Этого Максимилиан ждал и боялся одновременно. Чиркнул, зажигая свечу, торопливо вытащил сердолик учителя, положил рядом с остальными камнями. Последним выложил ловушку-окарину^[18], украдкой смахнул выступивший под маской пот.

– Обмочилась, сука, – злорадно прокомментировал один из охранников, хлюпая разбитым носом. – Ничего, здоровее будет.

Девушка под их руками почти не дергалась, лишь хрипела и стучала по полу пятками. Призрачные щупальца пропали, вместо них в воздухе шевелилась бесформенная масса, будто пена на волне.

Темная сущность была оглушена и, возможно, частично вырвана из тела несчастной Гризельды. Все же Крюгер был профессионалом в своем деле, его нахрапом не возьмешь. Но нужно спешить, пока тварь не пришла в себя и не начала потрошить то, до чего может добраться – тело и разум несчастной.

– Погружайся, – нетерпеливый голос ментора отмел сомнения. – Я буду его держать.

Максимилиан с готовностью кивнул, пытаясь преисполниться решимости. Мелькнула мысль: смог бы он одновременно контролировать такую сильную сущность и уходить в Долину Дергалим? С простыми призраками у него уже получалось, а здесь…

Девушка встрепенулась, сильно дернулась, будто изнутри ее толкал некто куда больший, чем она сама. Охранники напряглись, Крюгер рявкнул:

– Живее!

Максимилиан глубоко вздохнул, и текст Канона полился из его рта. Слова разгонялись, вибрировали, проникали под плоть мироздания и раскрывали перед внутренним взором миры, что находились вне привычного бытия. Непрерывный речитатив гипнотизировал, и вот уже Максимилиан сам оказался за пределами своего тела, бесплотной частицей света парил над бесконечным узором Долины. Было странно, отчего-то картинка двоилась и плыла, будто он смотрел сквозь слезу. Но прежде чем мальчик удивился, узор откликнулся, стал четким и раскрылся Лабиринтом.

То были запах свежих весенних цветов, плавно колышущиеся стены из прохладного шелка и пышные рюши над головой, сквозь которые проникали теплые лучи солнца. Но чем дальше Максимилиан продвигался по этому перинному раю, тем чаще попадались прорехи, за которыми виднелось совсем другое, чужое постельное белье, пятна грязи на бело-розовой пасторали, а под ногами хлюпали желчно-желтые лужи прокисшего вина. Но единственное, что оставалось неизменным, это налетающий временами аромат весенних цветов. Это и был ключ, за него ухватился Максимилиан, пробираясь сквозь кажущиеся бесконечными коридоры из шелка.

Спину предупреждающе обожгло, и мальчик застонал сквозь зубы.

Нет! Нельзя! Не сегодня!

В другом мире, в разбитом доме торговца Хёрша, одержимая демоном девушка сумела отпихнуть одного из охранников и завыть, распространяя черное зловоние. Ментор атаковал связкой Слов, даже не скрывая их. Гризельду выгнуло дугой, на пол полились испражнения. Вспыхнули белые самоцветы, угрожающе забагровел сердолик.

А Максимилиан практически бежал по Лабиринту, хватая носом воздух, словно охотничий пес. Ему попадались изящные туфельки, изящные пудреницы из ракушек, россыпь перламутровых бус – но не было того, что нужно!

Новый приступ боли – и Максимилиан взвился ужом, словно мог отлепить от спины жалящий раскаленный прут. Но тот держался крепко, словно жало прорывалось сквозь тело, поджаривая легкие и желудок.

Максимилиан закричал от боли и отчаяния. Припадая и спотыкаясь, побежал вперед, уже даже не заботясь о запахе цветов.

Что-то было не так! Что-то здесь было неправильно!

Шелк, поляна с нежной травой, теплый вечерний бриз, танец бабочек в воздухе.

Розовая вязанная пинетка, такая маленькая, что почти затерялась среди обрезков яркой ткани.

Девушку он нашел в последний момент – сжавшийся пуховый комок в глубине перин. Даже протянул руку, хотя был слишком далеко.

Нестерпимое проклятие вырвало его из Лабиринта, швырнуло в бьющееся на грязном полу тело, прихлопнуло как жалкое насекомое.

Но он понял, в чем дело! Понял, что было не так!

Сдавленно просипел:

– Паразит там, но не в ней!

