– Аут! – громогласно освещает Эван, когда шарик улетает далеко за пределы корта. До скрипа стискиваю ручку ракетки и, упершись ладонью в колено, учащенно дышу. – Водички? – с фальшивой заботой предлагает Лейквуд, лениво двигаясь в сторону разделяющей нас сетки. – Лимонада, шампанского?

Вскидываю голову и взглядом рекомендую заткнуться. Но Эвану, очевидно, плевать на мое предупреждение. Он насмешливо вздергивает бровь и елейно добавляет:

– Или вам больше по вкусу цианистый калий, миссис Фелдман?

Выпрямляюсь. Да так резко, что спина отвечает жалобным хрустом.

– Со льдом и кровью молоденьких девственниц, – в тон ему парируя я и, приняв более устойчивую позицию, веером пальцев обхватываю грип². – Подавай.

Лейквуд довольно улыбается и отходит за заднюю черту игровой площадки.

Взмах – щелчок.

Снаряд свистит, отскакивает от земли и снова взмывает в воздух. Принимаю, целясь ближе к пограничным линиям соперника. Цепко слежу за полетом мяча и чуть не рычу от разочарования, когда Эван, грациозно извернувшись, умудряется его отбить.

Не успеваю. Дарю противнику еще один пойнт³ и мысленно срываюсь на откровенные ругательства. Искренне выбираю варианты расправы, вплоть до ожесточенной драки на свежем газоне. Дергано катаю меж пальцев мячик, настырно выискивая слепые зоны, и, истерично пометавшись глазами между параллелями, невольно задерживаюсь на хозяине второй половины поля.

Стопорюсь, оценивая неприятную расслабленность Эвана. Держа одну руку в кармане белоснежных шорт, другой он лениво крутит ракетку. Умело проворачивает ее по кругу, чуть жмурясь от бликов горячего солнца. Поправляет козырек кепки и, непринужденно улыбнувшись, открыто и широко зевает, рождая внутри меня неуемную жажду убийства.

Стреляю глазами вправо. Вдалеке на крытой террасе сидит Зенон. И хоть все его внимание принадлежит расположившемуся рядом с ним Миллеру, я уверена, он следит за каждым моим шагом. Как и его послушный арабский пес. Не собираюсь открыто конфликтовать с нашим драгоценным пиар-агентом, но вполне могу выпустить на свободу немного агрессии, которая обвила меня стальной змеей и душит до спазмов в мятежном сердце.

Не могу. Не могу видеть его таким: счастливым, успешным и все еще чертовски привлекательным.

Подкидываю мяч и запускаю его не в свободную зону, а прямо в красивую рожу Лейквуда. Успеваю заметить осторожный прищур карих глаз, прежде чем он с виртуозностью фокусника изворачивается и отражает подачу. В самый труднодоступный угол моей площадки.

Успеваю.

Игра раскаляется. Напряжение просачивается в тяжелый воздух, создавая вокруг нас удушающий барьер. Улыбка Эвана меркнет. Движения становятся быстрее. Жестче. Безжалостнее.

Удар – отскок – удар – отскок.

Аут!

– А ты все такая же кровожадная, – закончив гейм⁴, бывший делает несколько шагов вперед и, резко остановившись, демонстративно медленно опускает взгляд на свой пах. – Еще немного, и ты задела бы стратегически важное место.

– Возможно, я тебя удивлю, Лейквуд, но у большинства людей стратегией занимается голова, – скалюсь я.

– Это скучно. Интереснее импровизировать.

– Дерьмовый из тебя импровизатор. Скоро тридцать, а ты все в образе плоского неудачника-плохиша из любовных романов.

– Где-то я читал, – Эван задумчиво ведет рукой по верхней границы сетки, – что мы ищем в книгах то, что не можем получить в реальности. Ты слишком агрессивна, может, стоит посетить раздел эротики?

Беззаботно похлопывая ракеткой по ладони, я растягиваю губы в ядовитой улыбке.

– Боюсь, у меня случится интоксикация.

Смех. Он разносится по полю задорной хрипотцой и таранит мои перепонки звуком, от которого раньше внутри взрывались салюты.

Но правильно говорят, что всю атмосферу создают глаза. Цвет, оттенок, тон и полутон. Этот удивительный орган может транслировать фееричное количество эмоций. Он может блестеть слезами и искренним счастьем. Гореть грубой похотью и ласкать трепетной нежностью. Он может любить. И так же сильно ненавидеть…

Так вот, Эван смеется, а его глаза – нет.

