– Равняйсь, смирно! – рявкнул, подходя к строю из новобранцев, Тимофей. – Вольно! Сейчас все, кто сюда попал, маршируют пешим порядком в расположение третьего эскадрона, где будет распределение по взводам и артелям. Каждому из вас покажут место квартирования и стойло для вашего коня. Уже этим вечером вы их заберёте у полкового фаншмита, где их сейчас осматривают и клеймят. Потом зададите им корма и хорошо вычистите, а уж после всего этого поужинаете сами. Тот, кто шибко голодный и кому совсем невтерпёж, может погрызть сухари, как только мы придём к месту постоя, штук по пять вам их скоро выделят. Горячее, повторяю, будет у вас на ужин, его сготовят в ваших будущих артелях. А сейчас для всех общая команда – напра-аво! Шагом марш! Раз, раз, раз-два-три. Ногу взяли! Ногу!

После недолгих пререканий командиров с штабс-капитаном Назимовым всех новоприбывших разбили по взводам. В четвёртый перешли тринадцать вчерашних рекрутов, после чего уже сам Гончаров распределил их по отделениям.

– Ну вот, это уже более-менее на взвод похоже, – проворчал он, окидывая взглядом общий строй. – Ещё шестеро – и будет полный комплект. Так, говорить я долго не буду, дел невпроворот, все старослужащие прекрасно знают, что жизнь кавалериста в бою зачастую зависит не только от тебя самого, но и от твоего товарища, который прикроет в сечи своим ударом клинка или же метким выстрелом. Чем лучше сбит и обучен взвод, тем больше будет шансов выжить у всех тех, кто в нём служит. Поэтому, братцы, как можно скорее передавайте весь опыт тем молодым, кто только что в наши ряды сегодня влился. Боевой поход и сражения у нас не за горами, вот они-то и поставят нам всем оценку красными чернилами.

В середине февраля Тимофею довелось заступать дежурным офицером по полковому штабу. Дело было привычное, в обязанности входила организация караульной службы, охрана штаба и всех полковых регалий. Кроме того, надлежало осуществлять общий надзор за порядком и распорядком службы в полку в дежурные сутки. В обязанностях дежурного офицера, кроме того, была отправка всей исходящей корреспонденции через вестовых в корпусной штаб и, соответственно, получение из него бумаг. Наряду с этим от дежурного требовалось выполнять поручения командования полка и всех старших штабных офицеров. Вдобавок на нём лежал учёт посетителей с направлением их к нужным людям в штабе и командованию полка. От дежурного требовалось быть распорядительным и внимательным, знать уставы и наставления по службе. Сохранять бдительность и, буде вдруг распоряжение от высшего начальства, всегда быть готовым поднять полк по тревоге.

Заступать на такие дежурства приходилось нечасто, да и то только в том случае, когда драгуны находились в местах постоянного квартирования.

Выйдя из штабного здания, Тимофей покосился на звякнувшего оружием драгуна из караульной пары.

– Ильич, глянь Утехина, похоже, у него замковый зажим на ружье ослаб, брякает, – бросил он стоявшему рядом с дверью унтеру.

– Слушаюсь, вашбродь! – рявкнул тот. – Устраним!

– Угу, устраняйте, – буркнул подпоручик. – Я поеду пока посты проверю и к оружейникам загляну. Если что вдруг, вестового за мной пришлёшь.

Февральское солнце грело не по-зимнему. С крыш капало, по обочинам бежали ручьи, а сами дороги были сплошь в глубоких грязных промоинах. Янтарь ступал с осторожностью.

– Бодрей, бодрей, Янтарёк. – Тимофей потрепал подрубленное ухо коня. – Ну чего ты менжуешься? Вон уже мостовая за тем поворотом начинается.

Проверив караулы у полковых складов, Тимофей, как и планировал, заехал к оружейникам. Старшим у них был невысокий курносый драгун, на вид чуть старше самого подпоручика. Перешёл он в оружейные мастера из помощников совсем недавно и, по словам знающих людей, был не ахти каким умельцем.

– Филат Наумович, просьба у меня к тебе личная, – обратился к нему не «по-уставному» Гончаров. – Мушкетик бы надо мой поправить. – И стянул с плеча ружьё.

– Дык в порядке же он, господин подпоручик, – произнёс тот, взяв его в руки. – Чего же в нём не так? Всё вроде как на месте. – И подняв крышку замковой полки, щёлкнул курком.

