Теперь понятно, почему у него так легко получилось влиться в команду, уничтожающую Сущностей. Стать не только целителем, но и бойцом… Кстати, о целительстве.

У Детей Равновесия уже есть один лекарь – Кисурд, так ли нужен второй? Он ещё не понял, чем таким особенным его наделили Стихии, возможно, это было не связано с лечением?

Андрей посмотрел на Ларниса, а тот, склонив голову, рассматривал его в ответ. Потом перевёл взгляд на ошалевшего от видения Антуана, не скрывавшего навернувшихся на глаза слёз.

– Как вы? – вопрос относился к обоим.

– Сколько же погибло… Библиотека, она… сколько знаний…

– Благодаря Советнику Антариену почти всё было спасено, и теперь находится здесь. Если хотите, вы снова займётесь библиотекой. Нашей, конечно же.

– Я? – Антуан воззрился на Сирену. – Я согласен!

– Теперь вам нужно рассказать о себе настоящих, – Ларнис легко встал на ноги. Андрей и Антуан переглянулись и тоже встали. Зал по-прежнему смотрел на них: не перебивая, не перешёптываясь, не мешая своим новым сородичам приходить в себя и быть собой. Теперь стала понятна теплота отношений между Ларнисом и остальными Детьми Равновесия. Если между ними существует такое доверие и понимание, то они действительно всегда рады друг другу.

– Приветствую! – голос Антуана разнёсся по залу. Андрей покосился на него, решив называть Антариеном. К себе применить древнее имя пока не получалось.

– Мне странно и даже немного страшно, потому что до сегодняшнего дня я был человеком, который порой видел прекрасные сны. Теперь я с вами, и я безмерно благодарен, что Свет позволил мне вернуться. Я археолог и историк, мне тридцать пять лет. Восемь лет назад я наткнулся во время исследований на кое-что связанное с Сущностями и через несколько месяцев вышел на Зрячих в Дели. Они рассказали мне о себе и о других расах, но из-за того, что я не являюсь Зрячим, я никогда не мог пройти в библиотеку, продолжая изыскания самостоятельно. Три года назад я познакомился с Нейтмаром, который согласился пересказывать мне историю Жуков и прочих. А вот недавно сообщил, что я могу стать… Наверное, собой. Я готов перенести все свои навыки в археологии, аналитике, истории, поиске и хранении информации к вам, и снова заработать свой титул Советника Знаний.

Зал взорвался приветствиями, Порохов улыбнулся в ответ на эту вспышку радости и восторга. И снова поразился искренности этих эмоций. Сейчас даже не хотелось от них отгораживаться, и он наслаждался единением с… сородичами?

– Приветствую, – он дождался, когда зал снова стихнет. Теперь он чувствовал, что говорить ему легко, приятно и… привычно. Полководец часто выступал?

– Я – врач. И Зрячий. Лечу людей, уничтожаю Сущностей… Я не знаю пока, какая у меня особая способность, но даже если она не будет связана ни с одним из моих привычных образов жизни, врачом я быть не перестану. Но и сражаться, при необходимости, я умею – за то что мне дорого, и за тех, кто мне дорог.

Порохов замолчал. Он не знал, что ещё добавить, и его тоже захлестнуло волной принятия и радостного приветствия. Следом пришло осознание: теперь не вопросом, не робкой попыткой осознать, а уверенностью.

Да, он дома.

* * *

Ника бездумно смотрела в иллюминатор самолёта на проплывающие внизу густые облака и пыталась разобраться в своих чувствах. На душе было… странно.

Она никак не могла понять, что именно из произошедшего её угнетает сильнее: разговор с мамой, разговор с Яшкой, разговор с Андреем, разговор с Ларнисом, или то, что она прямо сейчас находится на полпути в Иркутск, и из самолёта уже точно никуда не деться? А хочется ли деваться?

Этого она тоже не знала.

Маме она сразу сказала, что хочет уехать. Мама расстроилась, а потом ответила, что пусть Ника сама решает, как ей жить. В её интонациях читалось: «Погуляет, перебесится». И девушку это немного уязвило: не мамина мысль, а то, что с появлением в доме Яшки мама стала проще реагировать на решения дочери и даже не сделала попыток отговорить. С домовым тоже быстро договорились: отвязывать его Ника не стала, заверила, что будет часто звонить и общаться (Яшка мог включить телефон и ответить на звонок, они проверили), а тут он был нужен, чтобы девушка была спокойна за маму.

