Когда же за окном показалась плотная пелена облаков, сквозь которую уже невозможно стало разглядеть и море, и горы, и казавшиеся крошечными городки, улыбчивые стюардессы стали предлагать пассажирам напитки.

Я с благодарностью приняла ледяной сок. И вдруг, скользнув взглядом по стопке разномастной прессы на тележке одной из стюардесс, едва не выронила стакан.

Вовремя среагировав, определила его на столик и попросила внезапно севшим голосом:

– Можно мне, пожалуйста, журнал? Тот, что сверху.

Девушка вновь одарила меня улыбкой и протянула свеженький номер одного из самых авторитетных деловых журналов отечества.

С обложки на меня взирал родной, но уже чужой Виктор.

Бережно придерживая красавицу-блондинку, он слегка надменно улыбался. А барышня в его руках светилась от счастья.

«Идеальная пара» – гласит заголовок.

Да, должно быть, так и есть.

С трудом заставив себя сконцентрироваться на тексте статьи, буквы которой так шустро и неуместно норовили станцевать перед глазами, я прочитала оду чужой любви.

Бережно положив журнал на столик, я провела кончиками пальцев по фотографии Виктора.

Отвернулась к окну. Прикрыла веки. Острые длинные иглы медленно, но верно, без спешки и пощады, пронизывали мою грудь насквозь.

– Пристегните, пожалуйста, ремень.

Открыв глаза, я с равнодушием констатировала, что самолет идет на посадку. С трудом взяв себя в руки, выполнила просьбу стюардессы.

Покидая самолет, я оставила журнал на столике, а каждую строчку из статьи о помолвке чужого мужчины и пронизывающую боль унесла с собой.

В аэропорту меня встречала мама. Уверена, на семейном совете все было тщательно спланировано и выверено до мелочей.

Она шла мне навстречу легкой танцующей походкой. Звон ее каблучков был весел, легкое платье из шелка лазурного цвета развевалось на ходу. Темные тяжелые волосы привычно уложены в идеальный узел.

Прохожие оглядывались ей вслед. Но она не замечала их взглядов. Как не замечает океан любви моряков, надежд, томящихся на берегу, и горя тонущих кораблей. Волны океана из века в век поют свою песню лишь бескрайнему небу и отражают лишь его свет. И только для океана каждую ночь небо зажигает свои звезды.

Мягко улыбнувшись, она поцеловала меня в щеку. Нежно провела пальцами по моим волосам. С детства знакомый аромат ее духов и тепло бархатной кожи неожиданно уняли не отпускающую боль.

– Все нормально, мам. Я уже знаю.

Она прижала меня к себе покрепче. А через мгновение отпустила.

– Хорошо. Тогда не будем об этом.

Я кивнула и посмотрела с благодарностью. Я ненавидела пустые разговоры. А что творится у меня на душе, она и так прекрасно знала.

– Поедем домой.

И мы поехали на дачу. А там меня ждали все мои родные. И все, что было за пределами увитого розами, что вырастила мама, мирка, стало неважно.

Но всякой сказочке приходит конец. И реальный мир дает о себе знать рано или поздно.

В моем случае рано поутру следующего же дня. Звонком мобильного и строгим голосом Греты:

– Будь в офисе к десяти.

– Я на даче.

– Значит, к одиннадцати.

Возражений она не ждала, а появись они, не стала бы и слушать. Но трубку, против обыкновения, бросать не стала. А добавила неожиданно смущенно:

– Ты это… не дури.

– Я буду паинькой.

Грета лишь обреченно вздохнула. А я пошла собираться.

Выпив на завтрак стакан прохладного морса, я загрузилась в машину Леньки и отбыла в город.

– Чего тебе в такую жарень на даче не сидится?

– Меня зазноба ждет, – лучезарно улыбнулся он, и даже как-то завидно стало чужому счастью.

По пути милый друг поведал мне о новостях и событиях, что нарисовались за время моего отсутствия. Ничего особо примечательного я для себя не услышала. А это, если подумать, было не так уж и плохо.

С чувством полной безнадеги я вошла в приемную. Замерев у стола Греты, Бергман что-то диктовал ей.

