– А никто не просит тебя врать. Просто подумай как следует, прежде чем заявлять, что он был с тобой всю ночь. Потому что если он пойдет ко дну, то и тебя утянет за собой. Такой уж это человек. Я понимаю, что это не умещается в голове, но мы должны защитить самих себя. Крейг способен на все.

После Ланы я заскочила в город забрать из аптеки витамины для беременных и «Гевискон». У стойки с косметикой увидела Клавдию. Она меня не заметила.

Тетечка Клавочка!

Я совершенно не скучаю по «Газетт». Да и с чего бы? С чего мне скучать по высокомерной манере Клавдии раздавать поручения, озабоченности Рона, необходимости то и дело прерывать работу, чтобы налить кофе людям, которые настолько просвещеннее меня, что не в состоянии налить себе кофе сами? С чего скучать по Блядозавру Рексу по имени Лайнус Сиксгилл и его невыносимым попыткам быть смешным? И, просто чтобы вы знали, мне плевать на то, что он теперь носит глазную повязку: если у тебя рак, это еще не значит, что задница у тебя внезапно засияла чистотой.

Вот по гномику, который стоял у меня на мониторе, я скучаю. Только по нему.

Это мой папочка подарил!

А еще я встретила одну из ЛОКНО, Анни: она выходила из «Дебенхэмс», толкая перед собой коляску. Анни и Пидж в итоге проявили себя неплохими подругами: обе по отдельности сходили в полицию, чтобы сообщить о своих подозрениях относительно того, что Крейг применял ко мне насилие (они видели у меня синяки, а еще рассказали, что на вопросы о нем я всегда отвечала уклончиво). Но это-то и понятно: я ведь не забывала про Спектакль и старательно играла роль несчастной девицы, затравленной и зомбированной собственным парнем. Я невинная жертва. Отрицать, отрицать и еще раз отрицать. Кончилось все тем, что в итоге даже им надоело иметь со мной дело. Люди, От Которых Невозможно Отвязаться, отвязались сами, вопрос закрыт.

Впрочем, мне удалось не попасться на глаза ни Анни, ни Клавдии, и я была так озабочена тем, чтобы избежать встречи с людьми, которых знаю, что в итоге столкнулась нос к носу с тем, кого вообще не должна была знать!

Хитер, она же женщина с желтым шарфиком, которую я по ошибке спасла в ту ночь, когда убила двоих насильников у каменоломни. Сегодня шарфик на ней был бледно-лиловый. Она нагнала меня у цветочного сада.

– Рианнон? – выговорила она, широко распахнув глаза. Едва дыша. Как будто это было для нее важно. – О господи!

– Нет, – чуть слышно отозвалась я и, вместо того чтобы пойти, как планировала, к кондитерскому ларьку «Куки Карт», развернулась в сторону парковки, расположенной позади большой церкви, где моя машина была в относительной безопасности.

Но Хитер преградила мне путь.

– Я каждый день надеюсь, что где-нибудь вас встречу. Мы можем поговорить?

Я опять изменила направление – свернула на тропинку, идущую вдоль реки. Хитер не отставала от меня и пыталась завязать разговор.

– Я чуть ли не каждую неделю хожу в редакцию «Газетт», все надеюсь застать вас там…

– Я там больше не работаю.

– Мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста, уделите мне минутку.

– Нет. Твою мать, я так и знала, что вам нельзя доверять. Отвалите.

Мой тонкий намек до нее не дошел. Пружинящие подошвы ее туфель преследовали меня, как открывающие аккорды Billie Jean^[19].

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я вас надолго не задержу, честное слово.

Я уже отчетливо представляла, как она лезет на капот моей машины – настолько отчаянным был ее голос, – так что в конечном итоге мы все-таки сели на скамейку в цветочном саду, и со стороны нас можно было принять за двух коллег, устроившихся изящно перекусить на природе в обеденный перерыв. А вовсе не за тех, кем мы были на самом деле: жертву изнасилования и ее героическую спасительницу – серийную убийцу, предающихся воспоминаниям о кошмарной ночи, когда одна напрочь слетела с катушек и прикончила двух мужиков, чтобы спасти злополучную задницу другой.

