Николь раздраженно отмахнулась. Мать, встревожившись, отложила полотенце, и в это мгновение на кухню прибежала Уэйверли. Бледная как полотно, с рук, ног и туловища на пол стекает вода. Николь отшвырнула салфетки и вытянула палец в сторону дочери:

– Я что тебе сказала? Ты наказана! Марш в свою комнату. Немедленно!

Воспользовавшись моментом, Анна взяла сестру за подбородок и осмотрела ее лицо.

– Черт…

Бровь Николь оказалась рассечена надвое, рана сильно кровоточила, кожа вокруг нее распухла – над глазом будто сидел слизняк – и уже наливалась всеми оттенками лилового.

– Я тут ни при чем! – крикнула Уэйверли. – Это не я!

– Думаешь, я не могу отличить, когда меня хватают детские руки? И это была не Мия, потому что она плавала в бассейне. Грош цена твоим оправданиям. – Николь явно испытывала шок – голос звучал бесцветно, руки тряслись. Она схватила комок пропитанных кровью салфеток и, морщась, снова прижала его ко лбу. – Вытри воду, которую ты тут налила, пока кто-нибудь еще не расшиб голову, а потом отправляйся в комнату и сиди там, пока не надумаешь извиниться.

– Я тебя не толкала! – топнула ногой Уэйверли. Из глаз ручьем брызнули слезы.

«Плачет от обиды, а не от чувства вины», – подумала Анна.

Словно бы прочитав мысли Анны, девочка обратила на нее умоляющий взгляд:

– Я не виновата. Ты веришь мне, тетя Анна?

– Прекращай хныкать и попроси у мамы прощения, – вмешалась мать, старательно изображая строгость. Она встала между Уэйверли и Анной, таким образом физически помешав им объединиться в союз. – Скажи: «Мамочка, прости меня».

Уэйверли надменно вздернула подбородок и, не говоря ни слова, покинула кухню. Николь сидела неподвижно, как изваяние, пока внизу не хлопнула дверь, а потом обмякла.

– Не понимаю, что в нее вселилось. Я спокойно стою возле бассейна, разговариваю с Мией, и тут этот толчок сзади! Треснулась башкой о лесенку. Нет, правда, что за хрень!

– Боюсь, придется накладывать швы, милая, – заметила мать.

– Рана не такая глубокая. – Николь повернулась к Анне. – Или все совсем плохо?

Анна, однако, продолжала смотреть туда, где недавно стояла Уэйверли. Ей было хорошо знакомо это чувство – негодование несправедливо обвиненного, – и потому она безошибочно узнавала его в других. Анна немедленно пожалела, что не встала на защиту племянницы.

Уэйверли не толкала свою мать. Вероятно, Николь поскользнулась, а вину свалила на Уэйверли – от неловкости или в припадке гнева, хотя Анна и в этом сомневалась. «И тут этот толчок сзади!» Хм-м.

Анне вспомнился смех за спиной. Рисунок бассейна, похороненный в мусорной корзине.

Два тела в воде, лицами вниз. Уже распухшие. Нарисованные как будто по памяти.

Итальянская кровь

– Отвезем тебя к врачу, – сказала мать, вернув Анну к действительности. – Анна, будь добра, посмотри, где у них ближайшая…

– Нет! – в панике воскликнула Николь. – Нет, нет, нет. Сегодня вечером у нас ужин в деревне.

Анне потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить логическую связь: посещение врача не входило в священный распорядок. Николь перевела взгляд на стенные часы и ахнула:

– Никому не пришло в голову напомнить мне о времени?

Претензия показалась Анне до того нелепой, что она просто уселась обратно за стол и молча дождалась реакции матери:

– Ох, ну надо же!

Семнадцать двадцать пять. Время ужина. Если верить расписанию.

– Сейчас приведу себя в порядок и поедем. – Николь торопливо вышла, чуть не поскользнувшись на лужице, натекшей с Уэйверли. – Уэйверли! – рявкнула она. – Сию минуту вернись и вытри за собой, иначе всю неделю никакого Ютьюба!