При моем появлении обернулся, окинул меня равнодушным взглядом и продолжил свою речь. Не смея нарушать рабочий процесс, я подперла спиной стенку и терпеливо ждала, рассматривая кадку с лимоном, что рос здесь еще до моего появления и теперь походил на маленькое деревце.

Ныне сие неунывающие и довольно плодовитое растение было сплошь покрыто цветами. И кроме него в этом славном месте не было ничего приятного для меня.

Закончив с распоряжениями, Виктор направился в свой кабинет. Мне ничего не оставалось, как покорно следовать за ним.

Сев за письменный стол, он сухо кивнул мне на кресло для посетителей. Я покорно заняла указанное место.

Взгляд его темно-серых глаз был спрятан за стеклами стильных очков. Но ледяной холод, исходящий от него, он скрывать и не пытался.

Некоторое время мы сидели в полнейшей тишине. Мне хотелось выть в голос, но я сидела неподвижно, покорно сложив ладошки на коленках. А он скользил по мне взглядом, читая, словно книгу, и злая ухмылка не сходила с его губ.

Губ, которые я так любила целовать.

Губ, которые годы напролет шептали мне нежности, обжигая скользили по моей коже.

В кабинет без стука вошла блондинка с точеной фигуркой. Бросив на меня быстрый взгляд, она тут же лучезарно улыбнулась. Признаю, маску воплощенного очарования и милоты она носила мастерски. Не подкопаться.

– Елизавета! – радостно воскликнула она и даже в ладоши захлопала. – Как же давно мы не встречались?! Я так рада тебя видеть!

Встречались мы, конечно же, на запредельно скучных светских раутах, которые мне приходилось посещать вместе с Виктором в былые времена.

Общаться нам не доводилось, во всяком случае, в моей памяти ни один разговор не остался. И имя ее, не прочитай я статейку в журнале, мне пришлось бы вспоминать долго.

Но хорошей актрисе сцена не нужна. И, в отличие от меня, непутевой, Стефания была тому доказательством.

Подскочив к моему креслу, она, пылая радостным энтузиазмом, протянула мне руку. К счастью, не предполагалось, что мне придется ее лобызать (ибо о том, что предо мною сама барыня, мне, конечно, забывать не следовало, и об этом знали все присутствующие). Достаточно было пожать ее в ответ. Что я и сделала, поднявшись и неловко протянув свою ладошку навстречу.

Цепко схватив мои пальцы, она слегка повернула запястье. Огромный розовый бриллиант обручального кольца торжественно сверкнул, затмив даже ее улыбку.

На дне ее голубых глаз, в противовес радушию голоса и широте улыбки, я видела торжество и ненависть. Определенно меня ждали тяжелые времена. Но не доиграв до конца, партию не закончишь. И я поддакнула:

– Рада видеть.

Она улыбнулась еще шире, но руку мою все же отпустила. Скользнула по мне взглядом и осталась собой очень довольна.

Одета она была с иголочки. Стильно и неброско. В лучшие шмотки и цацки самых известных и дорогих мировых брендов. Белокурые пряди изящно уложены модным стилистом. Макияж, несмотря на жару, нанесен по всем правилам.

На мне же было легкое платье из белоснежного хлопка, расшитое по подолу шелковыми белыми нитями. Платье подчеркивало подаренный Балканами загар. Бусы из цветного стекла игриво переливались на свету, а длинные темные волосы были привычно убраны в тугой колосок. О макияже, как и каблуках, я не вспоминала. И чувствовала себя вполне комфортно. Я была самой собой.

И этим, вероятно, раздражала больше всего.

Но Стефания вовсе не унывала. Обогнув стол, изящно и легко приземлилась прямиком на колени Виктора. Поцеловала его в губы. И, словно вспомнив обо мне, тут же сказала:

– Ох, милый, прости. Ты, должно быть, сильно занят?

– Не очень.

– Я вам не помешала?

– Ничуть.

– Замечательно! – радостно воскликнула барыня и звонко поцеловала Бергмана в висок.

Вероятно, оба ждали от меня какой-то реакции. Бурной сцены или хотя бы едких фраз.

Напрасно. Истерики были мне не свойственны. Тяги к скандалам я также никогда не испытывала.