Их с Крюгером глаза встретились, и за короткий миг Максимилиан увидел, как удивление во взгляде учителя сменилось осознанием услышанного.

– Держи тварь! – каркнул он.

Кусая губы от боли, Максимилиан поднялся, читая воззвание к Свету. Он опять провалил экзамен! Но разочарования и сожаления останутся на потом – Крюгер ушел в Долину, а ему предстояла изматывающая дуэль с пришедшей в себя тварью.

* * *

– На сносях? – в который уже раз переспросил Хёрш, пуча и без того круглые глаза. – Вот курица! Давно?

– Месяц четвертый-пятый, – устало ответил Крюгер.

– Четвертый-пятый? – эхом откликнулся господин Хёрш. – Это что ж, значится, на Овсяный Солнцеход я ее обрюхатил?

Он спихнул дремлющую на коленях девицу, вылез из груды свалявшихся шкур и вперевалку прошелся туда-сюда. Замер возле пыльного окна, с хрустом почесал грудь.

– А чего она раньше не сказала? – лицо под толстым слоем грима возмущенно сморщилось. – Да и брюха не видно вовсе.

Экзорцист, как и Максимилиан, оставил вопросы без ответа, но тут вмешался один из приближенных торговца – седой мужик в меховом жилете.

– Ежели баба в теле, так оно и не видно, – прогудел он. – Бывает, и сама не знает, что дитё носит.

Хёрш крякнул, пошарил рукой по столу в поисках кувшина с вином. Не найдя, повернулся к экзорцисту, спросил с надеждой:

– Сын?

Максимилиан вспомнил розовую пинетку, бросил взгляд на учителя. Тот точно знал пол ребенка, но обрадуется ли торговец девочке?

Крюгер безразлично пожал плечами, сказал:

– Темную сущность мы убрали, но госпоже лучше пару дней провести в соборе. Скажите, что я прислал, там знают что делать. И светочея позовите, пусть в доме молебен проведет, почистит.

– Всё сделаю! – торговец сделался радостным и покладистым. – Такую новость ты мне принес, люминарх! Проси что хочешь, я сейчас щедрый!

– Утром человека пришли, покажу, где крышу подправить.

Крюгер брезгливо окинул взглядом грязный пол и бесстыдно развалившуюся среди мехов девку, сказал:

– К жене иди, покайся. Та тварь – наполовину твоих рук дело.

Торговец застыл с разинутым ртом, а старый экзорцист уже толкал Максимилиана к выходу.

* * *

Они шли домой пустынными улицами, обходя закрытые черными лентами переулки. Город заметно опустел за последнее время, зачастую единственным аккомпанементом их шагов были скрип покосившихся ставен да завывание ветра в холодных печных трубах. Моросил кажущийся бесконечным осенний дождь, ноги загребали холодную воду грязных луж.

Обряд дался им тяжело. И если Максимилиан еще мог найти в себе силы для продолжения дня, то учитель выглядел старым грифом, тащившим на себе враз отяжелевшие крылья. Он тяжело опирался на трость, кряхтел и вздыхал, если приходилось вынужденно менять маршрут.

А еще Максимилиану казалось, что учителя гложет тот факт, что у его ученика опять ничего не получилось. И от этой мысли юношу одолевал горький стыд, клокочущий в груди и толкающий к горлу слова извинения, слова о признании поражения. Пока что их сдерживал страх, но эта дамба уже почти прорвалась.

– Молодец, что сообразил про ребенка, – скрипучий голос Крюгера был еле слышен. – Не каждый опытный фурадор обратил бы на это внимание.

– А? – Максимилиан не сразу понял, что правильно расслышал ментора.

Он что – хвалит его?

– Говорю, молодец, – чуть громче и ворчливее повторил люминарх. – Не совсем уж пропащий.

И вновь замолчал, что-то бормоча под маской.

Сердце Максимилиана защемило от благодарности учителя, и он решил, что лучше момента не будет.

– Мне кажется, я не смогу пройти Лабиринт, – сказал он и замолчал, пытливо ожидая реакции.

Добавил на всякий случай:

– Я всё делаю правильно, но что-то меня не пускает.

– Что не пускает? – откликнулся Крюгер, не оборачиваясь.

