Максимилиан силился понять, какую эмоцию скрывает опущенное забрало «главного охотника», ведь он уж точно не привык к подобному обращению. И почему учитель так рьяно нападает на него? Неужели не видит, что этот человек опасен? Он и его фанатичные доброделы с дубинками?

Но, должно быть, Грокк тоже хорошо знал Крюгера, поэтому предпочел ответить, а не пререкаться со сварливым стариком.

– Господин главный экзорцист, должно быть, слышал о новом очаге проказы в районе фонтана Балестра? Нам сообщили, что в этом доме скрывается мужчина, причастный к этой хвори. Несколько лун назад он был замечен в тех местах, лицо его не скрывала маска, глаза полнились чернотой, а с губ срывались богохульства и темные заклинания. Так не должны ли мы, господин люминарх, провести дознание, докопаться до правды? А, докопавшись, покарать изменника рода человеческого?

Максимилиан посмотрел на учителя. В городе в последнее время действительно появилось много тех, чей разум совратили вездесущие твари из Пустошей, либо же тех, кто добровольно вызвался служить Тьме, надеясь на ее милость и защиту. Следуя указаниям новых хозяев, они становились разносчиками болезней, отравителями вод, призывателями порчи и сглаза.

Неужели в доме за их спиной один из таких еретиков? И какое до него дело Крюгеру?

– Твои соглядатаи – слепые тунеядцы, не способные отличить вошь от блохи, – пренебрежительно возвестил фурадор. – Я сам схожу и всё проверю. Будет нужда – обращусь в орден. А ты забирай свою свору и идите куда шли.

«Свора» зарычала, заворчала от такой наглости, застукала дубинками и трещотками. Они сейчас действительно выглядели псами, готовыми броситься и разорвать наглого экзорциста, а заодно и притихшего мальчишку, и лишь гордое молчание лидера, будто крепкие поводки, удерживало их на местах.

– Твои слова обидны и несправедливы, – Грокк был все еще вежлив, но голос уже отдавал сталью. – Скажи, разве церковь избавила луговую общину от ведьмы, что морила детей и калечила скот? Или кто-то из ордена откликнулся на призывы готтенского лесничества, когда еретики поджигали их дома? Или это светочеи и люминархи патрулируют улицы, охраняя покой горожан от темных созданий? Почему же сейчас ты не даешь нам заниматься привычной работой, экзорцист?

Слова были встречены одобрительным гулом и довольно смелыми высказываниями в адрес церкви.

Но Крюгера было не просто свалить обличительной речью.

– Молния тоже иногда попадает в грешника, – хмыкнул он. – Я свое слово сказал. Я сам войду в дом и проверю живущего в нем на причастность к указанным деяниям. Коли ты прав, приму должные меры. Для того и прибыл сюда. Для того и освещен Светом Единым, защищен церковью, орденом и Тригмагистратом. Возьмешь на себя смелость оспаривать их решение?

Мужики с дубьем притихли, поглядывая на старшего. Все же пока они не были готовы выступать против верховной власти Империи, пусть даже и в лице едкого старика. Девочки-совы о чем-то перешептывались, склонившись масками друг к другу. Грокк молча размышлял, разглядывая оппонентов сквозь забрало.

– Будь по-твоему, люминарх Крюгер, – наконец произнес он. – Мы уйдем. Но делай свою работу хорошо, иначе нам придется вернуться.

Он повернулся, лязгая броней, и пошагал к своему коню. Следом потянулись мужики с дубинками, злобно крутя над головой трещотки. Последними ушли сестры Дилан, буквально прожигающие взглядами Максимилиана. Мальчику пришлось даже отступить за спину учителя, до того стало жутко от их немигающих взглядов.

Дверь в мрачный дом оказалась запертой, но у Крюгера в руке появился массивный продолговатый ключ, который он с хрустом провернул в замке. Оглядевшись по сторонам, экзорцист толкнул створку и вошел внутрь. Следом проскользнул Максимилиан, всё еще не понимающий, что происходит.

Дом оказался маленьким и неухоженным, затхлый воздух качал паутину под потолком, а на полу валялись потерявшие цвет тряпки. Крюгер уверенно протопал в конец коридора, убрал в сторону плотный полог и остановился.

