Дорогуша: Рассвет (страница 14)
Уединенный бывший рыбацкий коттедж, построенный в начале восемнадцатого века и спустя несколько десятилетий напрочь сгоревший, теперь может похвастать новой соломенной крышей, свежевыбеленными стенами и гравийной тропинкой, которая, петляя среди деревьев, ведет к голубой входной двери с латунным кольцом в виде веревочного узла. За задней садовой калиткой начинается внутренний дворик – самое солнечное место, с двумя стульями и столом со стеклянной столешницей. Стены дома – из толстого гранита, потолки низкие и неровные. Полы на первом этаже – стертая за долгие годы плитка, на втором – паркет, а еще в гостиной есть большая каминная ниша с печкой-буржуйкой и корзиной дров. Тут что хочешь можно сжечь.
Будь моя воля, я бы сожгла всю мебель, которой Элейн обставила дом, – сожгла, а пепел запустила бы в космос. Сюда, наверное, приходит мастурбировать Кэт Кидстон[22]. Тут везде ситец в цветочек, абсолютно новый, но ситец. А меня от ситца корежит.
Джим купил Дом с колодцем три года назад. До этого объект не могли продать больше года: все понимали, какую сумму придется вбухать в его восстановление, да еще эта дыра по центру. Из-за дыры его и прозвали Домом с колодцем: в кухонном полу находится отверстие аутентичного средневекового колодца, который, по сути, вообще ни для чего не нужен. Это просто глубокая яма. Но яма зарегистрированная, так что засыпать ее Джим не может. Сверху она накрыта увесистым квадратом оргстекла, прикрученным в четырех углах. Если бы не этот квадрат, то каждый, входя в дом с черного хода, успевал бы сделать три шага и тут же летел бы кубарем в яму. Джим провел в колодец освещение и установил лампочки на полпути вниз, чтобы, стоя у края колодца, можно было любоваться бездной у себя под ногами. Мне нравится стоять и подолгу смотреть туда. Ясное дело, бездна в ответ подолгу смотрит на меня.
Часть ремонтных работ в доме Крейг проводил сам. Как-то на выходных он укладывал бетонные плиты во внутреннем дворике, и мы с Дзынь тоже с ним поехали. Я сидела на деревянном ящике для цветов и смотрела, как он работает.
– Не могу на тебя наглядеться, – сказала я. – Люблю наблюдать за твоими мышцами, когда ты поднимаешь тяжелые камни.
Он то и дело подходил, чтобы меня поцеловать. Мы бесконечно касались друг друга руками, не могли удержаться. Он нежно опрокинул меня на мягкую землю будущей клумбы и сунул руку мне под юбку. Его пальцы отодвинули ткань трусов и скользнули внутрь меня. Я кончила, глядя высоко в небо, обхватив стопами его шею и чувствуя, как ноздри наполняет аромат жимолости. В то лето я была влюблена. Пожалуй, я не осознавала, что это любовь, пока Лана Раунтри у меня ее не отняла.
Я сегодня чуть ли не час просто сидела в саду: играла с Дзынь и набивала живот всем, что Элейн не позволяет мне есть дома: чипсами, хлебом, шоколадом «Дэйри Милк», расплавленным шоколадом «Дэйри Милк» на горячих вафлях со взбитыми сливками из баллончика и четырьмя большими ложками мороженого с соленой карамелью. А потом еще немного хлеба, еще немного шоколада «Дэйри Милк», намазанного на тост. Ни она, ни Джим в Дом с колодцем не приезжают: Джим – потому что у него прихватывает сердце, когда он поднимается в гору, – так что я здесь предоставлена сама себе. Это стало моим убежищем.
Я полила ящики-клумбы – под жарким солнцем чайные розы так и благоухают! Покосила лужайку, а потом мы с Дзынь лежали на теплой земле на могиле Эй Джея, любовались бабочками на ветвях буддлеи и слушали отдаленные крики чаек. Лежа на теплой и мягкой почве, я испытала непривычное ощущение покоя. Не знаю, в чем было дело: в полуденном зное, или в том, как ласково дул с моря ветер, или же меня согревала мысль о гниющих в нескольких футах подо мной кусках моего бывшего возлюбленного, – но мне было очень хорошо и спокойно.
Вот она – благодать.
Может, больше ничего и не надо? Может, я уже могу обходиться без темных переулков, преследований, просиживания часами в ожидании какого-нибудь типа, о котором прочитала в полицейских новостях. Например, насильников на синем автофургоне. Или Гевина Уайта. Или Дерека Скадда, педофила, которого я придушила подушкой у него в гостиной, что привело меня в такой экстаз, что трусы можно было выжимать. Может, теперь я посвящу жизнь не этому, а кампании #MeToo.