Дальше был Андрей, который выслушал Нику молча и удивлённо. Нахмурился, уточнил, с чем связано такое решение, и как она планирует учиться в театральном, если уезжает? Девушка честно сказала, что возьмёт академ, а дальше подумает, возможно, переведётся. В глазах Андрея она прочитала: «Видимо, совсем влюбилась» и решила не переубеждать.

А вот разговор с Ларнисом она, мало того, что ждала с трясущимися поджилками, так ещё и запомнила слово в слово. Он выдался настолько неожиданным, что Нику то накрывала волна стыда за сказанное, то затягивала в зыбучие пески вина за содеянное.

Говорили они спустя неделю после празднования победы и Нового Года у Игоря. Ника зашла к Ларнису в его кабинет в театре и сразу спросила:

– Есть время? Я хочу кое-что обсудить.

Ларнис отвлёкся от кипы каких-то бумаг – Сирена сейчас много с чем работал, потому что ремонт шёл непрерывно, – и кивнул:

– Да, заходи. Что случилось?

Ника села в удобное кресло напротив и почувствовала, как вспотели ладони. Попыталась понять по лицу Ларниса, знает ли он о теме разговора, но не смогла. И тогда решила пойти ва-банк:

– Я хочу уйти.

Ларнис выгнул светлую бровь, спокойно отложил бумаги в сторону и склонил голову набок:

– А я думал, что ты умная, сильная, и взрослая.

Ника застыла, пытаясь понять, как дальше вести разговор. В её планах было что-то вроде: «Почему ты хочешь уйти?», и ей предстояло выдать придуманную легенду. Но Ларнис ничего не спрашивал, а она не сдержалась:

– Почему думал?

– Потому что теперь я так не думаю, – Сирена оглядел её и пожал плечами, – Впрочем, это довольно предсказуемая реакция.

– Реакция на что? – моргнула Ника.

– Реакция на то, что ты слышала тогда у Игоря.

Девушка почувствовала, как краска заливает лицо. Она непроизвольно прижала холодные от пота ладони к пылающим щекам. Поняла это и убрала руки. Опустила глаза, потом медленно вздохнула:

– Ты знал, что я всё слышу.

– Я – да, – Ларнис выделил слово «я». – Так вот, ты сейчас готова бросить всё, к чему стремилась в последние годы: учёбу, родной город, работу… Потому что тебе больно, обидно, и ты чувствуешь себя уязвлённой. Это не поступок взрослого умного человека, которым я тебя считал. Поэтому – можешь ехать, куда хочешь. Передай пароли Эмме, чтобы она нашла кого-то, кто дальше будет заниматься продвижением.

Ника рассматривала свои руки, сжатые в кулаки и сложенные на коленях, и чувствовала, как по щекам текут слёзы. Обиды, что её так отчитали? Или стыда, что она разочаровала Ларниса?

Она молчала минут пять, будучи не в силах двигаться и толком дышать от кома, застывшего в груди. Сирена снова придвинул к себе бумаги, изучая их, и Ника знала, что он на неё даже не смотрит. В голове проносились мысли, они сталкивались меж собой, врезались друг в друга, рассыпаясь на осколки, среди которых она никак не могла найти ни одной цельной.

Она хотела уйти – её никто не держит.

Но было так больно от понимания, что Ларнис прав, что она поступает по-детски, и что это настолько глупо, что ничем не получится оправдаться. Полторы недели назад она сражалась против ужасных монстров наравне с остальными Зрячими и не только. Она отстаивала свой мир.

И… всё ещё остаётся девятнадцатилетней соплячкой, которой руководят эмоции.

Но что поделать, если она просто не может быть рядом?!

– Ларнис, я…

Ника запнулась. А что сказать-то? Не уехать она тоже не может.

– Ника, ты планируешь взрослеть?

Она подняла на него взгляд, но образ юноши всё ещё расплывался перед глазами. Девушка поспешно вытерла слёзы и, помедлив, кивнула.