– Я не знаю, – честно признался Максимилиан. – Мне кажется, это как-то связано с той раной, что оставил лопнувший самоцвет. Каждый раз болит именно там, словно кто-то за крючки дергает, выдирает из Долины, как рыбу на поверхность.

– Ерунда, – уверенно буркнул люминарх. – Это никак не связано.

Тут Максимилиану ответить было нечего, вся его теория строилась лишь на одной этой догадке.

– У меня нет других объяснений, господин учитель, – растерянно ответил он. – Всё остальное я делаю правильно.

Крюгер закашлялся, будто рассмеялся. Протянул насмешливо:

– Мда… Всё правильно, кроме завершения обряда.

Это было обидно, ведь Максимилиан сказал, что дело не в знаниях или умениях! Неужели учитель настолько закостенел в собственной непогрешимости, что не хочет видеть очевидного?

Но Крюгер, помолчав и о чем-то поразмыслив, вдруг сказал:

– Вернемся – отведу тебя к Дамасу, пусть еще раз осмотрит. Может, примочки какие пропишет.

Старый фурадор повернул голову к мальчику, глаза тускло блеснули в глубине маски.

– Но если мы никак не исправим эту ситуацию, то я не знаю, что с тобой делать, Рэкис.

Он сказал это спокойно, без угрозы, но у Максимилиана холодок пробежал по спине. Учитель очень редко называл его по имени, и это говорило как об искренности слов, так и об их важности.

Они вышли на перекресток Двух Судей, собираясь свернуть на Колесную, но их внимание привлек шум с соседней улицы. Обычно Крюгеру не было дела до городской суеты, но сейчас он замедлил шаг, потом и вовсе остановился, приглядываясь. Сказал решительно:

– Ну-ка, идём!

Еще издали Максимилиан заметил в толпе знакомые фигуры – статного мужчину в доспехах и с белыми лентами на плечах, а также сопровождающих его девочек в пушистых плащах и масках сов. А также всюду сопровождающих их плечистых мужиков с дубинами и трещотками.

Белый Грокк и сестрицы Дилан со своей свитой!

Самопровозглашенные охотники с тьмой стояли полукругом перед похожим на гнилой зуб дома. С покатой крыши ниспадала бурая бахрома усохшей виноградной лозы, из-под мертвых стеблей еле проглядывал край окна. Над дверной притолокой была прибита резная дощечка, на которой обычно писали имена или девизы хозяев, но сейчас она поросла мхом, и разобрать что-либо не представляло возможности.

Перед Белым Грокком подобострастно склонился мелкий мужичек в старом кафтане и берестяной маске с просверленными для глаз дырами. Он то и дело тыкал в сторону дома, кивая и что-то тараторя. Грокк возвышался над ним, будто укрытая снегами гора; из-под опущенного забрала виднелся широкий подбородок с торчащими седыми волосками. Когда мужичек закончил свой рассказ, пальцы в белых перчатках указали на дом. К двери двинулось двое «охотников» с дубинками.

– Именем Света остановитесь! – каркающий голос Крюгера отразился от стен и заставил всех повернуть к нему головы. – Какая нелегкая принесла вас сюда?

Экзорцист дошагал до затихшей компании, встал между ними и домом.

– Отвечайте, когда я спрашиваю! – прикрикнул люминарх, бесстрашно взирая на вооруженных людей.

Максимилиан, остановившийся за учителем, ощутил себя неуютно. Особенно когда поймал пристальные взгляды сестер Дилан. Было в этих девочках что-то пугающее.

– Свет тебе, люминарх Крюгер, – голос Грокка был густым и напевным, звучал словно из глухой бочки. – Народом и церковью уполномочены мы искоренять зло в землях наших. Неужели тебе это неизвестно?

– Известно, – пренебрежительно ответил фурадор. – Как и твое желание достаточно вольно трактовать фразы из орденской грамоты.

Мужики с колотушками и трещотками недобро забурчали, возмущенно переступая с ноги на ногу. Девочки-совы смотрели прямо и не мигая, словно большие куклы со стеклянными глазами.

– Незачем так говорить, господин люминарх, – тон Грокка оставался благодушным. – Мы также, как и вы, истово служим Свету, и лишь перед ним одним будем держать ответ за дела наши.

– Когда окажетесь перед ним, тогда и будете, – Крюгер не был настроен на дружескую беседу. – А я еще раз спрашиваю – что вы забыли возле этого дома?