По утрам приходилось платить состоянием неверной реальности, когда после пробуждения Максимилиан не сразу осознавал, что уже не спит. Болела голова, глаза отказывались открываться, и приходилось подолгу мочить голову в кадке с холодной водой, растирая шею и затылок. В себя он приходил лишь после того, как ходил «до ветра» в уличный нужник, хватая полной грудью отрезвляющий осенний воздух.

Но сегодня было особенно серое утро, и когда они с ментором вышли из дома, Максимилиан до конца так и не проснулся. В желудке плескалась холодная похлебка, мысли бесцветными лохмотьями хватались за проплывающий мимо пейзаж. Засмотревшись на блестящий диск Церкви Света Единого, мелькающий среди крыш, не сразу понял, что Крюгер разговаривает с ним.

– … слишком много дури в голове, – уловил он обрывок фразы. – Тебя нужно колотить, как старое одеяло, пока всё не вылетит прочь! Вот прямо колотить, а не ждать милости, пока соизволит само дойти. Не выходит через голову, так будем через хребет.

Максимилиан нахмурился, пряча голову в плечи. Некоторое время назад, еще в самом начале обучения, Крюгер уже пытался пороть его, вбивая науку силой. Юный Авигнис, не привыкший к такому обращению, тем не менее стойко выносил все удары, искренне считая, что учителю лучше знать, как правильно. Но когда понял, что побои не приносят ничего хорошего, только боль и обиду, отказался ложиться на скамью. В тот раз ментор сломал об него свою трость, пытаясь усмирить молодого упрямца. После чего, в сердцах, дал Максимилиану хорошую пощечину, чем выбил сознание из еще неокрепшего тела. Мальчик упал, разбил себе голову и несколько секунд лежал без дыхания. Когда баба Аба привела его в чувство, то Максимилиан впервые увидел в глаза учителя нечто, похожее на уважение.

С тех пор ментор перестал его бить. Впрочем, причин для этого ученик экзорциста не давал – учился исправно, не хулиганил без меры и показывал выдающиеся результаты на практике. Крюгер даже выдал ему несколько лестных эпитетов с явной гордостью.

А потом нашла коса на камень – оказалось, что подающий надежды подопечный не может пройти Лабиринт, неотъемлемый элемент в работе фурадора. С тех пор между ними будто вшивая кошка пробежала.

– Ты – позор моей старости, – бубнил ментор, сипло дыша под маской. – Десяток лучших экзорцистов выпустил я в этот мир, но все будут вспоминать именно тебя!

– Вы – хороший учитель, господин! – искренне возразил Максимилиан. – Дело во мне.

– Молчи, – отмахнулся экзорцист. – Лучше думай, как обряд проводить будешь. И, видит Свет, лучше бы у тебя сегодня всё получилось.

– Я сделаю всё возможное, господин учитель!

Дальше шли молча, угрюмо шлепая по лужам. Каждый думал о своем, и Максимилиан заранее возненавидел этого день.

Навстречу попалась небольшая похоронная процессия – сгорбленный мужчина нес на плече небольшое тело, замотанное в саван. За ним брели причитающая старуха и маленькая девочка, ведущая под руку слепого старика.

Мужчина поклонился Крюгеру, попросил благословения. Экзорцист не отказал, как никогда не отказывал просящим.

Дом, в котором предстояло проводить обряд, они заметили издалека. Остроконечный купеческий дом с яркой черепицей и светлыми декоративными рейками на фасаде возвышался над редкой толпой зевак, собравшихся у забора. Даже с другого конца улицы было слышно доносящиеся женский визг, звуки бьющейся посуды и глухие удары.

Из толпы выбежала женщина в чепчике и полотняной маске, разрисованной символами Света, бросилась навстречу.

– Сюда, господин люминарх! – затараторила она. – Господин Хёрш просил вас сразу отправить к нему!

Экзорцист позволил проводить себя сквозь притихшую толпу ко входу во флигель – небольшую пристройку с добротной печной трубой и коновязью. Женщина в полупоклоне указала на входную дверь, сама дальше не пошла. Крюгер замешкался, бросая взгляд на дом, из которого доносились женские крики. Толкнул дверь, и они с Максимилианом вошли во флигель.

И почти сразу же остановились перед спинами столпившихся за порогом мужчин. В нос ударил застоявшийся запах пота и крепкой браги, глаза заслезились от густого дыма молельных палочек.

