– И как заказчик выходит на вас, если ему надо кого-то… устранить? – спросил Дельмонт.

Браун слегка поморщился.

– Способ всегда есть. Если вы в отчаянном положении… если намекаете друзьям, и достаточно активно… со временем вы услышите обо мне.

–Только не моим друзьям – это самые богатые и известные люди в стране, – холодно сказал Дельмонт. – Сам премьер-министр. Даже члены королевской семьи.

Но следующие слова Брауна заставили его побледнеть.

–Особенно вашим друзьям. Бедные рабочие не могут себе позволить заказное убийство… Это услуга для богатых. Беднякам нечего скрывать… не то что знаменитостям.

Дельмонт выпрямил спину. Достал из кармана золотой портсигар.

– Кто-нибудь хочет?

– Вагон для некурящих, – напомнил я.

– К черту, – бросил Дельмонт, прикурил и глубоко затянулся. Помолчав, он сказал: – Забавная история, друг мой. Возможно, теперь вы скажете нам, чем действительно зарабатываете на жизнь.

– Времени нет, – перебил его я, бросив взгляд за окно на уличные огни спящего города. – Ньюкасл. Мне тут пересаживаться.

– И мне, – сказала Клэр, поднимаясь и протягивая руки к верхней полке за чемоданом.

– Позвольте, я помогу, – поспешил я.

– Спасибо, – ответила она, улыбнувшись так очаровательно, что мое сердце растаяло.

Оказалось, мы все направляемся в Сандерленд. В Ньюкасле мы сели подождать поезда в буфете. Я разговорился с парочкой фанатов Дэвида Боуи; они приехали на его концерт и развлекали нас его хитами, пока Эдвард Дельмонт не пригрозил обратиться к начальнику станции, если они не прекратят.

Спустя полчаса и пару чашек кофе для меня и Клэр к перрону подъехал маленький пассажирский поезд из трех вагонов. В нем мы четверо проделали оставшиеся десять миль пути. В Сандерленде мы кивнули друг другу, прощаясь. Платформа там находилась под землей; я помог Клэр поднять ее чемодан по длинному пандусу к выходу.

– Прощайте, мистер Дельмонт… Хотелось бы сказать, что мне было приятно с вами познакомиться, – пробормотал я себе под нос. – И прощайте, мистер… хм… – Но имени человека в коричневом я так и не узнал.

Двое полицейских топтались на тротуаре перед вокзалом. Клэр уже решила, что о рассказе мистера Брауна стоит сообщить властям, но, когда дошло до дела, я засомневался. Не покажется ли это глупостью? Выдумкой? Однако Клэр была девушкой решительной и целеустремленной. Мы подошли к офицерам, мужчине и женщине.

Я не верил, что наемные убийцы существуют. Наверняка вы тоже. Как и полицейские. Что лишь доказывает, насколько мы все порой можем ошибаться.

3

Рассказ Алин

Воскресенье, 7 января 1973 года, 6 часов утра

Тони Дэвис – раз уж приходится здесь пользоваться этим именем, – Тони Дэвис – клоун. Я знаю его уже пятьдесят лет и буду по нему скучать, когда его убьют. Но не очень сильно. Может, и вообще не буду. Спросите меня через пару месяцев, и я отвечу: «Что еще за Тони?» Клоун.

И, давайте смотреть правде в глаза, он этого заслуживает. Мир не погрузится во тьму, а его немногочисленные читатели быстро утешатся новыми детективами от авторов получше и забудут Тони. Остальное же население планеты вообще не заметит, что его не стало. Он считает себя уважаемым писателем. На самом деле он просто бездарь, ловко воспользовавшийся ситуацией. Не будет никакого некролога в «Таймс», и он не оставит следов на песках времени, как изящно выразился Лонгфелло.

И да, я сейчас офицер полиции на пенсии, но отбросьте свои стереотипы: я не безграмотная и умею читать. Поэтому, если я буду уснащать свое повествование перлами мудрости из разных эпох, не удивляйтесь моему знанию литературы. Мне этого хватило с лихвой от коллег по цеху, так что даже не начинайте.

Как я уже говорила, Тони не оставит «следов на песках времени» своим уходом. Ну а если и оставит, их смоет следующий же прилив. Жизнь коротка и жестока. Смиритесь.