– С той ночи я постоянно о вас думаю.

– Звучит так, будто у нас роман, – сказала я и огляделась, не слушает ли кто.

Вода с шумом падала с небольшого порога. Под скамейкой напротив два голубя клевали выброшенный пирожок с мясом.

– Мой муж именно так и подумал.

Я удостоила ее приподнятой брови.

– Я потом несколько дней все дергалась и проверяла телефон – ждала, не появятся ли свежие подробности в новостях. Страшно боялась, что кто-нибудь видел мою машину или нас с вами, когда мы шли пешком от каменоломни.

– Можно. Пожалуйста. Говорить. Потише.

– Рианнон, я была в полном смятении. По ночам меня охватывала паника, я переживала все это заново и просыпалась в холодном поту. Это стало сказываться на моей работе, просто кошмар. В итоге Бен – мой муж – прижал меня к стенке, и я ему рассказала.

– Ну супер…

– Нет-нет, не подумайте, он вам очень благодарен. У него и в мыслях нет идти в полицию, честное слово. Зачем ему это? Защищать этих людей? По его мнению, они получили по заслугам. Полиция считает, что они виновны в семи изнасилованиях, которые произошли на той же самой дороге, где они и меня поймали. Та ночь могла бы закончиться для меня совсем по-другому, если бы не вы. Вот чего я все никак не могу понять, так это как вы там вообще оказались? Зачем припарковали там машину? И каким образом нашли дорогу обратно через поля в полнейшей темноте?

– Я выросла в тех местах.

– И вы этих людей там нарочно дожидались?

– Да, – сказала я невозмутимым тоном. – А вас там вообще не должно было быть.

Каштан, растущий в центре сквера, обрезали по распоряжению муниципалитета. Раньше я, бывало, сидела под ним и обедала. Он укрывал от жаркого солнца или внезапного ливня. А теперь стал похож на гигантскую руку, протянутую к небу, с короткими обрубками на месте пальцев.

Хитер пристально на меня посмотрела.

– Вам это доставляло наслаждение, я угадала? Когда вы их убивали.

Я уставилась на бешено пульсирующую вену у нее на шее.

Она понизила голос до шепота.

– А остальных тоже вы убили? Тех, которых якобы убил…

– Я не обязана все это слушать, – сказала я, вставая.

– Нет-нет, прошу вас, не уходите, – воскликнула она, тоже поднимаясь со скамейки. – Простите. Остальные – судя по тому, что я про них читала, – были ужасными людьми.

Настала моя очередь пристально на нее смотреть. На ней было бледно-лиловое обтягивающее платье, и казалось, что ее телу, хотя и не толстому, в нем тесновато. Я даже ее пупок видела. Да что там пупок – родинку на пупке! Просто смех.

– Чего вы от меня хотите? Денег? И не мечтайте.

– Я ничего не хочу.

– Будете просто портить мне жизнь?

– Рианнон, я вот уже двадцать лет представляю интересы жертв изнасилования. Я видела, какое влияние оказывает насилие на людей – неважно, женщин, мужчин. И на их родных. Еще ужаснее, когда им приходится переживать это заново в зале суда. То же самое могло произойти и со мной, но благодаря вам не произошло.

– Что значит «представляете их интересы»?

– Я адвокат. И Бен тоже. Мы занимаемся…

– Ладно-ладно, мне не нужны подробности вашей биографии, спасибо.

– Я хотела дать вам вот это и еще раз вас поблагодарить. Даже если вы сделали это не ради меня, даже если вам это доставило удовольствие, все равно спасибо.

Она протянула мне визитку: на одной стороне были тисненые буквы У&A, а на другой – номер телефона и крошечный оттиск золотой гондолы.

– Уэрримен и Армфилд, – сказала я.

– Армфилд несколько лет назад умер, так что остались только Уэрримены. Основной офис у нас в Бристоле, и мы с Беном и сыновьями живем здесь же. Простите, да, вы просили обойтись без подробностей моей биографии. Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится. Что угодно. Если не смогу помочь сама, наверняка найду того, кто сможет.

