– Погоди. Как мы узнаем, что с тобой всё в порядке?

–Пока один из вас не вернется в кабину, другой не сможет ее покинуть, – немедленно отозвался Голос, отвечая на мой невысказанный вопрос. —Система контроля доступа активирована. Дарья, у вас есть десять минут. Время пошло.

Вслед за его словами раздался знакомый щелчок, а затем – резкий, громкий звук металлического засова. Двери лифта с глухим стуком сдвинулись, открывая узкую щель в темный, безлюдный холл.

На табло горело число этажа46.

Я медленно опустил руку, отступая на шаг назад.

– Ладно. Иди. Я подожду.

Она кивнула, скользнула в образовавшуюся щель, и тяжелые двери тут же с грохотом захлопнулись за ней, оставив меня в гулкой, внезапно ставшей еще более пустой, тишине. Я остался один. Наедине с двумя телефонами в углу и всевидящим Голосом. И с неприятным, холодным ощущением, что наша хрупкая, только что зародившаяся связь теперь проверяется на прочность десятью минутами неизвестности.

По спине пробежал холодок. Голос снова играл на опережение, закрывая любую лазейку для героизма или глупости. Нельзя было остаться снаружи, чтобы попытаться что-то взломать – твоя задержка больно ударит по тому, кто остался в лифте. Гениально и подло.

Тишина. Гулкая, давящая. За спиной время от времени взрывались салюты.

Я смотрел на секундную стрелку на часах. Прошло три минуты. Семь осталось. И тогда Голос нарушил молчание. Его тон был не таким, как раньше, не аналитическим, а скорее… конфиденциальным. Почти дружеским, что было пугающе.

–Макар, вы напрасно ей доверяете.

Я невольно вздрогнул, но не подал вида, продолжив смотреть на таймер.

– Я никому не доверяю, – отрезал я. – И уж тем более анонимному голосу в стене.

–Прагматично. Но пока вы здесь стоите, она не тратит время зря. Она осматривает холл. Ищет хоть что-то, что можно использовать в качестве оружия. Или спрятать. Вы не заметили, с какой готовностью она согласилась оставить телефон? Уверен, у нее есть запасной. Дешевый, без SIM-карты, только для экстренных вызовов. Такие люди всегда готовы к обману.

В его словах была леденящая душу логика. Она действительно слишком быстро согласилась. А эта ее внезапная инициатива… Действительно ли она так резко захотела в туалет? Искала ли она что-то? Нет. Это абсурд. Но семя сомнения уже было брошено.

–Она считает вас виноватым. Во всем. В своем положении, в том, что застряла здесь. Ее слова о «заводах и пароходах» – не шутка, а издевка. Искренняя ненависть к вашему классу. И сейчас, в туалете, она не молится за ваше спасение. Она проклинает тот день, когда вы родились.

Я сжал кулаки. Это была ложь. Манипуляция. Я должен был это понимать. Но почему-то картина вставала перед глазами слишком ярко: ее сжатые губы, ее взгляд, полный неприязни в самом начале…

–И последнее… Она считает вас слабым. Слабым, потому что вы признались в своем одиночестве. Для нее это не откровение, а подтверждение: все вы, богатые, – пустышки внутри. И она будет использовать эту слабость против вас, если представится возможность.

Щелчок. Он умолк, оставив меня наедине с тикающим таймером и ядовитыми мыслями. Я снова посмотрел на дверь. Пять минут. Что она делала там все это время?

Глава 5

Дверь лифта захлопнулась за мной с таким грохотом, будто навсегда отрезала от всего мира. Я оказалась в полной темноте. Сердце тут же прыгнуло в горло, а по спине побежали мурашки. Я топнула ногой, датчик сработал, и меня ослепил холодный, яркий свет огромного пустого холла. Стекло, хром, глянцевый черный гранит. Полная, оглушительная тишина. Ни единого звука, кроме моего собственного неровного дыхания.

Туалет, туалет… Я пятилась от лифта и озиралась. Глаза бегали по стенам, по столам ресепшена, выискивая хоть что-то, за что можно зацепиться. Телефон, забытый на зарядке. Планшет. Монитор, из которого можно выдернуть кабель. Но повсюду был стерильный, вымерший порядок. Даже пыли не было.