Ладно, я преувеличиваю. Разве не все мы так поступаем, когда нам удобно? Есть две женщины, которые будут тосковать по этому дурачку. Одна осталась в его далеком прошлом, а он был слишком слеп, чтобы понять, как много значит для нее, – не заметил очевидного. Но я-то заметила. Какой же идиот! И если есть хоть малейшая надежда спасти его от убийства, я постараюсь это сделать. Не ради него. Он это заслужил. Ради нее. Она не заслужила. Я помогла «купить» ему пятьдесят лет жизни. Больше было невозможно. И это тоже ради нее.

Две женщины, да? Вторая – я сама. Я питаю слабость к этому кривляке. Хотя никогда ему не говорила.

Если его убийца сдержит обещание, тело Тони просто исчезнет бесследно. Парочка завсегдатаев в отеле «Барнс» за очередной пинтой фирменного темного эля почешет затылок со словами: «Интересно, куда подевался тот парень, Тони, что сюда заходил? Давненько его не видно».

А потом его забудут.

В мире, терзаемом войнами, нищетой и болезнями, жизнь какого-то бродяги-писателя никому особо не интересна. «Мы забываем, потому что должны, а не потому, что хотим». (Благодарю, Мэтью Арнольд.)

Вы правы. Я могу раздражать своими цитатами не меньше, чем Тони раздражает (раздражал?) дурацкими метафорами. Но помните: Тони в своем рассказе полагается на воспоминания пятидесятилетней давности. Клетки его мозга ворочаются с трудом. А вот мои не пострадали от пятидесяти лет злоупотребления алкоголем. И мой рассказ основывается на полицейских рапортах и личных дневниках, которые я бережно храню и веду весьма скрупулезно.

Мой рапорт о первой встрече с ним может показаться слегка фантастическим. Я перефразирую, если позволите. (Я перефразирую, даже если вы не позволите. Это мой рассказ.)

Что осталось в моей памяти – а в рапорте нет, – так это погода в ту ночь, когда мы патрулировали вокруг вокзала в Сандерленде. Я любила дежурить там по ночам – после того как пьяные благополучно разбредались восвояси, становилось совсем тихо. Собственно, и пьяные-то были добродушные: распевали свои фанатские речевки, шатаясь и потирая остекленевшие глаза.

– Четыре-ноль, победа наша, – выдохнул один пивными парами мне в лицо в тот январский вечер 1973 года, когда все началось. – Четыре!

– Ноль, – кивнула я. – С кем играли? «Манчестер Юнайтед»?

– Не, всего лишь с Брайтоном. Но ведь четыре-ноль! Скоро кубок. – Его глаза заблестели, как пивная кружка. – Турнир федерации. В этом году мы победим. Ставьте на наших, – доверительно шепнул он мне на ухо.

– Вы, видно, уже? – спросила я.

– Само собой. Сегодня поставил целый фунт. Как победили Брайтон, так сразу.

– Фунт? Хотите разорить букмекера? – присвистнула я. – Ладно, а теперь пора домой.

Он побрел по улице, время от времени стукаясь о стены.

– Оле, оле-оле-оле-е-е, кубок будет наш! – донеслось до меня хриплое пение.

Ох уж эти мужчины и их командные игры! (Хорошо-хорошо, больше не буду.)

Кое-какие комментарии, которые я слышала в адрес своей полицейской формы – юбки и черных чулок, – были откровенно непристойными. В ту ночь дул ледяной ветер и я готова была отдать что угодно за пару удобных брюк. Пускай бы придурки, что отпускали шуточки в мой адрес, сами попробовали походить в чулках при этакой погоде. Нет, они «делали предположения»! Сейчас их бы арестовали по обвинению в харрасменте и отправили проспаться в холодной камере на койке.

Но в те времена это считалось просто «заигрыванием». Нам, женщинам, особенно полицейским, оно не нравилось, но было неотъемлемой частью работы. Я даже разрабатывала план, как с ним бороться, – на будущее.

Однако гораздо больше я сожалела о том, что мои коллеги порой оказывались не менее приставучими, чем пьяницы. Констеблю Грейториксу было за тридцать, его никак не повышали, а женщины воротили от него нос из-за пивного брюха и носа картошкой.

