Фурадор (страница 13)
Шарлотта сделала легкий книксен и вошла в комнату. Только сейчас Максимилиан заметил маленькую корзиночку в ее руках.
– Уютно у вас, – заметила племянница судьи Артариуса, будто находилась не в скромной комнатке ученика экзорциста, а в доме высокородного.
Двигалась она удивительно плавно, будто плыла. За ней тянулся нежный цветочный аромат, который хотелось вдыхать полной грудью, хотелось запоминать. Шарлотта была настолько красивой, что хотелось любоваться не отрывая глаз, и, вместе с тем, она порождала чувство глубокого смущения, смятения.
Шарлотта что-то спросила, и мальчик прослушал вопрос, очарованный ее пленительным образом.
– Прошу прощения? – моргнув, переспросил он.
– Я принесла вам домашний сыр и фруктовую пастилу, – девочка качнула корзинку на пальцах и поставила на пыльный подоконник. – Дядюшка сказал, что вас ранили, так я сразу напросилась с ним к господину Крюгеру. На вас правда напали разбойники?
Максимилиан вряд ли стал бы называть шайку беспризорников разбойниками, но уж очень заразительный огонь блестел в глазах девочки.
– Можно и так сказать, – ответил он, потупив взгляд.
– Расскажите! – с любопытством потребовала Шарлотта. – Должно быть, это страшно и волнительно!
Мальчик покрылся испариной. Какую историю тут можно рассказать? Ничего героического он не совершил, но уж очень хотелось произвести впечатление на девочку. И пусть он не имел привычки врать, но кто его осудит, коль сейчас чуть приукрасить рассказ? Исключительно для удовольствия Шарлотты, конечно же!
– Я шел по дороге, – начал он с хрипотцой. – Тут они вышли… Тоже… На дорогу.
С ужасом понял, что слова застревают в горле, будто бурелом на проселке. Он так старался понравиться, что перенервничал, заболел косноязычием!
Шарлотта терпеливо ждала, изучая глазами Максимилиана. От этого взгляда мальчик смешался еще больше!
– Их было много, а я один, – продолжил мальчик, ощущая, как краснеет. – Мы дрались, а потом один ударил меня ножом.
Он коснулся пальцами рукава, под которым скрывалась тугая повязка.
– Ножом? – с удивлением переспросила Шарлотта.
Максимилиан растерянно пожал плечами:
– Ну да, ножом.
– А у вас были при себе меч или кинжал?
– Нет, не было, – ответил мальчик, умолчав про кастеты, оружие простолюдинов, вовсе не подобающее высокородному.
– У мужчины должно быть при себе оружие, – наставительно прокомментировала Лотти. – Капитан Этекс, добрый друг нашей семьи, говорил, что мужчина должен уметь клинком отстаивать свою честь, честь дамы и Империи. Его племянники, к примеру, с младых ногтей обучаются военному делу и фехтованию. Вы умеете фехтовать, Рэкис?
– Нет, не умею, – нехотя признал Максимилиан. – Но мой старший брат обучался в Имперской военной Академии, он показывал мне выпады, удары. Если бы я остался дома, в Стоунгарде, то тоже носил бы меч.
– Ой, простите за бестактность, – Лотти прикрыла рот тонкими пальцами. – Я не хотела смутить вас. Конечно, вы не умеете фехтовать! Вы же обучаетесь более тонкому, духовному ремеслу. Оно не менее важно и благородно.
– Я могу за себя постоять! – протестующе ответил Максимилиан.
Вышло немного грубовато.
А в памяти всплыли клинок, по самую рукоять вошедший в живот Годвена, и падающее в пропасть у Карнизов тело. И его, Максимилиана, пальцы, дрожащие и бледные, секунду назад сжимавшие рукоять кинжала.
Не было в убийствах ничего благородного, лишь грязь и отвращение.
Лотти заметила произошедшую в нём перемену, сказала миролюбиво и ласково:
– Нисколько не сомневаюсь в вас, милый Рэкис, – её глаза улыбнулись. – Не обижайтесь на меня, на меня нельзя обижаться. Я, порой, бываю ужасно несносной и лезу не в своё дело, но не по злому умыслу, а таков уж мой характер, ничего поделать не могу.
Тут уже Максимилиану пришлось убеждать девочку, что вовсе он не обижается, а сама она – сама добродетель, светлая и хорошая.
– Дорогой Рэкис! – рассмеялась Шарлотта. – Необычайно лестно, что в ваших глазах я такая. Смотрите, привыкну к похвалам.
– Привыкайте! – горячо заявил Максимилиан, ощущая, как часто забилось сердце. – Не могу говорить о вас в ином ключе. И другим не позволю.
Девочка вновь рассмеялась, а потом склонила голову набок, будто раздумывая. Сказала с лукавой хитринкой:
– Ох, не пожалеть бы вам о своих словах.
– Не пожалею.
Она вдруг выпрямилась, вскинула вверх руку с невидимым мечом, звонко спросила сквозь улыбку:
– Согласны ли вы, благородный Рэкис, стать моим рыцарем чести?
Максимилиан с радостью принял её игру, понимая, что до глубины души серьезен в своих словах.
– Согласен!
Рука девочки опустилась, и она торжественно сказала:
– Отныне вы – мой рыцарь чести! Будьте готовы днём иль ночью прийти на мой зов, защитить мою честь или жизнь!
– Буду! – гордо заявил Максимилиан, мысленно мечтая, чтобы шанс проявить себя выпал как можно быстрее.