Мне было дико холодно, но дрожала я не от температуры, а от страха и дикого напряжения. Ладони вспотели, и я вытирала их о бока, ощущая дрожь пальцев. Я метнулась в первый же коридор, натыкаясь на вывески. И вот она! На одной из дверей красовался логотип какой-то стоматологии и гордая надпись: «VIP-стоматология. Улыбка, достойная успеха».

Сердце заколотилось быстрее. Мажорская клиника! Там наверняка есть компьютеры, телефоны! Я рванула к двери и дернула ручку – наглухо заперто. Прильнула лицом к стеклянной стене, вглядываясь в полумрак. Внутри виднелись дорогие кресла, блестящее оборудование… и одинокий компьютер на столе администратора. Так близко, и так недостижимо.

И тут из ниоткуда, прямо над моим ухом, из встроенного в потолок динамика, раздался тот самый, ненавистный Голос. Спокойный и безразличный:

– Дарья, вы отклоняетесь от маршрута. Вспомните, для чего вы вышли. Туалет находится слева, в конце основного холла. У вас осталось семь минут. Не заставляйте Макара расплачиваться за ваше любопытство.

От его слов бросило в жар, а потом снова в леденящий холод. Он видел меня. Видел каждый шаг. Я отпрянула от двери стоматологии, как обожженная, и почти побежала в указанном направлении, всем нутром ощущая его всевидящий взгляд у себя за спиной. Он не просто наблюдал. Он читал мои мысли. И теперь, из-за моей глупой попытки, Макар… Я представила его лицо, если мы вернемся на самый верх. Ненависть, презрение. И это будет моя вина.

Я влетела в туалет, захлопнула дверь кабинки и, упершись лбом в холодную перегородку, попыталась отдышаться. Но желудок болезненно скрутило от ужаса. Мы были не просто в ловушке. Мы были под колпаком у того, кто знал о нас все. И любая попытка бунта делала только хуже.

Как долго мы будем играть в эту игру?

Я влетела в лифт буквально на последней минуте, едва не споткнувшись о порог. Двери с грохотом захлопнулись за мной, и я, тяжело дыша, прислонилась к стене, пока колотушки сердца отдавали в висках.

Макар стоял напротив. Его взгляд был тяжелым, вопросительным. В нем не было облегчения, что я вернулась. Было что-то другое… настороженность, холодная оценка. Словно он впервые видел меня и пытался разгадать. Я поняла, что что-то изменилось.

– Там… ничего нет, – выдохнула я, просто чтобы разрядить тишину. – Все заперто.

Он ничего не ответил, лишь молча кивнул, и его взгляд скользнул по моей куртке, скомканной на полу. Затем он резко повернулся к двери.

– Теперь я, – бросил он через плечо, и его голос прозвучал отстраненно и сухо.

Как только Макар вышел и двери закрылись, Голос заговорил со мной. Его тон был на удивление… участливым.

– Дарья, вы хорошо справились. Вовремя вернулись. Жаль, что ваш спутник не оценил вашу пунктуальность.

Я нахмурилась, сжимаясь от неприязни к Голосу.

– О чем вы?

–Пока вас не было, мы немного побеседовали. Макар вас презирает. Ваша откровенность о дочери и долгах лишь укрепила его в мысли, что вы проблема, которую нужно терпеть. Пока вы были там, он несколько раз с брезгливостью посмотрел на вашу куртку, брошенную на пол. Ваше существование в его пространстве – это личный дискомфорт, который он с нетерпением ждет, чтобы устранить.

Я хмуро взглянула в камеру над потолком с мигающей красной точкой.

– Что за бред?

–Он считает, что вы потратили время с пользой… но не на то, для чего вышли. Он уверен, что вы искали способ сбежать или найти оружие. И, кажется, он уже мысленно обвиняет вас в том, что из-за вашего «любопытства» вы оба можете снова оказаться наверху.

В груди все сжалось в ледяной комок. Вот почему он так посмотрел.

– Это неправда! – прошипела я, но голос дрогнул.

