– Что? А, неважно, – отмахнулся Марк, – мне нужно, чтобы ты поговорила с тётушкой. Скажи ей, что такой цены нам больше не дадут. Нужно продавать сейчас, пока закон не приняли. Осенью мы вряд ли и четверть выручим за них. Если поможешь, я в долгу не останусь.

Берри достал из кармана сюртука бумажник, набитый банкнотами. Протянул одну мне.

– Вот, на, после подписания договора получишь ещё столько же.

Я заметила, что купюра по размеру намного крупнее привычных мне, и что на ней нарисована цифра сто. Это мне ни о чём не говорило. С тем же успехом Марк мог предложить мне любую бумажку с любой суммой. Я ведь понятия не имела, как выглядят местные деньги и чего они стоят.

Однако шаг назад я сделала вовсе не поэтому. И руки за спину завела по иной причине.

– Послушайте, Маркс, – начала я, намеренно сделав паузу.

– Марк, – ожидаемо поправил меня племянник Азалии.

– А, неважно, – отмахнулась я с тем же выражением и той же интонацией, что и он минуту назад. И с удовлетворением заметила, как Берри скривился. – Ваша тётя – очень хороший человек. А вы – её полная противоположность. Вы много лет её не навещали, а теперь приехали, чтобы заставить продать оранжереи, которые очень дороги ей. Я ничего у вас не возьму и ничего для вас не сделаю. Особенно, если это против желания Азалии.

Мы схлестнулись взглядами. Мне для этого пришлось задрать голову. Спустя полминуты от неудобного положения заныла шея, но я продолжала смотреть, не собираясь отворачиваться первой.

Глаза Марка потемнели от гнева. Ему не понравился мой ответ и мой вызов. Кажется, я нажила себе первого врага в этом мире. Вот так просто, не выходя из дома. Это могло быть даже смешно, если бы в молчании не копилось напряжение, заставлявшее меня понемногу съёживаться. В красиво очерченных карих глазах с густыми ресницами чувствовалась угроза, отчего вдоль позвоночника пробежали холодные мурашки.

К счастью, Марк первым оборвал соединение взглядов. Он молча отвернулся и пошёл прочь. Я следила за ним взглядом до самой калитки. Однако Берри не собирался оборачиваться. Такие мужчины идут только вперёд. Их не интересуют те, кто остаётся позади.

– Гав! – тихонько сидевший у моих ног пёс подал голос.

– Ты прав, Графинчик, – кивнула я, – ужасно неприятный тип. Хорошо, что он уехал.

Глава 6

Мы с Графом собрали инвентарь. Точнее я подняла щётку и сунула ему в пасть, а он понёс домой.

Госпожа Берри сидела на том же месте, что и прежде. Рядом на столе стоялои пустое блюдце из-под кексов и недопитая Марком чашка с отваром. Свою чайную пару Азалия возила по скатерти, невидяще уставившись в полотно.

– Госпожа Берри, – позвала я, но она не услышала.

Я подошла ближе, намереваясь коснуться её плеча. Однако Граф меня опередил. Он уронил щётку, которая грохнулась на дощатый пол, заставляя Азалию поднять голову.

– Ты пришла, детонька, – заметила она, продолжая задумчиво вертеть чашку. Затем, что-то для себя решив, произнесла: – Собирайся, завтра мы переезжаем в усадьбу.

– В усадьбу? – уточнила я, занимая стул, на котором сидел Марк.

– Да, мой племянник утверждает, что осенью будет принят закон, по которому сельскохозяйственные земли отходят в государственную казну, если не возделываются больше десяти лет. Гевин умер полгода назад. Марк унаследовал его половину усадьбы и, случайно узнав о законе, поспешил ко мне, чтобы предложить избавиться от оранжерей по отличной цене. Забавно, ты не находишь? – она грустно усмехнулась.

– Что именно?

– Что я узнала о смерти брата таким образом.

Я заметила, что в глазах госпожи Берри стоят слёзы. Потянулась и накрыла её ладонь своей, слегка пожав.

