Я направилась к выходу. Мужчина не пошёл следом. Это почему-то оказалось важным: он не был ни преследователем, ни навязчивой тенью. Он просто остался там, где стоял. И только когда я взялась за ручку двери, услышала его голос.

– Лея.

Я обернулась.

Он смотрел не на меня. На отражение в стекле двери, где тонко, хрупко отпечаталось моё лицо поверх улицы.

– Если тишина снова начнёт… говорить, – сказал он тихо, – не пытайтесь сделать вид, что не слышите. Это не помогает. Она всё равно находит способ.

Я хотела спросить: «Почему вы это знаете?»

Хотела – но не спросила.

Может быть, потому что боялась ответа. Может быть – потому что и без ответа уже слишком многое понимала.

Я вышла.

Улица встретила меня холодом и светом. Люди двигались быстро – сквозь ветер, сквозь друг друга, сквозь собственные мысли. Город жил, как живёт всегда: сам в себе, громко, уверенно, без пауз. Я сделала шаг, потом ещё один. Асфальт под ногами был твёрдым, настоящим. Можно было сосчитать удары каблуков, привязать себя к ритму, чтобы не уплыть.

Я шла и думала только об одном: «Это случайность. Просто совпадение. Куски внимания, сложенные в неправильный узор. Я придумываю. Я слишком много думаю. Это просто… эффект стекла. Свет. Усталость».

Разум повторял это спокойно, упрямо, настойчиво.

Тело – не верило.

Я поймала своё отражение в очередной витрине. На этот раз я сама искала его взгляд – как человек, который возвращается к ране, чтобы убедиться, что она действительно существует.

Я смотрела. И ждала.

Зеркало было послушным. Я моргала – оно моргало. Я наклоняла голову – оно делало то же. Я чуть приподняла губу, как будто собираясь улыбнуться. Оно повторило.

Секунда.

Две.

Три.

Ничего.

И в этом «ничего» было странное, тяжелое облегчение. Как будто врач сказал: «Пока всё в норме». Только слово «пока» прозвучало слишком ясно.

Я дошла до перекрёстка. Светофор зажёгся зелёным, и толпа потянулась через дорогу одним движением. Я пошла вместе со всеми. Шаги вокруг звучали, как единый ритм. И вдруг – среди этого общего шума – я услышала то, чего здесь быть не могло.

Дождь.

Не настоящий – его не было. Небо было чистым, холодным, городским. Но внутри – где-то очень глубоко – вдруг отчётливо прозвучал тот самый звук. Не просто вода. Дождь у моря. С его тяжёлой, знакомой музыкой. Не воспоминание. Не образ. Звук.

Он длился долю секунды.

Исчез.

Как будто кто-то провёл пальцем по клавише – и убрал руку.

Я остановилась посреди дороги. Люди обтекали меня, ругались, кто-то тронул за плечо, чтобы я шла дальше. Я поспешно закончила переход, оказавшись на другой стороне, и прижалась спиной к холодной стене дома.

Мир снова стал обычным.

Но внутри меня что-то уже сместилось.

Я закрыла глаза.

Не для того, чтобы спрятаться. Чтобы прислушаться.

Ничего.

Только город.

Только люди.

Только шум.

И всё же на дне тишины я чувствовала – не звук, а его возможность. Как будто внутри меня открылась тонкая трещина, через которую мир мог заговорить, если захочет.

«Связь не оборвалась. Она изменила форму».

Эти слова – сказанные самой себе в ту ночь – вернулись, как echo. Только теперь в них было меньше удивления и больше признания.

Я не знала, кто этот человек. Как он понял. Откуда. Почему сказал «отражение» так, что у меня перехватило дыхание. Я не знала, что означают эти доли секунды задержки. Болезнь? Стресс? Игра воображения? Мир? Память? Я не знала ничего.

Но я знала главное.

Город, в который я приехала прятаться от звуков прошлого, оказался не местом тишины.

Он стал местом, где тишина – смотрит на меня через стекло.

И иногда… задерживается на долю секунды дольше, чем должна.

Глава 2. Галерея стекла

Приглашения всегда приходят не вовремя.