– Ты всегда была ненасытна, – закончив с пародией веселья, ухмыляется он. – Я просто не знал, что это заразно. Надо было оставить тебя за решеткой.

– Шутишь все так же хреново.

– Зато нехреново трахаюсь.

Раунд.

Больше никаких словесных баттлов, лишь ожесточенная схватка взглядов, которую Лейквуд разрывает первым. Но я недолго ликую, приняв его сдачу за слабость. Он лишь меняет тактику. Сверлит нефтяными зрачками мой топ, будто хочет избавиться от него силой мысли, и медленно сползает к шортам, туго обтягивающим мой зад, который я усердно качаю в зале три раза в неделю.

Самовлюбленно жду, когда глаза бывшего вспыхнут чувствами, от которого всегда спирало дыхание: восхищение, страсть, неприкрытый голод, разматывающий пульс до тысячи ударов в минуту.

Жду, но янтарная радужка остается кристально ясной. Теплой и спокойной. Уязвляет. И тут же злит, что уязвляет.

– Продолжим, – круто отвернувшись, хрипло командует Эван.

Тело атакуют мурашки. Они неконтролируемо несутся от пяток к паху. Кусают, рождают воспоминания и с гадкой щенячьей радостью трезвонят о том, что Лейквуду очень плохо удается имитировать безразличие.

Из-за удивительных метаморфоз теряю концентрацию, не могу полностью отдаться процессу. Но может Эван. Блистательно закрывая каждый гейм, он торопится завершить сет⁵. До меня запоздало доходит унизительный факт – предыдущую игру он поддавался! И пока я обливаюсь потом и раздражением, все еще не оставляя идею с дракой, он продолжает проворачивать непонятные финты. Ловко подбрасывает мяч и мастерски заряжает подачу с профессиональным эффектом топ-спин⁶, окончательно забирая у меня шанс на победу. Не успеваю добраться до вертлявого шарика и, позорно рассекши ребром пластика пустоту, неуклюже валюсь на траву.

Правое колено втыкается в газон, под чашечкой мгновенно вспыхивает боль. Отбросив ракетку, экстренно переношу вес тела на левое бедро и вытягиваю поврежденную ногу вперед. Усердно массирую мышцу, проклиная хрупкое тело, эволюцию Дарвина и все человечество в целом.

За спиной слышатся торопливые шаги.

– Грацией ты обделена. Но за старания – вся сотка! – присев передо мной на корточки, Лейквуд выбрасывает новую порцию идиотских шуток. – Сильно больно?

– Жить буду, – вскинув голову, цежу я и мгновенно жалею о столь крайне необдуманном действии. Дистанция между нами слишком коротка, и оттого взгляд выходит прямым и изнуряюще долгим.

Три дня назад в офисе Миллера я не могла себе его позволить. Саботировать свое положение, поддаваясь слабостям, – удел тупых овец, к коим я себя никогда не относила. Пачка успокоительных, предварительно выпитая за час до встречи, была не трусостью, а продуманным шагом в защиту моей нервной системы. Но сегодня моя кровь чиста, и, кажется, я схожу с ума, потому что за десять лет Лейквуд остался таким же и изменился до неузнаваемости.

Парадоксально одновременно.

Карий взгляд с дразнящей насмешкой теперь отравлен изрядным цинизмом. Шаловливый разлет бровей – породистой надменностью, а уголки губ, когда-то искренне смеющиеся, искажены небрежной ухмылкой, которую так и хочется стереть с идеально вылепленной физиономии.

Вот уж кто точно произошел не от обезьян.

Вздрагиваю, почувствовав прикосновение. Своими длинными пальцами Лейквуд обхватывает наконечник ослабленного шнурка на моей правой кроссовке и тянет. Сглатываю слюну, видя, как Эван постепенно распускает узел, как подхватывает второй аглет и медленно, а главное – вслепую, не отрываясь от моего лица, завязывает милый бантик.

Давлюсь воздухом, когда он опускает ладонь на мою щиколотку и еле ощутимо гладит.