–Правда – понятие растяжимое. Но его отношение к вам факт. Он видит в вас угрозу, Дарья. Неприятную, непредсказуемую переменную в своем выверенном уравнении. И, поверьте, человек, который видит в другом угрозу, рано или поздно начинает искать способ эту угрозу… нейтрализовать. Такие люди, Дарья… С деньгами, связями, привычкой всё контролировать… Они на многое способны в обычной жизни. А в подобной стрессовой ситуации, в изоляции, где нет свидетелей и закон – лишь понятие… они способны на всё. Подумайте об этом. Будьте осторожны.

Щелчок. Он умолк, оставив меня наедине с нарастающей паникой. Я смотрела на запертую дверь, за которой был Макар, и мне стало по-настоящему страшно. Не от Голоса. А от того, какие семена он посеял в голове у того, кто только час назад начал казаться почти… своим. Или он так показался только лишь потому, что мы вдвоем на интуитивном уровне сблизились против общей угрозы?

Каждая секунда его отсутствия тянулась мучительно. Я ловила каждый шорох за дверью, ожидая… Чего? Что он вернется с каким-нибудь предметом в руке? С еще более ледяным и решительным взглядом? Голос достиг своего. Он не просто посеял недоверие. Он посеял самый настоящий, животный страх. И теперь, когда дверь снова откроется, я буду видеть в Макаре не случайного попутчика, а потенциального врага, который «способен на всё».

Бейлиц вернулся раньше. На целых четыре минуты. Дверь открылась беззвучно, и он вошел, засунув руки в карманы брюк. Сердце екнуло. Он что-то спрятал. Обязательно что-то спрятал. Его взгляд голубых глаз скользнул по мне, ледяной и отстраненный, и я инстинктивно отпрянула назад, забившись в угол у окна. Руки сами потянулись к телефону, лежавшему на полу. Глупо, конечно, но он был хоть каким-то подобием щита.

Мысленно я лихорадочно перебирала содержимое своего рюкзака. Две коробки с остывшей пиццей, пара пустых пакетов… Ничего, абсолютно ничего, что могло бы стать оружием против человека, который, по словам Голоса, был «способен на всё».

Макар не подошел. Он остался у дверей, облокотившись плечом о стену, сложив руки на груди. Он смотрел в окно, но я чувствовала, что с каждым нервом он ощущал мое присутствие, так же, как и я его.

А за окном… за окном начиналось безумие. Небо взорвалось разноцветными звездами. Где-то над Москвой-рекой, над Парком Горького, в разных концах города. Салют был оглушительным, грандиозным, ослепительным. С улицы доносились радостные крики, смех, гул толпы. Весь город ликовал, залитый светом и счастьем. А мы сидели в холодной, ярко освещенной клетке, и между нами висело жгучее, невысказанное недоверие, отравленное словами Голоса. Мы были в самом центре праздника, но нас от него отделяла бездна.

К полуночи живот свело от голода так, что мысли уже путались. С трудом заставив себя пошевелиться, я потянулась к рюкзаку и достала ту самую коробку – виновника нашего первого столкновения. Открыла ее. Пахло холодным тестом и охотничьими колбасками. Я оторвала кусок и просто сидела с ним в руке, глядя на эту жалкую пародию на новогодний ужин. Макар делал вид, что не замечал ни запаха, ни меня. Но я видела, как он сглотнул. Голод – великий уравнитель.

– Держи, – тихо сказала я, отрывая еще два куска с охотничьими колбасками и протягивая ему.

Он колебался. Всего секунду, но я заметила. Его взгляд метнулся от пиццы к моему лицу, и в нем читалась внутренняя борьба – гордость против инстинкта. В конце концов, он тяжело вздохнул и взял еду. Его пальцы на мгновение коснулись моих, и я почувствовала, как он напрягся.

– Спасибо.

Бейлиц не вернулся на свой пост у двери. Медленно, будто нехотя, опустился на пол напротив меня, у самого окна. Мы сидели и ели холодную пиццу, глядя на то, как небо утопало в разноцветных огнях.

– С Новым годом? – произнесла я, и это прозвучало нелепо и горько. Я подняла кусок пиццы, как тост.

Он усмехнулся. Коротко, беззвучно, но все же поднял свой кусок в ответ.

– Не так я хотела праздновать Новый год, – пробормотала я, пока к горлу подступали глупые слезы.