То есть формально – вовремя: когда книга на слуху, когда имя чаще появляются в новостных подборках, когда от тебя ждут, что ты будешь выходить к людям, говорить, объяснять, комментировать. Но внутренне – никогда. Внутри всегда чуть раньше или чуть позже. Как мои отражения.

Письмо пришло утром.

Я проснулась от света – редкий, почти прозрачный, он проливался в комнату сквозь неплотно закрытые шторы, делая воздух похожим на тонкую пыль из света. Телефон лежал на тумбочке лицом вниз, как всегда. Я какое-то время просто слушала город: далёкий рев машин, глухой стук мусоровоза, шаги по лестничной клетке. Всё это складывалось в привычный утренний аккорд. Потом протянула руку к телефону, не то чтобы ожидая чего-то особенного – просто проверяя, не забыл ли мир обо мне.

Мир не забывал.

Почта, сообщения, отметки. Между стандартными темами – одно письмо, которое сразу зацепилось взглядом: тема лаконичная, без восклицательных знаков и маркетингового пафоса.

«Галерея “Limbus”. Приглашение».

Я какое-то время просто смотрела на эти два слова. «Limbus» – граница, край, место между. Почти то, где я живу последнее время.

Письмо было коротким.

«Лея,

мы были бы рады увидеть вас на открытии выставки современного искусства “Стекло, которое слушает”.

Инсталляции: зеркала, звук, тишина как форма присутствия.

Нам кажется, что эта тема вам близка.

Если будет возможность – приходите.

С уважением,

куратор Аркадий Норд».

Зеркала, звук, тишина как форма присутствия.

Слова легли слишком ровно. Слишком близко. Как чужой голос, который неожиданно говорит на твоём внутреннем языке.

Я перечитала письмо ещё раз, словно проверяя, не придумываю ли. Нет. Всё было именно так. Ни слова о книге, ни слова о «вы автор». Только – тема. Будто пригласili не Лию, писавшую о доме и дождях, а ту, кто живёт в паузах между звуками.

Норд.

Фамилия на секунду зацепилась в памяти, но не нашла сразу крючка. Я отложила этот звук в сторону, как откладывают ноту, которую потом нужно будет найти в другой тональности.

Я долго смотрела на экран и думала – идти или нет.

С одной стороны – это всего лишь выставка. Обычная культурная жизнь большого города: галерея, вино в пластиковых бокалах, люди в тёмных пальто, фразы вроде «интересная работа» и «смелое высказывание». Там будет светло, чуть шумно, можно будет стоять в углу и молча наблюдать. Никто не обязан ничего от тебя, кроме присутствия.

С другой – зеркала. Стекло. Звук. Тишина.

Слишком много совпадений для мира, который якобы хаотичен.

«Мы бы были рады видеть вас».

Столица постоянно чего-то от меня хочет: интервью, мнений, участия. Я научилась вежливо отказывать, не чувствуя вины. Но здесь было ощущение, будто зовёт не город. Что-то более тонкое. Может быть, сама тишина, которой у меня стало слишком много.

Я отметила в письме «ответить позже», поставила телефон обратно, пошла на кухню, поставила чайник. Но все утро мысли возвращались к нескольким словам: «стекло, которое слушает». Зеркала, которые не просто отражают, а впитывают звук. Как если бы мои ночи, мои задержки, мои невысказанные тревоги кто-то попытался перевести в язык инсталляций.

К обеду я сдалась.

«Спасибо за приглашение. Постараюсь быть».

Отправила. Закрыла телефон. Почувствовала лёгкий толчок – как от внутреннего метронома, который отметил: принято решение, дальше – смотри.

Открытие было назначено на вечер пятницы.

К этому моменту город уже плотно натянул на себя сумерки: небо стало густым, свинцовым, а улицы – светлее, чем днём, за счёт бесконечных вывесок и фонарей. Я вышла из дома чуть раньше, чем нужно, – нелюбимая привычка, доставшаяся то ли от детства, то ли от долгих поездов, когда опоздание казалось равным исчезновению.

Галерея находилась в старом квартале, который чудом пережил реконструкции и новостройки. Узкие улочки, неровная брусчатка, дома с облупившейся штукатуркой, которые пытались спрятать возраст под вывесками модных баров и маленьких магазинов. «Limbus» прятался в арке: небольшая дверь из тёмного стекла, над ней – металлическая табличка с названием, будто прикреплённая не к фасаду, а к воздуху.