– Так-то оно, может, и так. – Тимофей согласно покачал головой. – Однако можно было бы улучшить. У меня на Кавказе с напаянным штуцерным прицелом был мушкет. С откидными щитиками и с удобным целиком. Мушку ему тоже там переделали, чуть утончили её и в полукольцо взяли. Ну и так, с курковым винтом и пружиной немного поколдовали. Горя я с ним не знал, Наумович, жаль вот пришлось сдавать при переводе.

– Однако, – протянул недоверчиво оружейник, ковыряя ногтем затравочное отверстие. – Как же это вы его переделали? Ведь не по уставу такие переделки. И что, неужто обратно приняли с таким?

– Так отчего бы и не принять? Не во вред ведь всё, а в пользу точности выстрела.

– Ну не зна-аю. – Мастер покачал головой. – Не по уставу. Любой проверяющий ведь башку снимет за эдакую переделку.

– Да и Бог с ним, с тем мушкетом, Филат Наумович, – ухмыльнувшись, произнёс Тимофей. – Это ведь штатное ружьё, казённое, а ведь с личным, скажи-ка, такое не возбраняется? С тем, которое офицером за свои деньги куплено?

– С личным, пожалуй, да, не возбраняется, – почесав макушку, подтвердил тот. – А что, господин подпоручик, никак вы и на этом такую же переделку хотите?

– Хочу, – подтвердил Гончаров. – Только вот прицел можно попроще сделать. Прямой выстрел-то здесь на гладком стволе не так уж велик, от силы с полсотни саженей, ну вот и поставить бы только лишь одну откидную планку, чтобы чуть поправил её – и стреляй себе на три сотни шагов. Дальше-то ведь и не нужно.

– Ну, так-то, конечно, мо-ожно такое, – протянул неуверенно оружейник. – А ставить-то где и как?

– Да вот же, я всё тут загодя отметил. – Подпоручик показал царапины на казённой части. – Здесь вот гнездо для щитика напаять и штуцерную планку вставить, а вот тут чуть ближе к дульному срезу – мушку.

– Чудно, – хмыкнул мастер. – Так-то оно, конечно, сделаем, только ведь канители сколько.

– Да какая там канитель, Филат Наумович! – отмахнулся Гончаров. – Тут делов-то – на три часа. Ну ещё бы замковую пружину, конечно, поменять на более тугую и чуть затравочное отверстие в замке увеличить. Так, а ещё верхнюю губку на винте заменить, крепление к штыку усилить и набоечку ещё бы на приклад эдакую полукруглую приделать, чтобы приложение было лучше.

– Ого! – воскликнул мастер. – Три часа, вы говорите, господин подпоручик?! Да у меня из всех мастеров только один я и двое подмастерьев, ничего не смыслящих!

– Два рубля, Филат Наумович. – Тимофей звякнул серебряными кругляшами. – И полтина сверху за старание, и чтобы новый ремень прицепили.

– Умеете вы уговаривать, ваше благородие, – тяжело вздохнув, произнёс мастер. – Когда поправить всё нужно? А то у нас обоз на подходе из Киева, там из арсенала пять подвод к нам в полк отправили. Прибудет – суеты не оберёшься.

– Так я и не тороплю, – сказал Тимофей, мило улыбнувшись. – Главное, чтобы на совесть, как для себя. А что, Филат Наумович, холодное оружие тоже к нам везут?

– Везут, – подтвердил тот. – Полсотни палашей ведь запрашивали. Вам-то ведь тоже менять надо. – Он кивнул на нацепленную саблю. – И всем тем, кто с Кавказа прибыл. Раз пять уже их высокоблагородие меня шпынял и выговаривал, что, дескать, кто с чем на смотрах стоит. А мы-то вот здесь при чём? У нас что есть, то мы и выдаём со склада.

– Значит, палаши везут, – произнёс задумчиво Тимофей. – А сабли что же, сдавать?

– Ну да, придётся, – подтвердил Филат. – И нам с ними морока, потом поштучно в бумагу всё вписывать, сколько исправно, сколько с износом сильным, и только опосля отсылать в арсенал.

– А если какие из них совсем неисправны? – поинтересовался Тимофей.

– Тогда через полковую канцелярию с драгуна жалованье удерживать и опять же какое есть и что осталось – отсылать, – пояснил мастер. – Главное, чтобы в штуках всё сходилось: эфес, лезвие, ножны, крепёж. О прошлом годе с троих удержали, правда, за палаши, и аж по три рубля. Да вы не волнуйтесь, если у кого из ваших казённая сабелька подызломалась, за неё от силы пару рублей только вычтут.

