Признаюсь, что когда госпожа Косара выводила меня, я мог ответить ей пощечиной, но никогда не оскорблял. Она к моим действиям равнодушной не оставалась и бежала к матери, сестрам и зятьям и просила их помощи. Они приходили, пытались нас успокоить и помирить. Но их вмешательство делало только хуже: после их ухода Косара становилась еще невыносимее. Она призналась, что будет дразнить меня до тех пор, пока я не забудусь до такой степени, что покалечу ее, и тогда она подаст на меня в суд на алименты».

В апреле 1887 года Косара вернулась к матери, и этот брак распался. Она наняла опытного адвоката, который хорошо вел бракоразводный процесс. Ее требования, хотя и необоснованные с юридической точки зрения, потрепали нервы Миловану и привели к чрезмерным издержкам. Косара требовала расторгнуть брак согласно п. 94 статьи Б, пунктов 1 и 2 гражданского кодекса: «Доказанная супружеская измена, надругательство над супругой или применение жестоких и смертельных средств в отношении жизни супруга».

Глишич вздохнул и убрал свой экземпляр прошения в конверт, взял следующую бумагу и мрачно изучил ее. Это было решение Консистории Белградской епархии № 6084 от 30 сентября 1887 года – брак расторгли в ущерб Косаре. Сразу за этим документом лежала ее жалоба и ответная жалоба Глишича Апелляционной консистории: он писал, что его бывшая жена подала на него в суд как на «прелюбодея, блудника, карточного игрока, который оскорблял свою жену, и что это не было доказано». Глишич просил Консисторию отклонить в отдельном разбирательстве просьбу Косары о выплате ей алиментов независимо от исхода дела о разводе, поскольку она не доказала, что была невиновной стороной в этом споре.

Он свернул и эту бумагу, приложил ее к предыдущим и просмотрел письмо, в котором мать Косары требовала от него вернуть приданое. По этой претензии в суде первой инстанции города Белграда Глишич заявил, что не получал никакого приданого, только сто дукатов от госпожи Елены в день помолвки, она тогда сказала: «Вот, возьми на расходы и хозяйственные нужды!» Половина из этих денег ушла на свадьбу, остальное на домашние нужды, как и просила мать Косары.

Глишич захлопнул папку.

Пять лет жизни прошли в аду вместо семейного счастья и покоя… Пять лет свелись к стопке бумаг в переплетенной картонной папке.

На мгновение появилось желание открыть дверцу печи и предать огню горькие воспоминания, но Глишич передумал и вместо этого убрал свидетельства о неудавшемся браке глубоко в тень секретера.

Где сейчас Косара? Что делает? Последнее известие о ней Глишич слышал несколько месяцев назад от бывшего свояка Мостича: она якобы пыталась отравиться, выпив толченый фосфор и листья павловниевых деревьев^[3]. Безуспешно.

Могло ли ее обаяние перевесить чашу весов за время страданий, которые она причинила? Глишич признался сам себе – хотя никогда не признавался в этом другим, – что вспоминал о моментах сладострастия с женой, когда находился на пике отношений с одной из любовниц, вернувшись к холостяцкой жизни.

Он встал и подошел к окну. На улице стемнело, хотя часы показывали только половину седьмого.

В дверь постучали.

Глишич с недоверием посмотрел в прихожую, где уместился только комод, а на противоположной стене висело зеркало.

Кто это мог быть в такое время суток? Вряд ли сотрудники отеля. Владелец Чедич редко приезжал из Жарково, арендную плату Глишич вносил регулярно его зятю, который вел бизнес. А его друзья и верные товарищи по делам питейным и литературным здесь появиться не могли. По молчаливому уговору они никогда не навещали друг друга ни в квартирах, ни в домах, а встречались либо в трактире «Дарданеллы», либо, реже, в «Сербском короле».

Глишич решил подождать: вдруг стук ему лишь померещился.

Но он повторился, на этот раз громче.

Глишич машинально выпрямился, застегнул шерстяной жилет и медленно подошел к двери. Протянул руку к замку, чтобы открыть его, но остановился, повернулся к комоду и приоткрыл одну из его створок. Свет из комнаты тускло осветил двуствольный обрез «паркер» шестнадцатого калибра, который Глишич получил в подарок от Тасы Миленковича незадолго до окончания шумихи вокруг Савановича.

