Барышня выглядела значительно лучше, чем вчера, хоть и была бледна так, словно все до единой кровинки исчезли из ее истерзанного тела.

А еще она была очень красива. Гордой аристократической красотой, что бывает лишь на портретах красавиц давно минувших веков. Но чудеснее всего были ее медового цвета глаза. Увы, сейчас они были полны слез.

Вчера ей действительно сильно досталось. Но могло быть и хуже. Гораздо хуже. А ушибы, сломанные ребра и запястье заживут. Заживут, и будет как новенькая.

– Как тебя хоть зовут?

– Юля.

– Лиза. Будем знакомы.

Она посмотрела прямо на меня и сказала:

– Я должна…

– Ты ничего и никому не должна. Мне и всем, кто работает в фонде, тем более.

– Но…

– Все. Закрыли тему.

Она жалобно всхлипнула. А я испугалась, что заревет. Терпеть не могу женские слезы. И не женские тоже.

Но все обошлось. Некоторое время она боролась с взявшими верх чувствами, а потом прошептала:

– Я думала, он хороший, а он…

– Плохой. Бывает. Не ты первая, не ты последняя.

Мои слова ничуть ее не утешили. Оно и понятно. Когда твой мир разбивается вдребезги, совершенно неважно, что подобное уже с кем-то случалось.

– Мне позвонить твоим родным?

Она вздрогнула. Сказала, едва сдерживая вновь подступившие слезы:

– Не надо, пожалуйста… Я не хочу, чтобы они знали…Чтобы они видели меня такой… Родители сейчас в отпуске, а сестра… Ей совершенно нельзя знать о случившемся. Она больше меня переживать станет и…

– Не думай об этом. Оставайся здесь, пока не надоест.

И все же она заплакала. Беззвучно и очень горько. Я сразу же пожалела, что приехала. Но по неведомой причине даже не попыталась уйти. Когда же она немного успокоилась, удивляя себя, я сказала:

– Не реви. Лучше расскажи мне, как дело было. И я подумаю, что с этим можно сделать.

– Лиза!

Рык Бергмана прокатился по залу ателье. Похоже, меня звали уже не раз. Но, задумавшись, я царственный оклик не услышала.

Сидевший на диване по соседству Трофимов смотрел на меня своими темными глазами неотрывно. Проследив его взгляд, я перестала вертеть меж пальцев монету.

Странное чувство дежавю пробудилось в душе. Все это уже было не так давно. Небольшая комнатка, глубокие кресла, подброшенная монета и скверный разговор.

Отбросив прочь воспоминания, я попыталась сосредоточиться. Могла бы и не стараться – весь спор сводился к тому, что Виктор не желал участия Ивана в этом деле. Тот, в свою очередь, вовсе не собирался отступать.

Уверена, спорить они могли до глубокой старости. И дело Панфилова было лишь одним из тысяч поводов, по которому никто не желал уступать.

Вмешавшись на середине фразы, я сказала:

– Отдадимся на волю судьбы. Орел или решка?

– Орел, – тут же включился Трофимов. Бергман буркнул:

– Решка.

Дабы никто не мог подвергнуть сомнению мою беспристрастность, я подбросила вверх монету и позволила ей упасть на журнальный столик.

Трофимов широко улыбнулся. Бергман сцепил зубы и явно собрался возразить. Но тут ожил мобильный в моей сумочке. Ответив, я услышала знакомый голос:

– Лиза…

И словно сил ее хватило только на то, чтобы произнести мое имя… Тишина опустилась как занавес.

– Сегодня в восемь у меня. На набережной. Адрес помнишь?

– Да.

– Тогда до встречи.

Потеряв интерес ко всем присутствующим разом, я поднялась и заспешила на выход. В голове выстраивался план дальнейших действий. Все, что в него не вписывалось, превратилось в помеху.

– Твою ж…

Трофимов, вновь усевшийся на соседнем сиденье, тоже казался лишним. Но Панфилов ясно дал понять, что рассчитывает на наше всестороннее взаимодействие. Так что, выдворив Ивана, я от него не избавлюсь, а выслушивать недовольство придется от обоих.