Она встала и зашагала прочь, ни разу не оглянувшись. А потом без предупреждения вдруг остановилась, развернулась и посмотрела мне в лицо.

– Я догадалась, что они были у вас не первыми. В ту же ночь поняла.

Казалось, она собирается сказать что-то еще, но рот снова и снова закрывался, как у рыбы, будто она боялась выпустить слова наружу. Но они все-таки вырвались.

– Патрик Эдвард Фентон.

– Кто? – не поняла я.

Она опять стала разворачиваться, чтобы уйти, шарфик затрепетал на ветру.

– Когда я слышала о нем в последний раз, он работал в «Спортз Мэднес» в Торки.

– И зачем мне эта информация?

– Из всех, с кем я имела дело, он единственный, кто выкрутился.

Когда она ушла, я уставилась на визитку. Сохранить ее – значит остаться с вещественным доказательством того, что я имею отношение к Хитер, к той ночи, к двум убитым мужчинам. Я уже занесла руку над урной, стоящей рядом со скамейкой, как вдруг меня осенило. Дареные кони и все такое.

Суббота, 4 августа

12 недель и 6 дней

1. Тот, кто пытается нарисовать свастику на заборе перед больницей, но вечно загибает хвостики не в ту сторону.

2. Те, кто производят заменитель мяса марки «Корн». Хватит себя обманывать. Вообще ни хрена не похоже.

3. Сандра Хаггинс.

Приснился очередной кошмар – на этот раз про ребенка. Как будто я в саду, в центре сада – глубокая яма, и ребенок на самом дне, голенький, брыкается и орет. Я карабкаюсь вниз по стене, а когда спускаюсь, его там нет, но плач все равно слышен. Я задираю голову и вижу на краю ямы женщину со свертком в руках. Выбраться из ямы я не могу. И круг света надо мной становится все меньше и меньше. Закричать я тоже не могу, рот не открывается. Какого чертова хрена все это означает?!

Джим и Элейн с утра пораньше уехали в больницу, у Джима плановый осмотр, а меня оставили одну, так что я накормила Дзынь, в ду́ше во весь голос подпевала Ники Минаж и офигительно подрочила. За неимением ни одного приличного члена в зоне видимости сейчас это лучшее, что происходит в моей половой жизни. На горизонте маячат три смутных варианта: мусорщик, отдаленно напоминающий Райана Рейнольдса, блондин из химчистки в носках с Железным Человеком и тип, которого Элейн называет Элементом: сидит на военном мемориале в обоссанных трениках, глушит «Даймонд Уайт»^[20] и рассказывает прохожим, как Фрэнк Синатра украл у него медали.

Ну а пока – добро пожаловать в дивный мир мастурбации. Насколько же лучше, когда стариков нет дома. Вот попробуйте нормально себя удовлетворить на тихом режиме, когда стена толщиной примерно в один крекер, а свекровь в соседней комнате распевается под «Все, что ярко и светло»^[21]. Тошнить меня вроде бы перестало, но зато другие симптомы беременности полезли наружу как сумасшедшие. Один из них – озабоченность. Другой – перепады настроения. Ну да, я понимаю, я психопатка и перепады настроения – это для меня норма, но сейчас меня кидает из стороны в сторону гораздо чаще, я ну прямо Квазимодо на веревке колокола.

Каждый божий день обязательно начинается с Ярости (например, из-за телеигр), потом меня выносит в Печаль (например, из-за женщины в телевизоре, у которой ребенок родился без глаз), потом накатывает Чувство Вины (например, из-за того, что я наорала на старика, который переходил дорогу, или приснился тревожный сон про Эй Джея), потом я вдруг становлюсь Безумно Счастливой (например, потому что вышла в сад или смотрю документальный фильм вместе с Дзынь и Джимом). Бывает, весь цикл прокручивается минут за двадцать.

Изголодавшись по вредной еде, я прогулялась до минимаркета, а потом вместе с Дзынь поехала к Дому с колодцем.