– В теннисе большую роль играет обувь. У твоей слабовата боковая поверхность. При движении у тебя заваливается нога и теряется скорость реакции, – Лейквуд свободно гуляет пальцами по моей обнаженной голени и, не встретив сопротивления, спускается вниз, ласкает напряженную венку, обвивающую выпирающую косточку. – Я бы посоветовал тебе перейти на Babolat. Из всех мной опробованных они самые лучшие.

Легкие в припадке. Нервно сокращаются от обрушившихся на мозг воспоминаний. Ярких, красочных, все еще не забытых. Моя комната, жар чужого тела и сбившееся дыхание. Потемневший взгляд из-под разметавшейся челки и влажные губы, скользящие вдоль моей ступни, жадно обсасывающие каждый палец. Возбуждение вспыхивает в крови, несется по венам, причиняя невыносимую боль. Как инфекция, которую нужно обезвредить. Немедленно.

Затаптываю выскуливающую от восторга и тоски душу. Прячу ее в сейф с десятизначным запутанным кодом и, надев топовую маску глубоко пренебрежения, мечтаю до онемения заморозить Эвану язык. Или свой взбунтовавшийся мозг.

– Я обязательно воспользуюсь вашим бесценным советом, господин мэтр. Когда-нибудь.

Лейквуд рассеянно кивает, будто успел потерять нить разговора, и подается вперед, забивая мои ноздри ароматом смолистого кедра.

– Ты больше не пахнешь собой.

Ломает систему. Сносит необъяснимой волной чувственности, которая сначала вызывает недоумение, а затем за секунду разжигает чудовищный пожар злобы. До хруста сжимаю пальцы и тут же разжимаю, чтобы не накинуться на него с кулаками.

– Эван…

– В чем дело? – наш странный разговор разрубает выросший словно из-под земли Лаи. Он меряет Лейквуда коротким нечитаемым взглядом и переключает все внимание на меня.

– Где болит? Здесь? – склонившись, аккуратно ощупывает колено.

Болит совсем не здесь.

– Уже нет.

Эван выпрямляется и несколько секунд без энтузиазма следит за действиями Мансури, поднимая градус общего напряжения до безоблачного неба.

– Подумайте о смене кроссовок, миссис Фелдман, и спасибо за игру, – спокойно проговаривает он и, не дожидаясь ответной вежливости, покидает корт.

Удостоверившись, что никаких серьезных повреждений нет, и вызов спасательной бригады будет максимально неадекватным поступком, Лаи помогает мне подняться.

– Держите с ним дистанцию.

Сталкиваюсь с открытым предупреждением темных глаз и приподнимаю бровь, всем видом выражая откровенное недоумение назревающей драмы. Размеренно стряхиваю прилипшие к шортам травинки и направляюсь в сторону террасы, не забыв напоследок озвучить свое вызывающее: “Всенепременно”.

Пересекаю игровое поле и, поднявшись по ступеням, двигаюсь вдоль деревянных столов, окруженных плетеными креслами с мягкими сидениями лавандового оттенка. Прохожу в уединенную зону, отделенную от основной чередой горшков с фикусами и пальмами, и занимаю место рядом с мужем. Не спешу снимать визор, ощущая слипшиеся от пота корни волос, и, устало откинувшись на спинку кресла, стараюсь не замечать сидящего напротив меня чертова победителя нашего маленького турнира.

– Что-то серьезное? – Зенон прерывает разговор с Миллером и опускает ладонь на мое поцарапанное колено, мгновенно привлекая внимание к моей персоне.

– Ерунда, – отмахиваюсь, не желая чувствовать на себе ни один из цепких взглядом. Хочу отряхнуться от них, скинуть, как и своевольную конечность, липко гуляющую по припухшей коже моей ноги.

– И все же вечером тебя осмотрят, – бескомпромиссно заключает Зен. – Не хочу волноваться. Расстроена?

– Вовсе нет, – беззаботно пожимаю плечами. Вся злость от проигрыша испарилась, уступив место проблеме более глобального масштаба.

Зенон чувствует мое состояние, но неверно трактует причину.

Я была уверена, что мое сердце давно заштопано сухим принятием и трезвым рассудком. Но одно касание Эвана заставило заплатку трещать по швам. И мне срочно нужно покопаться в шкатулке и найти самые крепкие нити: серебряные, золотые. Нет – стальные.

Наконец-то оставив мое колено в покое, муж кладет одну руку на спинку моего кресла, а другой берет кружку с зеленым чаем – с чили и лимонной цедрой. Во рту мгновенно разливается привкус кислоты.