Анна улизнула с поля боя к себе, переоделась из бикини обратно в сарафан, который носила с утра, убрала волосы в подобие пучка, сунула ноги в сандалии, плеснула на лицо водой, а потом четверть часа просидела на диване в гостиной, пока остальные члены семьи носились мимо нее и перекрикивались из комнат. Если на вилле и гуляли странные звуки, то сейчас их полностью заглушали живые голоса.

Анна поджала под себя ноги. Если есть живые, то есть и мертвые. Это в них все дело?

Она положила на колени плюшевую диванную подушку. Маленький мягкий щит.

Николь вошла в гостиную, рассматривая себя через фронтальную камеру телефона. Она заклеила бровь толстым слоем пластыря, а вокруг нанесла матирующий макияж, отчего весь лоб выглядел уродливо-бугристым. Николь суетливо прикрыла эту часть лица челкой и удовлетворенно выпрямилась.

– Лучше бы тебе все-таки съездить к врачу, – мягко произнес Бенни, шагая через гостиную и на ходу застегивая льняную рубашку. – Мало ли, вдруг сотрясение. – Он взглянул на Анну, ища поддержки.

– Я согласна с Бенни, – сказала та.

Бенни насупился, почему-то недовольный ее формулировкой.

– У меня все в порядке, – рассмеялась Николь. – Вы двое хуже мамы.

При упоминании «их двоих» Бенни просветлел лицом и послал Анне заговорщическую улыбку. Она с усилием ответила тем же.

Бац!

Анна вскочила с дивана и одновременно с Бенни и Николь оглянулась на стол. Упал декоративный котелок, подвешенный под потолком. Некоторое время он вибрировал, катаясь по деревянному полу, потом остановился и затих. Крюк, с которого он сорвался, а также соседние кастрюли и сковородки медленно покачивались. Николь посмотрела на Анну широко распахнутыми глазами. Анна собралась что-то сказать…

– Господи, ну что еще? – поднимаясь по лестнице, вопросила мать. В каждом ее шаге слышался упрек.

Николь моргнула. Пожала плечами. Поправила прическу.

– Котелок сорвался с крюка. Наверное, криво висел.

– Батюшки! – хохотнула мать. – А я перепугалась.

– Мы тоже, – пробормотал Бенни, но, когда Анна бросила на него многозначительный взгляд – Ты тоже понял, что тут творится? – он уже небрежно водворил котелок на место и направился в свою комнату проверить, как там Кристофер.

Всё опять в норме. Анна уже заметила: что бы ни случилось, природный инстинкт требует привести все в порядок, расставить мебель по местам, вернуть привычную обстановку. Однако, пока другие члены семьи заканчивали приготовления к семейному выходу, Анна сидела на подлокотнике дивана и зорко следила за кастрюлями и сковородками, висящими под потолком. Наконец ровно в шесть пятнадцать все собрались у входной двери и вышли за порог. Легкий шорох шагов – это Пэйсы двинулись в путь.

Анна вздохнула полной грудью.

На этот раз она села в машину к родителям – на несколько минут избавила себя от общения с Кристофером. Бенни состроил обиженную мину, когда Анна проигнорировала его автомобиль. Ничего, переживет. В ресторане она сядет рядом с ним. Боже, терпение с ее братцем нужно адское.

– Это же?.. Ох, забыла, как его… – Мать вытянула шею и прищурилась, глядя на автомобиль, припаркованный чуть впереди, перед выездом на шоссе.

– Вряд ли, – отозвался отец, но все же сбросил скорость.

Это был старый «фиат», еще восьмидесятых годов, улиточно-серый. Такая же древняя и потрепанная жизнью старуха в драном халате стояла у задней дверцы и с кем-то разговаривала. Присмотревшись, Анна заметила под мышкой у старухи извивающийся черный хвост и сообразила, что происходит. В руках эта старая оборванка держала целую охапку котов и кошек с виллы; наполовину уговорами, наполовину силой она заталкивала их в машину.

– Боже правый, – пробормотала Анна, – она ворует кошек.

– Может, они ее собственные, – здраво предположила мать, однако Анна покачала головой:

– Это бродячие кошки. В Италии так принято – они предпочитают свободу. – Она нахмурилась. Это зрелище – беспомощно дергающиеся в руках старухи животные – отчего-то встревожило ее сильнее, чем упавший котелок.

Мать опустила стекло и, когда их авто медленно проезжало мимо «фиата», помахала рукой:

– Здравствуйте! – После велела Анне: – Солнышко, поздоровайся на итальянском.