Я остановилась перед входом, вдохнула воздух, пахнущий мокрым камнем, табаком и кофе из ближайшего заведения. Внутри слышались голоса – приглушённые, многослойные, они сливали в общую волну. Сквозь стекло пробивался свет, белый, галерейный, тот самый, который не принимает ничего личного и одинаково освещает всё – и удачное, и неудачное.

Я коснулась ладонью двери. Стекло было прохладным, но под ним чувствовалось тепло – как кожа, за которой бьётся кровь.

Внутри было светло.

Поначалу – даже больно светло, после улицы. Глаза потребовали времени, чтобы привыкнуть к пространству, созданному для того, чтобы в нём было видно только главное. Белые стены, высокие потолки, бетонный пол. Люди – островками. Свет – пятнами. И – зеркала.

Их было много.

Разных размеров, форм, с рамами и без. Какие-то – растянуты по стенам, какие-то – стоят отдельно, как самостоятельные объекты, у некоторых поверхность искривлена, у некоторых – почти кристально ровная. Они не просто отражали галерею – они строили её заново. Пространство множилось, повторялось, перекликалось само с собой. В какой-то момент я почувствовала лёгкое головокружение: как будто стою внутри калейдоскопа, и любое движение рождает новый мир.

Люди ходили между зеркалами осторожно, будто боялись задеть не стекло, а своё отражение. Я слышала короткие реплики:

– …очень концептуально…

– …интересная работа с тишиной…

– …отсылает к Леону Фуксу, помнишь?..

Свет падал на лица, делая их немного масочными. В этом было что-то правильное: в галереях люди всегда чуть играют. Включают в себе зрителя, критика, специалиста. Даже если внутри них в этот момент просто кто-то смотрит и молчит.

Я сжала ремешок сумки, как будто он мог удержать меня здесь, не дать провалиться в один из бесконечных отражённых коридоров.

«Стекло, которое слушает».

Я пошла вдоль стен, не вглядываясь сразу в каждый объект – сначала пытаясь уловить общий ритм. Выставки всегда имеют свою музыку, даже если на них не звучит ни одной ноты. Иногда это движение людей, иногда – шорох одежды, иногда – скрип пола. Здесь к этим звукам добавлялось другое – более тонкое.

Тишина.

Не пустота – она была бы невозможна в таком месте. Тишина как материал. Автор выставки явно работал с ней сознательно. В некоторых залах было чуть громче, в других – почти приглушённо, как будто кто-то задушил воздух. На одном из стендов я заметила текст: «Слышать – не значит получать звук. Слышать – значит быть готовым к его отсутствию».

Я читала и чувствовала, как какие-то слова во мне отзываются.

Ко мне подошла женщина – невысокая, в чёрном, с аккуратно собранными волосами и блокнотом в руках.

– Добрый вечер, – сказала она. – Вы Лея?

Я кивнула. Это перестало удивлять.

– Куратор просил передать, что будет рад, если вы задержитесь до конца. У нас небольшое разговорное выступление, и… – она чуть пожала плечами, – ваша книга часто всплывает в ассоциациях.

«Конечно», – подумала я. Если в городе появляется что-то про тишину, меня неизбежно зовут внутрь, как будто я подписала с этим понятием пожизненный контракт.

– Я постараюсь, – ответила. Это было единственное честное слово, которое можно было дать.

Она улыбнулась и ушла, оставив меня снова наедине с зеркалами.

Я подошла к первой инсталляции.

Большой прямоугольник стекла на всю стену, но с небольшим отступом от неё, так, чтобы между стеной и зеркалом оставалась тонкая полоса воздуха. Внизу – металлическая табличка: «“Первая поверхность”. Зеркало, звук, пауза».

Я вслушалась.

Сначала ничего. Только голоса людей вокруг. Потом – очень тихий, почти неслышимый гул. Не музыка, не фоновый шум, скорее как напряжение в проводах. Как если бы за стеклом кто-то включил старый телевизор без сигнала. У этого гула не было мелодии, но был ритм: то приближался, то отступал. Я поймала себя на том, что синхронизирую дыхание с этим движением.