Если же Трофимов останется, зудеть будет Бергман. С другой стороны, он мною и так недоволен. Так что, повод ему и не нужен. Что так, что эдак все равно никуда не денусь.

Я тяжко вздохнула. Вот уже и правда – остается только отдаться на волю судьбы и поработать вместе.

Смирившись, я тронулась с места, машинально отметив, что Степан загрузился в «Эскалейд» Ивана и помчался в другом направлении.

Воздержавшись от вопросов, включила громкую связь и позвонила приятелю. На дисплее высветилось «Дедушка Ленин».

– Здравствуй, внученька.

– Привет, дедуль.

– Наконец-то вспомнила старика! Я уж истосковался весь! Ночей не сплю, ем без аппетита…

– Про первое, пожалуйста, без подробностей. А то меня в пионеры не возьмут.

– Старовата ты уже для пионерок-то…

– Какое хамство. Даже обидно как-то.

– Против правды не попрешь.

– Правда – это святое.

– Ты с темы не съезжай. Чем дедулю порадуешь?

– А чего дедуля жаждет?

– Ну…

– Кроме инцеста.

– Пивка бы холодненького.

– Будет.

– Тогда еще закусочку прихвати и ко мне подруливай.

Дедуля Ленин, в миру Петр Ильин (он же Ильич), по странному стечению обстоятельств, обладал не только некоторым сходством с вождем пролетариата, но и проживал в квартире с видом на крейсер «Аврора».

Последняя принадлежала его семье уже несколько поколений, посему в шутовстве дедулю было не заподозрить. Скорее уж можно было решить, что именно расположение родового гнезда повлияло на его внешность – ведь не каждому дано на протяжении всей жизни ежедневно дышать воздухом революции, любуясь неустанно на один из главных ее символов.

Завернув по пути на улицу Куйбышева, я прикупила ледяного пива и несколько ароматных бургеров в небольшом ресторанчике. Всучила пакеты с провиантом Трофимову и зашагала по набережной к дому дедули.

Залихватский свист, перекрыв гомон улицы, привлек внимание. Задрав голову вверх, я смогла лицезреть дедулю, стоящего на балконе. Одет он был в широкие шорты с пальмами и расстегнутую шелковую рубаху цвета кумача.

На солнцепеке лысина его сверкала. А ярче была только шкодливая улыбка.

Шесть кубиков на прессе непрозрачно намекали на отличную фигуру, а хитрый прищур зеленоватых глаз – на богатый жизненный опыт.

В старом доме не имелось лифтов, посему нам пришлось взбираться по высоким ступеням вверх. Но дедуля был терпелив и, привалившись плечом к дверному косяку, мужественно ждал.

А едва я переступила последнюю ступеньку, как он вознамерился принять меня в жаркие объятия.

Вскинув руку, я уперлась кончиком указательного пальца в его лоб и сказала с укором:

– Кто же так внученьку встречает?

Ленин свел глаза к переносице и, напустив дурнины, сказал:

– Так ведь я только теплом сердечным поделиться хотел. Не чужие ведь люди-то…

– Благодарствую, дедуль. Но я как-то не замерзла.

– Профилактики ради, – весело хрюкнул он. – О твоем же здоровье пекусь!

– Это что-то новое.

– Как же новое? Старо как мир! Без мужика бабе плохо. А мужику без бабы еще хуже. Пойдем, деточка, – приобнимая меня за талию и уводя в квартиру, сказал плут. – Я тебе подробнее покажу… то есть расскажу.

Я положила руку на его плечо и сказала в тон ему:

– Не могу я позволить тебе так перетрудиться… Побереги себя лучше для великих дел. Не распыляйся. Наши знамена еще не подняты.

Ленин весело хохотнул и собрался зайти на новый круг. Но тут Трофимов кашлянул, напоминая о себе. Дедуля обернулся. Он обладал удивительной способностью в упор не замечать тех, кто не представлял для него интереса. И всегда гневался, если кто-то пытался испортить его картину мира.

Опережая события, я кивнула на Ивана и сказала:

– У него провиант. И пиво.

Мгновенно взвесив все за и против, Ленин смилостивился:

– Проходи. У нашего костра всем рады.