«Он хорошо послужил тебе сегодня, – сказал тогда Таса, – так пусть послужит и в будущем. Мало ли что тебя ждет впереди».

И действительно, пока Саву уводили в наручниках, он с жуткой невозмутимостью всего одной фразой дал понять Глишичу, что никогда не оставит его в покое и постарается отомстить ему и всем его близким. Прошло десять лет, и ничего не произошло. Но Миленкович знал, о чем говорил: мало ли… Поэтому «паркер» стал больше чем трофеем – все это время Глишич каждый месяц старательно чистил его, менял патроны и на всякий случай держал наготове.

Он оставил створку комода приоткрытой, чтобы в случае необходимости можно было быстро схватить оружие. Стук раздался в третий раз. Глишич глубоко вздохнул, стиснул челюсти и крепко сжал дверную ручку.

В коридоре, на пороге комнаты, стоял высокий мужчина лет сорока в обмундировании полковника кавалерии с промокшими от снега погонами и рукавами светло-голубой шинели. На голове была фуражка со знаком Королевской кавалерии и торчащим красным пером, с одного бока к поясу была прикреплена сабля, с другого – револьвер в кобуре. Правую руку он сжал в кулак и занес для нового удара – внезапно открывшаяся дверь застигла его врасплох.

– Господин Глишич. – Полковник медленно опустил руку. – Извините за поздний визит. Есть неотложное государственное дело особой важности.

– Что вы имеете в виду, господин полковник…

– Белич, Сима Белич, господин Глишич. Что я имею в виду? Что ж… Его Величество король Милан Первый Обренович требует вашего немедленного присутствия.

– Сейчас? – удивился Глишич.

– Сейчас. – Полковник поджал губы под густыми темными усами.

Глишич осмотрел гостя с головы до ног и кивнул.

– Хорошо, господин полковник. Дайте мне минутку, чтобы одеться как положено для королевской аудиенции.

– Конечно. Я жду вас внизу. Только поторопитесь.

Полковник повернулся и пошел к лестнице на первый этаж, а Глишич осторожно закрыл дверь, расстегнул жилет, бросил его на кровать и достал из шкафа свой лучший зимний костюм. Минут через десять он уже сидел в двухместной карете, грохочущей по мокрой брусчатке склона Калемегдана, и направлялся в сторону пристани в сопровождении кавалерийского отряда под предводительством полковника Белича.

Снег тихо кружил по Белграду, даря ему, хотя бы на время, белизну, от которой долгие дни оставалось лишь название.

Глава 2
Работа для осмотрительного и сдержанного человека

Карета остановилась недалеко от воды, через пару мгновений Глишич открыл дверцу и ступил на каменные плиты пристани. Ветер, дувший от черной воды Савы, заставил вздрогнуть и глубже надвинуть шляпу на лоб. Глишич вопросительно посмотрел на Белича, тот, как и остальные солдаты конвоя, остался на коне и лишь кратко махнул рукой в сторону моста у причала. Мост представлял собой металлическую конструкцию с сетчатым ограждением и толстыми дубовыми досками, покрытыми смолой. Глишич пошел туда, но оглянулся на стук колес и подкованных копыт. Увидев, что это кучер развернул повозку от причала в обратную сторону, пожал плечами и отправился дальше, неуверенно ступая по грязи и мокрой дороге.

Подход к мосту под навесом с фонарями охраняли два солдата в парадной форме и бородатый майор гвардии в длинной темно-синей шинели с желтыми эполетами, в светло-голубых брюках с тонкими красными лампасами и в туфлях с черными шнурками. Туфли казались слишком легкими для такой собачьей погоды. Майор стоял неподвижно и пока ждал, когда к нему подойдет гость, с интересом наблюдал за ним из-под фуражки, небрежно положив руки в белых перчатках на рукоять парадной сабли.

– Добрый вечер, господин майор, – произнес Глишич. – Мне сказали, что…

– Конечно, конечно, господин Глишич. Его Величество ждет вас. Проходите.

Майор отступил в сторону и стукнул каблуками. Глишич вышел на мостик и направился к кораблю, стоящему у берега на якоре.