Шарлотта запрыгала на месте, захлопала в ладоши. Воскликнула:
– Рэкис, вы удивительный!
У мальчика от счастья дух перехватило.
Они общались ещё час или два – счёт времени был утерян. Девочка живо интересовалась жизнью и учебой Максимилиана, что мальчику льстило. Его, в свою очередь, восхищал кругозор Шарлотты, её зрелые суждения о самых разных вещах, о большинстве из которых он сам имел лишь поверхностное представление. Лотти легко перескакивала с разговора о танцующих мраморных куклах мастера Чатека, пропавшего без вести при падении столицы, на таинственных шелкопрядов, ревностно оберегаемых правителями Империи Шингрей, с жития Первых Пророков – на обсуждение последних новостей.
Что ещё понравилось Максимилиану, так это скромность девочки. Несмотря на свои потрясающие знания, она каждый раз отмечала, что всему обязана родителям, не скупившимся на её обучение, и Обществу Светлых Дев, собравшему самых благородных и благочестивых дам.
С Шарлоттой было удивительно легко и волшебно. Тем тяжелее был миг, когда в дверях появилась баба Аба и в своей сварливой манере сообщила, что судья Артариус собирается уходить, и что юной госпоже не пристало задерживаться дольше, чем полагают приличия.
– Вы – необычный человек, Рэкис, – напоследок сказала Шарлотта, коснувшись руки мальчика. – Я очень рада нашему знакомству.
Максимилиан готов был воспарить от счастья, ответил с чувством:
– Я тоже очень рад! Скажите, что мы ещё увидимся!
– Конечно, увидимся, – рассмеялась девочка. – Вы ведь теперь мой рыцарь чести.
И упорхнула за дверь, оставив мальчика в разом потемневшей и подурневшей комнатке.
* * *
На следующий день Крюгер строго осмотрел мальчика и нашёл состояние ученика удовлетворительным. Максимилиан и сам чувствовал себя хорошо, всё еще пребывая под впечатлением от посещения Шарлотты. Рана почти не беспокоила, напоминая о себе лишь при неосторожном движении.
Пока он шёл на поправку, ситуация в городе ухудшилась. Из-за новой вспышки червивой лихорадки власти закрыли два квартала, запретили брать воду в колодцах и прудах у западной стены. Зловонное дыхание Лунных Пустошей принесло кровяной дождь, придавший домам и улицам вид кошмарных скотобоен, а вместе с туманом на улицы выползли призраки-паразиты, разом прибавив работы Ордену Фурадор.
Ворота Ноиранта теперь закрывались не только по ночам, но и днём, оставляя для выхода наружу хорошо охраняемую дверь. Дороги всё равно были пусты, а редких беженцев, что ещё приходили с севера, сразу отправляли попытать судьбу на юге, либо, если их вид уже мало походил на человеческий, расстреливали из арбалетов. Ходили слухи о «чумном сеятеле» – неуловимом разносчике заразы, нечестивом слуге Тьмы, оставляющем в городе семена болезней. Кто-то называл таковой худую сгорбленную старуху в платке из вереска, кто-то – худого мужчину с сухой ногой, кто-то – плачущего ребёнка с гноящимися глазами. Дня не проходило без драк и поножовщин из-за того, что сосед подозревал соседа, родственники обвиняли друг друга в наведении сглаза и порчи, а в кривом юродивом видели порождение Пустошей. Стража всюду не успевала, и потому чаще торжествовала уличная правда, не знающая ни разума, ни пощады.
Несколько раз и Максимилиан становился целью придирчивых проверок самодеятельных патрулей. Пока что от необдуманных действий их останавливали медная орденская фибула и пергамент с указом экзарха Сервия о назначении названного Рэкиса на послушание к люминарху Крюгеру. Однако было заметно, как с каждым днём добровольные охотники на «тёмных» становились всё злее и нетерпеливее. Должно быть, сломался в горожанах тот кажущийся нерушимым стержень, которым когда-то славился пограничный Ноирант, переживший ни одну вражескую осаду. Подточили его страх, подозрение и ненависть.
Работы оказалось действительно очень много. Ещё недавно Церковь вызывала экзорцистов в самых тяжелых случаях, но редкий день обходился без визита очередного светочея, которому за прошедший день приволокли в приход пару, а то и пяток одержимых. В таких случаях Крюгер посылал разбираться Максимилиана, благо всё можно было решить читкой Канона, без погружения в Лабиринт. Сам же учитель, как и полагалось настоящему главному городскому экзорцисту, брался за самые сложные дела, в одиночку уходя во мрак города и возвращаясь бледным подобием собственной тени.
Максимилиан поначалу боялся, что не справится с таким потоком работы, но в какой-то момент он вдруг понял, что готов к такому противостоянию, что уже так часто превозмогал лишения и боль, что куда как быстрее адаптировался к трудностям. Если на свой первый самостоятельный обряд он шёл, будто поджавший хвост щенок, боясь показать свой страх, то к концу дня увидел, какими глазами на него смотрел служитель Церкви. Не как на щенка – а как на самого бесстрашного волкодава, который сумел собраться, войти в круг к тёмной твари и просто сделать свою работу.
И тогда Максимилиан успокоился, поборол страх. После пятого или шестого удачного обряда наконец уверовал, что не совсем пропащий, что уж с самыми простыми паразитами справиться вполне способен.
Мечтательно подумал, как бы сейчас смотрела на него Шарлотта? Гордилась бы им? Похвалила бы?
А может… Может даже позволила взять себя за руку!
Так продолжалось несколько дней. А потом судьба вновь поставила окрылённого мальчишку на место.