– Ты осознаешь, что у тебя никогда с Андреем ничего не было?

Ника даже смогла совладать с голосом, уточнив:

– Что ты имеешь в виду?

– Подростковые влюблённости – это хорошо. И любовь к кумиру или наставнику – это тоже хорошо. Такая любовь способна согреть и придать сил, толкнуть вперёд и вверх, чтобы достигнуть определённых высот. Но нужно понимать, что никто из тех, кого ты любишь, не обязан любить тебя в ответ, если он не обещал иного. Есть случаи, когда кто-то намеренно в себя влюбляет окружающих, чтобы их использовать. Ни я, ни Андрей этого никогда с тобой не делали. Ты это понимаешь?

Ника молчала, чувствуя, что плакать она уже не может, но слова Ларниса иглами вонзались под кожу.

– Я тебя очень ценю, как друга, как замечательную артистку, как волевую и сильную личность. Андрей видит в тебе свою ученицу, возможно, младшую сестру. И это ни у него, ни у меня не поменялось в отношении к тебе. Всё, что тебя сейчас обижает, живёт в тебе самой. И на осознание этого я готов дать тебе три месяца отпуска.

Ника коротко кивнула:

– Спасибо.

И встав, вышла из кабинета.

Только дома, в своей комнате, запершись и не поленившись создать заклинание, заглушающее звуки, она разревелась. А потом, успокоившись, постаралась взять себя в руки.

Это было четыре дня назад.

Наверное, Андрей уже перестал быть человеком, а она летела в свой незаслуженный отпуск, договорившись в институте, что всё потом отработает или сделает удалённо. Разумеется, никому пароли она не передала, потому что и группы, и чаты были её детищем, и она продолжит ими заниматься. Да и после разговора с Сиреной парадоксально стало легче туда заходить: словно он сумел отсечь часть возникшего отторжения.

Она взяла с собой и сценарий нового шоу: учить и репетировать.

Рядом читал книгу Никита и девушка впервые подумала, что и ему, собственно, тоже незачем с ней возиться. Но Флейм первым предложил ей встречаться. Значит, наверное, ему-то она и правда нужна?

Ника неожиданно для себя обняла парня за руку, положила голову на его плечо и закрыла глаза. Тугой комок обиды, стыда и злости постепенно уменьшался, и Ника понимала, что, наверное, и правда через пару месяцев она простит и Ларниса, и Андрея. А ещё через месяц – успеет соскучиться.

Но что делать, если у неё с Флеймом к этому моменту всё на самом деле станет серьёзно?

* * *

Иней уже минут пять смотрел в зеркало и не мог решить, что ему завтра говорить в школе?

Каникулы закончились ещё пару дней назад, но они с Игорем только вчера вернулись из небольшого путешествия по ближайшим городам, и подросток все эти дни мучился выбором: какую легенду преподнести?

Отец предложил несколько, осталось только остановиться на одной из них…

Из зеркала на Инея смотрел он же, только ярко-фиолетовые, как у Гадалки, глаза добавляли ореол странности. Альбинос всё ждал, что глаза вернут себе привычный голубой цвет, ведь после того, как он исцелил Каина, приняв на время силу наставника, прошло уже две недели, но… Нет. Похоже, что это его новая реальность, и с ней придётся смириться.

Самой силы или каких-то новых возможностей Иней не чувствовал, и не знал, радует его это или огорчает…

Хотя, пожалуй, ещё одно изменение точно было: он окончательно избавился от остатков прошлой робости и неуверенности в себе. Это даже отец заметил, похвалил, заставив Инея счастливо улыбнуться.

С другой стороны, он всего год назад приехал в Москву, чувствовал себя здесь чужаком, боялся лишний раз кого-то потревожить… А сейчас Иней знал, что это – его дом. Его семья.

Что он имеет право чего-то хотеть и желать. Не то, что бы у него было много этих самых желаний, но при их возникновении в глубине души больше не появлялся червячок, шепчущий «я этого не достоин».

Оказалось, что быть уверенным в себе – здорово!

Иней снова посмотрел на своё отражение, потом покачал головой. Ну, наверное, проще всего сказать, что это линзы. Но вдруг кто-то попросит их снять?