– Спасибо, детонька, – она прерывисто вздохнула. – Гевин очень изменился в столице. Его стали интересовать только деньги. Нас он называл апельсиновыми фанатиками. Однако неизменно обналичивал чек со своей долей прибыли. К нам Гевин приезжал крайне редко, в последний раз он был на похоронах отца. А когда умер Валентин, и деревья погибли, Марк тоже перестал приезжать. Сейчас я думаю, Гевин посылал его, чтобы наблюдать за нашей работой и получением прибыли. Неудивительно, что Марк стал таким равнодушным.

Она вздохнула. Мы сидели до самых сумерек. Госпожа Берри вспоминала забавные случаи, связанные с братом и племянником. Я смеялась. И у меня в мыслях возникал совсем иной образ Марка Берри. Даже жаль, что я не знала его таким.

И никогда не узнаю.

На следующий день мы начали готовить переезд. Сборы заняли около недели. Пришлось нанять прислугу, чтобы привести в порядок усадебный дом. Госпожа Берри согласилась с моими доводами – вдвоём нам там не управиться.

Как-то вышло, что я взяла управление сборами в свои руки. Сообщила поставщикам, что продукты теперь нужно привозить на другой адрес. Пока в том же количестве, а затем, возможно, придётся увеличить доставки.

Ведь неизвестно, в каком состоянии усадьба, дом и оранжереи. Возможно, нам понадобится целый штат работников, чтобы привести всё это в порядок.

Госпожа Берри попросила называть её тётушкой, и я с радостью согласилась. В эти дни я вообще ни в чём ей не противоречила.

Об оранжереях мы с Азалией не говорили. Я не знала, что она планирует там делать. Кажется, она и сама не знала. Однако была полна решимости спасти их от продажи или изъятия казной.

Я накидала несколько вариантов, что можно там выращивать. Например, огурцы или томаты. Конечно, при условии, что хотя бы часть теплиц сохранилась. Прошло слишком много лет, и я боялась, что мы найдём на месте знаменитых оранжерей Берри лишь осколки стекла и ржавые остовы.

Азалии я ничего не говорила о своих страхах. После отъезда Марка она стала задумчивой, молчаливой и внушала мне опасения. От вызова врача она отказалась. И я под всякими предлогами старалась заманить её в город, намереваясь завезти к доктору. Однако госпожа Берри оказалась крепким орешком – на все предложения она отвечала отказом или отправляла меня с запиской. Пришлось смириться и надеяться, что Азалия самостоятельно справится с разочарованием.

Наконец люди были наняты, вещи собраны. Граф с нетерпением бегал вокруг лёгкой коляски, взятой в аренду вместе с кучером и лошадьми. В ней поедем только мы втроём и самые необходимые вещи. Остальное двинется на телегах вместе с прислугой.

Я ужасно волновалась. Азалия говорила, что ехать недалеко, всего с полчаса. Однако для меня это было целое путешествие. Ведь прежде я почти не выходила из дома, лишь в последнюю неделю госпожа Берри стала мне доверять относить записки с поручениями.

В доме оставалась новая экономка. Перед отъездом я завалила её советами, что и как делать, чтобы всё оставалось по-прежнему. Она терпеливо сносила всё новые наказы, не противореча, поскольку считала меня племянницей госпожи. Как и все остальные.

Ни Азалия, ни я сама никому не рассказывали тайну моего появления.

Наконец экономка не выдержала и сказала, что нам пора ехать, если хотим разместиться на новом месте до темноты. Она была права, но я ещё раз окинула взглядом стены, ставшие мне родными. Заметила, что за печью снова поселился паук, и попросила смахнуть паутину. Экономка поджала губы, а я всё-таки сделала над собой усилие и вышла из дома.

Граф первым запрыгнул в коляску. Я помогла забраться тётушке и села сама.

– Поехали, голубчик, – велела Азалия кучеру.

Он тихонько коснулся лошадей вожжами. Коляска тронулась с места, и я задержала дыхание, наполненная чувством, что моя жизнь в очередной раз меняется. Может, не так кардинально, как в прошлый, однако того тихого спокойствия, что я знала в маленьком домике госпожи Берри, больше не будет.

Весна набирала обороты, как наша коляска скорость. Мы ехали по узкой, заросшей дорожке, а по обеим сторонам зеленело море яркой сочной травы, какая бывает лишь в середине мая.