Мужчины расступились, и взору предстала небольшая комната, более всего напоминающая трактир в церкви. Дальнюю стену густо украшали образы Света Единого, вырезанные из дерева, отлитые в серебре, нарисованные на холстах и прямо поверх побелки. Под стеной, засыпав подставки толстым слоем пепла, в большом количестве дымились палочки для вознесения молитв, отчего воздух мерцал и искажался. На полу, в липких винных лужах, валялись кувшины и бутыли, обглоданные кости и прочий мусор. Среди засаленных меховых шкур, наброшенных поверх мебели, ворочался тучный мужчина в обнимку с полуголой девицей. Лицо мужчины покрывал разноцветный грим, в бороде застряли куски салата, на толстых пальцах поблескивали дорогие перстни.

– Куда прешь? – повернулся к Крюгеру один из мужчин с кинжалом на поясе и пивной кружкой в руке.

– Это светлик^[17], что духов изгоняет, – признал кто-то фурадора. – Эй, господин Хёрш! К вам церковник пришел!

– Так пусть проходит сюда! – рука разукрашенного бородача ткнула перед собой. – Или что, мне к нему идти?

Максимилиан зябко поежился. Он терпеть не мог пьяных, да еще и обличенных властью людей. Судя по всему, господин Хёрш когда-то был довольно процветающим торговцем со своей охраной и, возможно, караванами, а потом, по какой-то причине, не успел покинуть оказавшийся в окружении Ноирант.

– Слышишь, светлик, – один из мужчин изобразил уважительный полупоклон. – Проходи, давай.

Мастер Крюгер остался стоять, постукивая пальцами по навершию трости. Служителей Ордена Фурадор сложно смутить или испугать, они встречаются с таким, что иным смертным в кошмарных снах не приснится. Но даже Максимилиан за свою недолгую практику успел понять, что порой родственники ведут себя хуже одержимых, и от их гнева не помогают ни Слова, ни самоцветы.

Однако Август Крюгер тоже был не последним человеком в городе и не собирался вести разговоры с каким-то перепившим торговцем.

– Рэкис, мы уходим, – коротко и громко приказал он, разворачиваясь.

Максимилиан с облегчением повернулся к выходу, но тут охрана господина Хёрша возмущенно взревела, лязгнули ножны кинжалов. Кто-то большой и мрачный закрыл собой дверной проем, опустил тяжелую ладонь на плечо юноши.

– Куда собрался? – взвизгнул торговец, вываливаясь из кресла и пошатываясь вставая на короткие ноги. – Это я тебя сюда вызвал, слышишь? Да я в вашу богодельню столько золото занес, сколько ты никогда не видел!

Крюгер хмуро молчал, поблескивая злыми глазами из-под маски.

Лицо торговца под слоем грима плыло и морщилось, рот то сжимался, то плаксиво искривлялся.

– Что смотришь? – выдохнул он. – У меня беда, имею право. Не тебе меня судить, старик.

Он сгреб со стола кувшин, закинул голову, вливая в себя остатки вина.

Максимилиан, затаив дыхание, ждал развязки ситуации.

Господин Хёрш отлепился от кувшина, вытер губы тыльной стороной ладони. Тяжело плюхнулся обратно в кресло, придавив взвизгнувшей женщине ногу. Замахнулся на нее, но икнул, ссутулился, дернул плечами, затих. И будто бы уснул – лица не было видно за ниспадающими сальными волосами.

Наверное, Крюгер мог бы начать угрожать, а то и пустить в ход трость, уверенный в том, что никто не тронет известного экзорциста – такие выходки вполне в его характере. Но вместо этого старик просто спросил:

– Жена?

Голова торговца часто закивала, потом раздался долгий и протяжный вздох, а потом господина Хёрша словно прорвало:

– Да, моя Гризи, Гризельдочка маленькая, – его язык заплетался, но в голосе сквозило нежностью. – Такая вся для меня, вся чистенькая, мягонькая, будто тесто парное. Я ноготочка ее махонького не стою, овечки моей беленькой. А тут горе такое, смертное, подлое…

Наверное, он мог бы причитать и далее, но Крюгер сухо приказал:

– Рассказывай.

Господин Хёрш замычал, будто мучительно вытягивая из хмельной головы нужные слова.