В темной комнате, на фоне пыльного окна, стоял худой старик в одних лишь холщовых штанах. Одно плечо торчало выше другого, страшные шрамы по всему телу, кустистая борода и заметные даже под дряблой кожей витые сухожилия. И глаза, круглые, льдистые, абсолютно пустые, словно у мертвеца. Эти глаза притягивали взгляд, и Максимилиан не сразу заметил характерный гостальерский меч с крюком на конце, который старик держал крепко, с профессиональным отлетом для широкого удара сбоку.

– Нильс, – тихо и с неожиданной лаской позвал Крюгер. – Брат, это я, Август!

– Август? – эхом откликнулся старик, его губы растянулись в неловкой улыбке. – Проходи, братец, не стой на пороге.

Меч опустился к ноге, но из худых пальцев не выпал.

Крюгер подошел к Нильсу, приобнял за плечи и посадил на рассохшийся табурет. Осторожно забрал оружие, поставил в сторону. Бросил Максимилиану:

– Посмотри за ним!

И ушел в соседнюю комнату, где загремел ведрами и чугунками.

Максимилиан осмотрелся, привыкая к полумраку. С первого взгляда комната напоминала обычное жилище одинокого старика – грязь, мусор, сырые подтеки по углам. Но чем больше мальчик всматривался, тем больше замечал странных и пугающих подробностей.

То, что он поначалу воспринял как плесень и разводы, оказалось множеством рисунков, буквально покрывающих стены. Точнее, не совсем рисунков, а линий, спиралей, углов и квадратов, нарисованных углем, мелом, нацарапанных чем-то острым. Они наползали друг на друга, пересекались, ветвились и прерывались вдруг. В них не было смысла, хотя местами угадывалась некая системность, последовательность. Чернели длинные зарубки от чего-то острого, тяжелого. Они были всюду, словно старик время от времени пытался прорубиться сквозь собственный рисунок.

А еще тут и там попадались самодельные фигурки, не то уродливых людей, не то всевозможных тварей. Связанные из веток, из кожаных шнурков, вырезанные из древесной коры, из черных корней. Подвешенные, прибитые к стенам, лежащие у окна и в пепле погасшего очага – десятки их, будто разбитая и развеянная игрушечная армия.

Максимилиан бросил нервный взгляд на меч, что лежал неподалеку от старика. Протянул руку, намереваясь убрать оружие подальше.

Пальцы скользнули по гладкой, отполированной кожаной рукояти, в глаза бросилась гравировка на лезвии: девиз гостальеров – «Огонь на лезвии, Свет в сердце», а ниже символ легиона Тригмагистрата – вписанные в круг меч с гардой в виде трехконечной звезды и цифра «девять».

– Ты кто? – вдруг проскрипел старик, повернув голову к Максимилиану.

– Я – ученик господина Крюгера, – откликнулся мальчик, выпрямляясь.

– А, – разочарованно протянул Нильс. – Свежее мясо.

Максимилиан не нашелся, что ответить. Лишь с неудовольствием отметил сходство в раздражающей манере общения братьев.

Старик заерзал на табурете, огляделся, словно соображая, где находится. Вновь поднял скрытое в тени длинных спутанных волос лицо на молодого экзорциста.

Мальчик неуютно поежился, сделал вид, что разглядывает стены.

– Пустой кувшин, – пробубнил гостальер. – Ливер, печень, селезенка… Уже бывал там?

Его палец с кривым ногтем указал на рисунок.

– Где? – не понял Максимилиан.

– «Где, где»… Под кожей мира, в Долине, раздери твои потроха!

И тут мальчик наконец понял, что ему напоминал рисунок на стенах! То был узор Долины Дергалим, рисунок лабиринтов, разорванных, перемешанных и наложенных друг на друга.

– Откуда вы… – начал он и осекся. – Вас тоже учили на экзорциста?

Старик хрипло закашлялся. Максимилиан не сразу понял, что тот смеется.

– В эту яму ведет много тропинок.

Нильс с кряхтением поднялся, опираясь о колени. Добрел до стены, провел шершавой ладонью по доскам.