И снова – иные времена, иные нравы. Прошлое – чужая страна и все в этом роде. Сегодня презрительное отношение к констеблю «Пивная бочка» Грейториксу могло бы навлечь на меня неприятности, но боже, какие это пустяки по сравнению с его домогательствами к девушкам-офицерам, – а ведь он остался безнаказанным!

На ночном патрулировании, когда вокруг было тихо, он вытаскивал из заднего кармана фляжку и дышал парами виски мне в лицо, а его красные глаза при этом зловеще горели в свете уличных фонарей. В ту ночь – в ночь, когда все началось, – эти глаза были влажными и круглыми, как у селедки на прилавке. Даже виски не перебил отвратительной вони у него изо рта, когда он, пока мы шли через центр города, склонился ко мне.

– Скучновато становится, да? – спросил он, понизив голос – видимо, чтобы добавить сексуальности.

– Нет, – отрезала я.

Мы свернули в один из переулков, соединявших две параллельные торговые улицы. Освещение там было слабым, и ни одна женщина в здравом уме не зашла бы туда с пьяным мужчиной. Может, я была не в здравом уме или, может, оказалась слишком наивной. Но я дежурила на протестах шахтеров и на футбольных матчах, и даже там мужчины выказывали уважение к женщине в полицейской форме. Нет, основные проблемы у меня были с коллегами. Нас, девушек-констеблей, скопом называли «Дорис». Притесняли, задевали, унижали и дразнили. Но физическое насилие? Такого я не ожидала. Наивность? Глупость? Виновна, ваша честь, по всем статьям.

Я свернула в переулок и тут же почувствовала его жирные пальцы на своем плече. Он развернул меня к себе и прижал к сырой кирпичной стенке. Навалился на меня, сунув правое колено мне между ног. Это означало, что мое правое колено оказывалось в идеальной позиции, чтобы резко его поднять и врезать ему по бубенцам. Но дурацкая юбка была слишком узкой для мощного короткого замаха.

Пришлось пустить в ход дипломатию.

– Джек, – выдохнула я. – Не здесь же! Кто-нибудь может пройти мимо, и мы оба лишимся работы, если донесут в участок.

От его едкого дыхания у меня защипало глаза.

– Тогда где, Алин? И когда?

– В местечке получше. У меня квартира на Тауэр-роуд, всего в миле отсюда, – мягко сказала я и дала обещанию повиснуть в ледяном воздухе.

Он заворчал и навалился сильнее.

– Кстати, о работе, – продолжала я, – первый утренний поезд прибывает через четверть часа, малыш, и нам надо быть там. Ловить пьяниц и драчунов.

– Для этого есть транспортная полиция, – пробормотал он.

– Но только в пределах вокзала. Дальше – наша работа, и мы должны отметить ее в рапорте. – Я оттолкнула от себя его тушу и жизнерадостно воскликнула: – Идем же! Я тебя поведу!

Я выскользнула из его страстных объятий и устремилась к выходу из переулка, на ярко освещенную улицу. Сердце бешено билось от облегчения.

Подходя к вокзалу, я услышала стук колес – утренний поезд прибывал точно вовремя. Обычно на нем приезжало не больше дюжины пассажиров, но им было приятно видеть, что полицейский патруль встречает их, обеспечивая безопасность.

Джек Грейторикс тяжело пыхтел у меня за спиной.

– Во сколько, Алин?

– Прости?

– Во сколько у тебя дома? И какой номер квартиры?

Я надеялась, он не заметил, как я поежилась и наморщила нос.

– Позже, шалунишка, – ответила я, подтягивая ремень, оправляя волосы и разглаживая юбку. Я развернулась к нему с очаровательной улыбкой и поправила каску у него на голове. – Служба первым делом.

В ответ он похотливо осклабился:

– Хочешь позабавиться с моей амуницией?

Двусмысленность была очевидной, и я судорожно сглотнула, подавляя тошноту. Как бы теперь выдать свою дрожь за бодрое встряхивание… и как забрать назад обещание, повисшее в воздухе? Будем решать проблемы по мере поступления. Вот только проблемой стало не это.

Оглядываясь назад – как я сейчас,– мы видим все ясно. Но мы не можем заглянуть вперед. Хотели бы, но нет. Буду честна, я даже не представляла, что доставил нам поезд тем утром. Никто не представлял. Я не могла знать, что с ним прибудет проблема, которая изменит всю мою жизнь.