– Да чего рассказывать-то? – наконец пожал он плечами. – Жили душа в душу, горя не знали. Я, бывало, озорничал немного…

Он хлопнул девицу по голой ляжке.

– Но то так, баловство, от доли тяжелой купеческой. Покуражусь чуток, но всё одно к ней, к овечке своей возвращаюсь…

– Когда стала проявляться одержимость? – беспардонно перебил его Крюгер.

– Дня четыре как, – пояснил один из охранников.

– Пять, – возразил другой. – Как курей дохлых нашли.

– Так то куница подавила!

– Сам ты куница!

– А ну цыц! – рявкнул торговец. – Раскудахтались. Пятый день ужо, светлик. Как амулет ейный пропал, так и началось. Я на обереги-то не скуплюсь, самое лучшее покупаю, благо сам возил, знаю что к чему. А тут вечером смотрю – амулета нету. Я ж еще, дурак такой, бранить ее начал, мол, потеряла. А она вдруг плакать начала. Никогда не плакала, а тут начала.

– Дальше, – поторопил экзорцист.

– Волосы у нее начали выпадать, вот что дальше! – огрызнулся торговец. – Что ты меня как коня понукаешь, а? Плетей захотел?

– Я пришел работать, а не байки у камина слушать, – в тон ответил Крюгер. – Чем дольше мы тут сопли разводим, тем хуже супружнице твоей становится. Хочешь помочь – соберись и переходи к сути.

Было видно, как нервно бегают глаза у охранников, как затихла девица, натянув на плечи шерстяной платок.

– Волосы у нее стали выпадать, – глухо заговорил торговец, подчинившись. – И зубы кровили, аж подушка алой становилась. Я лекарку вызвал, та какие-то притирки прописала. Потом скотина неожиданно кровавый пот подхватила, сгнила за пару дней. Стуки по дому, вещи падают, мерещится всякое. Ночью просыпаюсь, а она стоит в ногах зубы скалит.

Словно в подтверждение его слов ветер донес пронзительный визг, переходящий в рёв.

– Потом – вот, – торговец махнул рукой в сторону дома. – Бьется в койке, будто рыба на берегу, говорит не по-нашему. Всякое непотребное с собой делает, вспоминать стыдно. Ночами домашних кто-то незримый душит, кусает и царапает. Я как всё до того дошло, сюда схоронился, домашние по родне разбежались. За вашими послал. А с ночи вот такое началось. Я ребят посылал в дом, еле назад выбрались… Ежели уж ты, светлик, не справишься, то тогда уж…

Он сам себя оборвал, горестно тряхнул головой, начал озираться в поисках нового кувшина.

– Понятно, – резюмировал Крюгер.

Нашел взглядом ученика, сказал:

– Идём.

Им никто не препятствовал. Обогнули флигель, подошли к дому. Здесь Максимилиан решил вставить слово:

– Амулет, господин Крюгер, – напомнил он.

– Да, амулет, – подтвердил ментор. – Эти боровы ничего не знают о своих женщинах. Ну-ка, найди ту девку, что нас к ним привела!

Это оказалось несложно, женщина оказалась там же, где и была.

– Как звать? – спросил Крюгер.

– Шпига, господин люминарх.

– Кем в доме служила?

– Камеристка, господин люминарх.

– Отлично, значит, о делах госпожи в курсе. Расскажи-ка, Шпига, что у них с муженьком случилось?

Женщина отшатнулась, покачала головой.

– Ничего у них не случилось, господин люминарх…

– Не будь дурой, – с нажимом произнес Крюгер. – Твой господин сказал, что пропал амулет, который он ей дарил. Куда она его дела?

Женщина еще отступила, но уходить не решалась, а лишь мотала головой.

– Я ваши бабские штучки знаю, – продолжил давить экзорцист. – Заклятие делали на «вещь, что ей принадлежит, но им дарена»? Какое? От бесплодия? От пьянства? Ну?

Служанка упрямо молчала, прижав подбородок к груди.

– Отлупить бы тебя! – сквозь зубы проскрипел Крюгер, стукая о землю тростью. – Я вот сейчас скажу господину Хёршу, что это ты порчу наслала, так он тебя враз промеж коней протянет! Говори, ну!

Женщина затряслась, словно осенний лист, бухнулась на колени, вцепилась в полу плаща экзорциста, пытаясь целовать его.

– Не губите, господин люминарх! Госпожа с меня слово взяла!