Три раны (страница 24)
Марио почти не сопротивлялся. Его вывели и потащили обратно к месту заключения. Проходя по пустым коридорам, он почувствовал запах детства: пахло стирательными резинками и красками. Но стоило открыть дверь в комнатушку, где его дожидались Фидель и Альберто, как оттуда шибануло ужасающей вонью, заставившей Марио отвернуться и скривиться в гримасе отвращения.
Его втолкнули внутрь и показали дулом маузера на Фиделя.
– Ты, на выход!
Друзья переглянулись. Марио увидел в глазах Фиделя страх. Он сжал плечо друга, и тот вышел из камеры.
Когда они остались вдвоем, Альберто принялся расспрашивать, что там было, но Марио отрешенно смотрел в стену и почти не слышал друга. У него болела голова, он чувствовал себя опустошенным. Затем, не вставая, медленно, словно у него впереди было все время мира, он начал рассказывать, как все прошло. Потом оба погрузились в тяжелую тишину, полную неуверенности и страшного ожидания неизвестности.
Марио посмотрел в окошко над головой. Вечерело. Прошло уже три дня, но о Фиделе не было никаких вестей. Альберто вывели на допрос через несколько часов после того, как увели Фиделя. Когда, спустя несколько часов, он вернулся в камеру, то походил не на человека, а на отбивную. Все его тело было покрыто синяками. Стоная от боли, он скорчился на коленях у Марио, не глядя ему в глаза и не произнося ни слова. Марио не нарушал тишины. Спустя некоторое время он почувствовал, что тело друга содрогается от плача. Марио глубоко вдохнул зловонный воздух камеры. Альберто проплакал очень долго, а друг поддерживал его своим молчанием. Они почти не разговаривали, на это не было сил. И чем больше часов проходило, тем меньше оставалось надежды выбраться в скором времени из крысиной дыры, в которую их загнали. Отдохнуть не получалось: спать приходилось на грязном и липком полу, все кости ломило. Дверь открывалась только по утрам, когда им разрешали по одному выйти в уборную. Из еды давали кусок черствого хлеба и темного цвета бульон с горохом. В первый день супчик показался им отвратительным, и они отказались его есть, но потом поняли, что по-другому не выжить, ведь непонятно было, сколько времени они проведут в заточении. Поэтому ели через силу и допивали жижу, зажав нос, не только потому, что сама она была омерзительная, но и из-за удушающего зловония вокруг, привыкнуть к которому было невозможно.
Пронзительный лязг замка вырвал их из привычной апатии. Кто-то пришел в неурочное время. Марио поднял голову. Он надеялся, что к ним, наконец, вернут Фиделя.
За дверью оказалось двое вооруженных мужчин, одетых в синие комбинезоны с военной портупеей.
– Господи, ну и вонища здесь!
Открытая дверь позволяла Марио и Альберто сделать глоток чуть более свежего воздуха.
– Неужели никто не позаботился о том, чтобы поддерживать здесь хоть какую-то чистоту?
– Мы – солдаты, а не уборщицы, – огрызнулся кто-то, остававшийся невидимым для Марио.
– Ладно, вытаскивайте их отсюда. Подлечите и приведите в относительно приличный вид перед переводом, чтобы никто не сказал, что мы не заботимся о задержанных. И дайте им чего-нибудь поесть и немного воды, а то вид у них такой, будто они ничего не ели несколько лет.
Марио показалось, что этот властный голос нисходит прямо с небес, это был прекраснейший голос в мире. Узники залпом выпили несколько стаканов воды, поели хлеба и шоколада. Им выдали штаны и рубашки, позволили умыться и побриться. Новая рубашка пахла потом, а на штанах были жирные пятна. Но Марио ничего не сказал: эта одежда все равно была лучше, чем его собственная, липкая от пота и грязи, которой была покрыта камера. Ему наконец-то перевязали руку, а Альберто обработали раны на лице. Этим занимались две женщины, одетые, как и все ополченцы, в комбинезоны с военной портупеей. Младшая из них взялась бинтовать руку Марио.