Старуха прекрасно поняла смысл и на английском. Она застыла, изучая чужаков, затем мрачно кивнула, и в этот момент мохнатый рыжий комок вывернулся из хватки, прошмыгнул у нее между ног и помчался прочь. Анна с трудом удержалась от смеха. Беги, котик, беги!

Старуха выругалась себе под нос, но, услыхав сдавленную усмешку Анны, вскинула глаза. Уставившись прямо на нее, подняла руку в странном жесте, немного похожем на приветствие серферов: указательный палец и мизинец выставлены, а остальные прижаты к ладони. Это выглядело бы дружелюбно, если бы в следующую секунду старуха не сплюнула на землю.

Отец вырулил на шоссе, два других автомобиля двигались следом. Мать подняла стекло, Анна оторвала взгляд от незнакомки. В груди нарастало дурное предчувствие. Что это за жест – итальянский аналог «среднего пальца»? И кто его показал – похитительница котов! Анна понадеялась, что девочки не видели, как старуха утащила их пушистых друзей.

Николь, в свою очередь, являла собой одну сплошную улыбку, в которой проглядывала неловкость: по прибытии в ресторан выяснилось, что заведение только-только открылось и зал совершенно пуст. Тем не менее, когда Анна, взяв на себя роль переводчика, осведомилась о свободном столике, молодой мужчина с бородкой поздоровался и спросил на итальянском:

– У вас забронировано?

– Не было телефона. – Анна дернула плечом, рассчитывая, что объяснение бородача устроит.

Устроило. Мужчина улыбнулся.

Кровь в жилах Анны побежала быстрее, как перед катанием на экстремальном аттракционе. Шикарная улыбка.

– Сюда, пожалуйста, – обратился он к остальным на английском.

Он провел их в боковой внутренний дворик. Бледно-желтые лампочки на подвесных гирляндах уже горели, однако их свет тонул в роскошном сиянии вечернего солнца. Каменные стены пестрели винтажными плакатами с рекламой итальянской газировки. Анна пожалела, что не взяла с собой альбом – ее начальство оторвало бы эти зарисовки с руками, – но усилием воли выбросила из головы мысли о работе. Вместо этого она принялась наблюдать за матерью, которая смотрела по сторонам и оценивала реакцию близких: все ли так же довольны, как она сама. То был один из редких моментов, когда представление матери о поездке в Италию полностью совпало с реальностью – оплетенные соломой бутылки, мотороллеры «Веспа», само это заведение.

Анне, надо признать, ресторанчик тоже пришелся по душе. Было что-то умиротворяющее в его обыденности. Такой мог существовать в любой тосканской деревне, в любом десятилетии за последние полвека. Здесь всё как на ладони, просто и бесхитростно.

Но, пожалуй, больше всего ресторан понравился девочкам, в основном потому, что они увидели в меню пиццу. Едва Анна села за стол рядом с Бенни, племянницы наперебой стали просить ее заказать выбранные блюда.

– Вот сами и сделайте заказ, – предложила она. Девочки ошеломленно замерли. – По моему сигналу вы должны сказать: Margherita pizza per favore^[12]. Давайте порепетируем.

Девочки попробовали повторить фразу. Вышло что-то неразборчивое.

– Замечательно! – похвалила Анна.

– Ты образцовая тетушка, – сказал Бенни, не глядя на сестру. Его голос прозвучал неожиданно мрачно.

– Ага, – отозвалась Анна, пробегая глазами меню.

Вернулся молодой официант. Он направился прямиком к Анне, щегольски присел перед ней на корточки – рукава закатаны, мускулистые предплечья опираются на стол – и приготовился принять заказ на напитки. Анне понадобилось добрых пять минут, чтобы выслушать пожелания каждого, озвучить их на итальянском и убедиться, что ее поняли верно, поэтому на ноги смазливый итальянец поднялся с очаровательной неуклюжестью. Возможно, он и не так молод, как кажется.

– Нам нужна еще минутка, чтобы определиться с блюдами, – с виноватой улыбкой сказала Анна на итальянском. – Я позову вас, когда мы будем готовы сделать заказ.

Официант понимающе подмигнул и тут же снова опустился на корточки.