхожу под вечер. Пока никого нет, пробираюсь к черному выходу. Он идет из кухни. Приметила его еще в первое свое помещение.

Нет, сбежать я не пытаюсь. Лишь подышать свежим воздухом. Меня же не выпускают. Как пленницу. Водят с утра до ночи только по одним и тем же тропам.