Он узнал длинный и тонкий корпус, дымящую в зимней темноте трубу, верхнюю палубу, покрытую тонким слоем снега. Это был знаменитый «Делиград», на нем князь Михаил плавал из Белграда в Стамбул за ферманом^[4]. А в 1867 году под командованием капитана Познановича тянул за собой три баржи с Али Риза-пашой и двумя тысячами турок из крепостей Белграда, Смедерево и Кладово: их выслали на турецкие земли, чтобы они никогда не возвращались в Сербию.

На палубе Глишича встретил высокий мужчина, с усами, бородкой, в темном двубортном капитанском мундире с медными пуговицами, жестким белым воротником, официальным черным галстуком и фуражкой. Это был известный житель Дубровника Божидар Боже Джайя, ему поручили управление «Делиградом» после увольнения со службы Познановича.

– Господин Глишич, – с теплой улыбкой обратился Джайя к Миловану. – Для меня большая честь принять вас на моем скромном корабле. Если не ошибаюсь, вы впервые ступаете на него?

– Верно. – Глишич протянул руку капитану и в растерянности осмотрел корабль, насколько позволяли фонари, установленные через равные промежутки вдоль главной палубы.

– Я приветствую вас на борту корабля. Его Величество с нетерпением ждет вас, он просил отплыть в Смедерево сразу после вашей посадки. Сегодня вечером с нами будет только экипаж и отряд гвардии, конечно. Но не волнуйтесь, Его Величество приказал не беспокоить вас, когда вы начнете беседу. Вы даже не заметите нашего присутствия, кроме разве что официанта, который будет обслуживать вас на ужине. Позвольте проводить вас в каюту, король ждет там.

Глишич кивнул и последовал за Джайей. Из тени, не говоря ни слова, вышел матрос и начал отвязывать подвесной мостик. Загудел паровой двигатель, корабль заметно закачало, из темноты донеслись торопливые крики матросов и офицеров.

– Не знаю, известно ли вам, – капитан посмотрел на Глишича через плечо, все еще с искренней улыбкой, – что «Делиград» построили французы, а название свое он получил от знаменитого Делиградского рва времен Первого восстания. Он может перевозить двести семьдесят пять тонн и буксировать за собой баржи. Совсем скоро мы отметим полвека плавания по Саве, Дунаю и Тисе.

В Глишиче откликались те энтузиазм и гордость, с которыми Джайя говорил о своем корабле, но он не мог уделить капитану заслуженного внимания: его мучили вопросы, о которых он думал с тех пор, как полковник Белич постучал в его дверь с неожиданным и загадочным королевским приглашением. И совсем скоро он получит ответы на эти вопросы.

Капитан открыл дверь, провел гостя в небольшой вестибюль, указал на обитую кожей дверь и поклонился.

– Это одна из двух эксклюзивных кают корабля, господин Глишич. Мне необходимо покинуть вас и вернуться к своим обязанностям. Плавание в Смедерево должно пройти спокойно: на Дунае еще нет толстого льда, да и ветер утих. Надеюсь, ваше путешествие будет приятным.

Корабль спокойно рассекал невысокие волны Дуная, мимо бортов двигались куски тонкого льда. Глишич поблагодарил капитана, пожал ему руку, тот развернулся и, не сказав ни слова, ушел, чтобы присоединиться к офицерам на командном мостике.

Глишич посмотрел на дверь, глубоко вздохнул, нажал на ручку и вошел.

Каюта оказалась просторной и роскошной. На окнах висели пурпурные бархатные шторы, комнату освещали богато украшенные газовые люстры и бра. Стены были оклеены шелковыми обоями и деревянными панелями полотен с мотивами сельских пейзажей. Вдоль стен тянулись диваны, пуфики и стулья с закругленными спинками, а центральную часть комнаты занимали круглые столы, прикрепленные к корабельному полу и покрытые белыми скатертями. Напротив двери, которую отворил Глишич, находился небольшой ореховый бар, возле него официант в облегающем белом пиджаке встряхивал коктейль. Он посмотрел на Глишича, кивнул так, словно ждал его уже давно, и продолжил энергично трясти напиток. Мгновение спустя он перелил содержимое в большой хрустальный бокал и поставил его на серебряный поднос.