– Значит, по два рубля, и главное, чтобы в штуках всё сходилось, – повторил задумчиво подпоручик. – Поня-ятно, ладно, чуть позже подойду я к тебе, Филат Наумович, насчёт сабель, есть у меня кое-какой разговор. А пока ты ружьё хорошо сделай, будь любезен.

– Да сде-елаю, ваше благородие, чего уж, – сказал, кивнув, тот, как видно уже прикидывая предстоящую работу. – Как себе слажу, даже не сумлевайтесь.

В марте все дороги в полях закрылись от непролазной грязи, городские улицы, напротив, начали подсыхать. Строевые экзерциции и войсковое учение проводили теперь в основном на площадях. Выезды за пределы Ясс ограничили. За месяц новички влились в строй, начали ходить в караулы и артельными готовщиками. Серьёзные боевые действия за Дунаем в это время года не велись. Обе противоборствующие стороны довольствовались только лишь дозорными разъездами, изредка вступая в перестрелку.

Меж тем до молдавских Ясс долетели тревожные слухи. Графу Каменскому стало совсем худо, и исполнять обязанности главнокомандующего армией он более не сможет. Саму же армию, ведущую войну с турками, государь император решил сильно сократить и, оставив у Дуная, пять дивизий, четыре отослал на север за Днестр для прикрытия южного направления против сблизившихся с Наполеоном австрийцев.

– Как же это можно, господа, меньшими силами победу в войне добыть?! – горячились, обсуждая новости, офицеры. – Когда и полной-то армией за пять лет не разгромили турок! Какой уж там переход за Балканы, тут по линии Дуная бы удержаться и к Пруту неприятеля не допустить!

– А с кем воевать-то? С Ланжероном?! – вторили им товарищи. – Хорош командующий: французам, цесарцам, английским мятежникам за океаном служил, а ещё и, говорят, пьесы пописывал^[2]. Повоюешь с таким. Нет, тут нужен наш генерал, чтобы его войска знали и шли за ним.

– Хорошо, Тимо, – прошептала, приподняв голову с груди Тимофея, Драгана. – Тебя любить, всегда любить. Не уходить.

– Не уйду, никуда я не уйду, – прошептал тот, откинувшись в изнеможении на подушку. – Как же я от такой красивой и горячей женщины уйду, сладкая ты моя. И мне с тобой так хорошо, так хорошо… – Тяжёлые веки опустились, и, глубоко вздохнув, он мерно засопел.

– Тимо, драга^[3] Тимо, – прошептала, прижимаясь к нему, Драгана.

Где-то за занавеской похрапывал Степанович, бормотали во сне на печи дети, а издали донёсся крик первого, раннего петуха.

– Ваше благородие, всё почищено и приведено в полный порядок, – доложился вставшему утром подпоручику Клушин. – В сапоги, небось, и небо будет видно, ежели приглядеться. Словно зеркало, носки блестят.

– Спасибо, Архип Степанович, – произнёс, потягиваясь, Тимофей. – А чего тихо так в доме? Драгана где с ребятками?

– Дык на речку они ушли, ваше благородие. – Денщик развёл руками. – Коровку затемно подоила, в стадо отогнала, а потом все вместе и пошли. Вот только недавно все постирушки забрала. А вам-то что на завтрак поесть? Всё в печи. Выставляю на стол?

– Выставляй. Потом у меня взводная поверка, а после неё к Копорскому идти. Вода, чтобы умыться, в сенях?

– Так точно, вашбродь, там, – подтвердил денщик. – Может, кипяточком её разбавить, уж больно холодная.

– Драгана вон стирает речной, и ничего, – проворчал, стягивая с себя исподнюю рубаху, подпоручик. – А я что, даже умыться такой не могу?

– Так вы же ещё и обливаетесь ей, – заметил, нахмурившись, Клушин. – А ну как вдруг застудитесь? Драгана-то – она к такой вот шибко привычная.

– Ничего, чай не из князей сам, – проворчал, выходя в сени, Тимофей.

– Взвод, смирно! – рявкнул, завидев подходившего офицера, Чанов. – Господин подпоручик, в строю тридцать шесть человек, – зачастил он, когда командир приблизился. – Двое в рабочем наряде у полкового провиантмейстера. Незаконно отсутствующих нет!

– Здравствуйте, драгуны! – оглядев шеренги, воскликнул Гончаров.

– Здравжелаемвашбродье! – слитно громыхнул строй.

– Начинаем утренний осмотр с проверки внешнего вида, состояния оружия и амуниции! – гаркнул подпоручик. – Первая шеренга, шесть шагов вперёд! Вторая, четыре! Третья, два! Шаго-ом марш!