– Да-да, ямы, тропинки, тупички… Лазы, ловушки, западни. Они считают, что могут скрыться, но их всё равно найдут. Найдут… Те или эти. Придут, приползут, прилетят, – голос старика потускнел, слился в бессвязное бормотание.

Заскорузлые пальцы наткнулись на привязанную куколку из веток, впились в нее, обхватили, словно силясь раздавить. Донесся сухой треск.

– Этот голод подчиняет всех… Амулька-пАА… Ххирса…

Гостальер разжал кулак, посмотрел на ладонь, из которой посыпались палочки.

– Всех сожрут… Всех.

Его слова были бредом выжившего из ума старика, но что-то зацепило в них Максимилиана. Что-то похожее он уже слышал когда-то!

– О ком вы говорите? – осторожно спросил он. – Кто всех сожрет?

– Не слушай его!

Окрик Августа Крюгера раздался так неожиданно, что мальчик подпрыгнул.

Экзорцист появился с наполненным кувшином и чистой тряпицей, почти швырнул все это на стол, выплеснув воду. В несколько шагов пересек комнату, срывая фигурки, швыряя их под ноги. Схватил брата за плечо, тряхнул:

– Хватит! Или мне вырвать твой поганый язык?

Нильс не сопротивлялся, лишь скалился да поблескивал глазами.

– Ступай домой! – гаркнул экзорцист Максимилиану.

– Учитель, я могу помочь!

– Нет! – грубо ответил Крюгер, добавил сдержанно: – Ступай домой, я приду позже. Передай Абе, чтобы приготовила теплую ванну.

Максимилиан покорно поклонился, торопливо вышел на улицу.

– Мушки светлые, мушки темные, – послышался вдогонку голос Нильса. – Мушки в ушки к нам, мушки в глазки к нам…

Шагая по пустынным улицам, мальчик погрузился в размышления. До этой поры ему не приходилось слышать о родственниках учителя, тем более о живом брате, проживающем по соседству. Старый экзорцист, конечно, не самый общительный человек, но уж о подобном мог бы упомянуть хотя бы вскользь.

Впрочем, причина молчания Крюгера очевидна – его брат явно не в себе, к тому же одержим какими-то еретическими образами. Такой родней не хвалятся, скорее даже сторонятся. И то, что учитель до сих пор заботится о Нильсе, говорит лишь об их безграничной любви.

В памяти сами собой всплыли воспоминания о Роланде, утраченном старшем брате. Как они играли в детстве, как им было хорошо в их маленьком доме в Стоунгарде. Роланд порой задирал его, но и защищал тоже, всегда был готов прийти на помощь.

К горлу подкатил горький ком, закололо в груди. Максимилиан силой заставил себя успокоиться, глубоко вдохнул сырой воздух.

Слезы скорби выплаканы, незачем ворошить прошлое. Их обязательно воссоединит Свет, но до той поры нужно держать сердце в целости, а душу – в спокойствии. Темные сущности умеют находить подобные бреши и бить в них прицельно. Для экзорциста подобные слабости – непозволительная роскошь.

Он отмел эмоции, принялся думать, как побороть свой недуг, как справиться с лабиринтами. Где-то на фоне мелькнула мысль о том, что слова старого гостальера вроде бы смутно знакомы, будто уже где-то слышал подобное. Но не стал копаться, были дела поважнее.

5

Они обложили его так умело, что Максимилиан ничего не заметил до тех пор, пока уже не стало слишком поздно. «Козодои», тьма их забери! Откуда они в этом квартале? Обычно беспризорники не забирались в Цеховой, ремесленники быстро отлавливали воришек и обрывали им уши.

Максимилиан сделал шаг назад, бросил взгляд загнанного зверя по сторонам. Все пути к бегству отрезаны. По левую руку – широкий канал с темной водой, по правую – глухая стена в два его роста. Единственная дорога, по которой он пришел, перекрыта «козодоями». И помощи ждать неоткуда, с тех пор, как перестал ходить паром, здесь почти никто не бывает.

Хорошее место для засады. Плохое место для побега.

– Эй, студиоз! А ну вываливай что есть! И не дергайся, хуже будет!