Азалия сидела, напряжённо выпрямив спину и ожидая появления усадьбы. Я тоже нервничала и наблюдала за тётушкой. И только Граф, которому позволили забраться на сиденье, с удовольствием подставлял морду встречному ветру, высунув её в окно.

Через полчаса дорога сделала крутой поворот, и я увидела огромную вывеску «Оранжереи Берри».

Сердце забухало от волнения. Я совершенно точно видела это место впервые. Однако чем больше вглядывалась, тем сильнее чувствовала узнавание. Некое внутреннее родство. Словно уже встречала этот пейзаж на картине или во сне.

Дорога вблизи усадьбы оказалась совсем запущенной. Высокая густая трава путалась в колёсах, затрудняя движение, и ехали мы со скоростью пешехода. Кучер переживал за лошадей, которые могут споткнуться о невидимую кочку или сломать ногу в кротовьей норе, и ругался себе под нос, что приходится везти нас в такое дикое место.

Тётушка Азалия его не слышала, она смотрела вперёд невидящим взглядом, и, кажется, вообще отсутствовала здесь, перенесясь на много лет назад. Я попыталась представить, каким был подъезд к усадьбе тогда, и не смогла.

Слишком велико оказалось запустение. И чем ближе мы подъезжали, тем яснее это становилось.

Буквы вывески вблизи представляли собой печальное зрелище. Краска выгорела на солнце и облупилась, слезая большими пластами, под которыми обнажались пятна потемневшего от времени дерева. Гвозди заржавели и протекали рыжими слезами. Будто оплакивали былое величие, ныне утерянное и никому не нужное.

У подъезда к усадьбе дорога раздваивалась. Та, что вела к воротам, была с трудом, но проходима. Видимо, всё же здесь иногда скашивали траву, чтобы лошади могли пройти, а телеги или экипажи проехать. Зато вторая дорожка, которая шла вокруг ограды, полностью заросла. Её с трудом удавалось разглядеть в густой траве. Может, прежде это был подъезд для туристов?

– Тётушка, в усадьбе живут люди?

Я попыталась отвлечь госпожу Берри от печального вида.

– Что, милая? – она отреагировала на обращение, а сам вопрос дошёл до неё несколько секунд спустя. – Да, здесь живёт пожилая пара. Я не смогла оставить оранжереи совсем без присмотра.

Она снова повернулась к окну, рассеянно поглаживая лоснящуюся чистой шерстью и блестящую на солнце спину Графа, единственного, кто ни о чём не переживал, и с нетерпением ждал, когда мы наконец приедем. Я ещё не видела пса таким возбуждённым. Обычно он лениво дремал на полу или не спеша прогуливался по саду. Даже гавкал он в самых крайних случаях.

Но сейчас Граф переменился, он словно помолодел, вновь превратившись в весёлого щенка, активного и легкомысленного, каким был десять лет назад.

Коляска подкатила к закрытым воротам. Лошади свернули к траве и встали, сразу потянувшись к сочным стеблям.

Азалия открыла дверцу и ласково предложила:

– Ну иди, погуляй, мальчик.

Упрашивать не пришлось. Граф выпрыгнул наружу и скрылся в высокой траве.

– Не потеряется? – с сомнением произнесла я.

– Граф вернулся домой. Он не может здесь потеряться, – госпожа Берри улыбнулась впервые за весь путь. И я оставила расспросы.

Трава у ворот была выкошена, значит, ими пользовались, и люди здесь действительно жили. Кучер спрыгнул с козел и пошёл проверить. Я наблюдала, как он подёргал сначала створку ворот, затем калитку и растерянно оглянулся на нас.

– Наверное, стоило отправить им записку, – вздохнула Азалия и добавила уже громче: – Голубчик, пройдитесь вдоль ограды, покричите, чтоб нам открыли.

– Хорошо, госпожа, – не выказав и капли недовольства, мужчина отправился искать живших здесь людей.

– Может, пока разомнём ноги? – предложила я.

Тем более солнце припекало почти по-летнему, а росшие по внутреннему периметру липы отбрасывали ажурную тень. Мы выбрались из коляски и подошли к ограде. Я жадно всматривалась вглубь территории.

Однорядная липовая аллея шла вдоль всего периметра, прерываясь лишь у ворот и позволяя рассмотреть все детали обустройства усадьбы.