Знакомству с дедулей я обязана Американцу. Как этих двоих свела жизнь, оба старательно умалчивают, пряча улыбку. Последняя непрозрачно намекает, что не обошлось без женщины, а то и нескольких.

Впрочем, чужие амурные похождения – не моего ума дело. Куда важнее, что Ленин для нашей четверки сразу стал своим в доску парнем, а подобное случается редко. Точнее, не случается вовсе.

В отличие от Американца, никакого боевого опыта за плечами дедуля не имел. Бесчисленные же шрамы, белевшие на его коже, покрытой карибским загаром, стали следствием не заварушек, а непомерной любви к экстриму.

Ленин был попросту не способен сидеть без дела. Он непрестанно и без устали ввязывался в какие-нибудь состязания, экспедиции и откровенные аферы на грани человеческих возможностей.

Постоянно испытывая удачу на прочность, он испробовал все виды экстремального спорта. А если все же и имелись неизведанные, то быть таковыми им осталось недолго.

Но, что особенно примечательно, он умудрился не только не свернуть себе шею на крутых виражах, но и превратил обожаемое хобби в прибыльный бизнес.

Сводя воедино тех, кто жаждет экстрима, и тех, кто ищет новых зрелищ, он занял свою нишу в организации подпольных развлечений родного города. И так преуспел, что имя его гремело уже не только в Северной Пальмире, но и далеко за ее пределами.

Не утаю, что иногда я и сама убивала ночи напролет, гоняя на мотоцикле под его знаменем.

Годы назад, заключив сделку с Бергманом, я сделала все, чтобы посадить Бешеного Пса на цепь.

Наш план удался, и мой заклятый враг оказался в тюрьме, получив пожизненное заключение.

Но, вопреки ожиданиям, жизнь вовсе не вернулась на круги своя. Все мы, мои родные и я, были обожжены беспощадным пламенем случившегося. Оно сотворило нас новых, а мы прежние остались лишь в воспоминаниях. Как и те, кого мы потеряли безвозвратно, похоронив в сырой земле.

Ни для кого из нас не было пути назад. А будущее казалось невозможным.

И мы старались прожить хотя бы один день и не сломаться. День за днем.

День за днем.

Мама, вырвавшись на свободу, свободной не стала. Она добровольно заперла себя в границах собственного сада. Не покидая его ни по какому поводу.

Пух денно и нощно учился, поступив на медицинский. Крестная лишь изредка вырывалась из больницы, словно пытаясь доказать самой Смерти, что она не всесильна, что есть те, кого еще можно спасти.

Ленька и Паня обосновались в мастерской, предпочитая лязг металла голосам людей.

О делах Американца я знала мало. Он не спешил меня в них посвящать, а я старалась не нарываться. Мне казалось это честным.

То, что у него была тайна, было справедливо.

Я заключила сделку с Бергманом, даже не спросив его. Я сделала это, потому что понимала – вариантов нет. Но Американцу принять мое решение было очень и очень непросто.

Он не бранил меня, но в его молчании было так много всего…

И все же он знал не хуже моего, что справиться с Бешеным Псом в одиночку мы не смогли бы. Нам нужен был Бергман. А Бергману нужны были мы.

И все же он считал, что цена была слишком велика. Это не давало ему покоя. Наверное, мой прозорливый друг уже тогда предвидел, во что выльется моя связь с Виктором.

Мне же его сомнения и пытливые взгляды оберегающего младшую сестру брата были непонятны.

Идею поработать каскадером Яну подкинул Ленин. Один из его приятелей, влиятельный и нервный продюсер, оказался в неприятной ситуации. Боясь срыва проекта, он спешно попросил Ильича о помощи. Нужен был каскадер. И не когда-нибудь, а прямо сейчас.

Американец другу помог. И неожиданно для самого себя увлекся. А уже через год получил контракт в Голливуде.

Тогда мне казалось, он идет за своей мечтой. Я гордилась им и радовалась за него.

Теперь понимаю, он уехал, чтобы не натворить бед. Он позволил мне идти своим путем. Но никогда не оставался в стороне, приглядывая за мной, будучи готовым к схватке в любой момент.

После его отъезда я словно оказалась в ледяной бескрайней пустыне. Подобного я не ожидала. И никому бы не призналась в этом – у всех моих родных и так бед было через край.