Сцена затягивалась и Бергман все же перешел к делу.

– Я хочу, чтобы ты встретилась с Игорем Панфиловым. У него проблема. Нужно помочь.

– Панфилов, – на распев произнесла Стефания. – Это не у его жены сумасшедшая сестрица?

Бергман кивнул. Я ждала продолжения. Но напрасно. Больше никаких вводных мне дать не пожелали.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Стефания слегка нахмурилась. В моих словах ей слышалась вольность. А челяди подобное не позволялось.

– Что-нибудь еще?

– Нет. Можешь идти, – сухо ответил Бергман.

Я кивнула и в самом деле ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.

В приемной, бережно отирая тряпочкой листики лимона, меня поджидала Грета. Спросила строго, стоило мне приблизиться:

– Ты в порядке?

– В полном.

– Он сильно лютовал, когда ты ушла со связи, а потом появилась… вот эта.

– Хорошо, что он так быстро нашел, чем утешиться.

– Не смешно.

– Я и не смеюсь. Мне ведь не весело.

Спустившись в подземный паркинг, я прошлась вдоль вереницы машин и отыскала свой внедорожник. Включила кондиционер и почувствовала что-то вроде блаженства.

Позвонила Панфилову. Звонка он явно ждал и ответил с первого гудка. Назвал адрес ресторана неподалеку и отключился.

Я же плавно тронулась с места, гадая, куда приведет меня очередное дело.

Игорь Панфилов был отличным счетоводом. Он в совершенстве владел магией превращения больших денег в очень большие. При этом совершенно легально. С криминалом Игорь дел показательно не имел, а схемы, больше похожие на магические заклинания, использовал замудренные, но белые. И за это многие сильные мира сего очень ценили его и уважали. А заодно оберегали от всех остальных, кто по глупости или от избытка храбрости мог доставить неприятности столь ценимому человеку.

Бергман не был его единственным клиентом. Но, полагаю, вполне мог претендовать на статус самого могучего и влиятельного. И если уж столь разумный и дальновидный человек, как Панфилов, обратился именно к нему, значит, проблема его и правда была значительной.

Размышляя подобным образом, я подъехала к месту встречи. Проигнорировав раскаленную парковку возле здания бизнес-центра, на крыше которого располагался ресторан, припарковалась в крошечном переулке подле Князь-Владимирского собора, утопавшем в тени деревьев небольшого сквера.

Выйдя из машины, не сдержалась. Обернулась. Посмотрела на окна родительской квартиры. Я покинула ее в год, когда мы с Бергманом заключили сделку. И бывала здесь довольно редко, только навещая маму, несмотря на то, что жила совсем рядом.

От непрошенных воспоминаний разом ожили острые длинные иглы, кажется, навсегда застрявшие в моей груди.

Я машинально провела по браслету, по хребту серебряного дракона с бриллиантовыми глазами, что замер на моем запястье. Стало чуточку легче дышать.

Я заставила себя идти дальше. Но не сделала и нескольких шагов, как в переулке показался знакомый «Эскалейд».

Трофимов успел меня разглядеть. Помахал ручкой. А сидевший рядом с ним Степан расцвел радостной улыбкой.

Бросив машину рядом с моей, мужчины покинули прохладу салона. Степан радостно пропел:

– Какие люди! А загорелая-то какая! Вот что значит жить роскошной жизнью и три недели балду пинать.

– Бедняжечка, – фыркнула я. – Кто же тебе мешает наслаждаться жизнью?

– Долг, – серьезно заявил он. А я в тон ему ответила:

– Забей на него.

Трофимов хмыкнул и поинтересовался:

– Какими ветрами?

– Сдается мне, теми же самыми, что и вы.

Поскольку ничего более сказать я не пожелала, Трофимову пришлось ходить первому.

Он снял солнцезащитные очки и, смотря на меня своими темными, как восточная ночь, глазами, в которых явственно виднелись непривычные смешинки, сказал:

– Господин Панфилов пожелал вместе отобедать.

– Угощает?

– Само собой.

– А причину щедрости не раскрыл?

– Постеснялся.

– Вот и я не знаю, зачем мне барин велел явиться. Но хоть покормят, и то хорошо.