– У меня у пятерых новеньких сапоги по швам расползлись и на всём голенище кожа потрескалась, – рассказывал, сидя через час у Копорского в доме, Марков. – Думал, не следят за имуществом, подлецы, не чистят совсем обувку, не смазывают, вот и разопрело от сырости. Глядь, а у них ведь все нитки там как гнилая трава. А кожа сапог как у столетней бабки в морщинах. Вся потресканная, скукоженная, изломанная. Такую хоть чем ты мажь и как ни черни, а всё одно никакого толку не будет. И ведь смазано всё порядком: и салом, и ваксой чёрной сапожной. Видно ведь, что ухаживают, а вот же.

– Да-а, и у меня у четверых расползаются, – поддакнул Тимофей.

– И у моих пятерых! И у моих тоже! – послышались голоса Неделина и Гуреева. – Как ходить-то в них будут, ежели строевой смотр затеют?! Воевать-то ладно, и перевязью чернёной обмотают. Турки не начальство, за это не спросят. А вот если парад?

– Да-а, парад – это серьёзно, – согласился Копорский. – Похоже, подрядчики худую поставку сделали, а в головном интендантстве на это глаза закрыли и в рекрутском депо, где их получали. Не за просто так, само собой. Пишите-ка, сколько и у кого худой обуви. Тимофей, сведи всё это в одну бумагу и потом мне отдай. Пойду с ней к Вешину и другим эскадронным командирам скажу, а не то нас же и обвинят в небрежении, ещё и вычет из жалованья сделают.

Глава 3. На Дунай

В начале апреля по войскам пронеслась весть: высочайшим указом на должность главнокомандующего Дунайской армией назначен генерал от инфантерии граф Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, пожалуй, самый опытный и заслуженный военачальник империи, которому на момент описываемых событий было уже шестьдесят пять лет. Прибыв в начале апреля в Бухарест, он собрал у себя всех генералов и старших штабных офицеров армии. От Стародубовского драгунского полка на совете присутствовали его командир и главный квартирмейстер.

В конце апреля на юг отправились стоявшие на постое в Яссах два казачьих полка, а в начале мая на марш вышли Фанагорийский гренадерский и Смоленский мушкетёрский полки.

– Что-то, похоже, забыли про нас? – судачили драгуны. – Вон и казачков, и всю пехоту угнали к Дунаю, а кавалерия на месте стоит. Не поймёшь это начальство.

– Видать, за Днестр скоро отправят, – высказывались особо знающие офицеры. – У меня кузен (сват/брат) при штабе служит, сказывал, что на Волыне новую обсервационную армию против австрийцев выставляют, а там основа из мобильных конных полков должна быть.

– Да какая там Волынь?! – спорили с ними другие. – Мне по большому секрету шепнули, что мы на Неман пойдём. Вот где сейчас самую большую армию создают! А на противоположном, польском берегу французы к реке свои дивизии подводят.

– Скорее бы в поход уже, застоялись! – волновались молодые офицеры. – А то так в этом стоянии всё самое важное пропустим! Ни чинов тебе, ни славы, одна гарнизонная возня.

– Навоюетесь ещё, – вздыхали умудрённые опытом ветераны. – Какие ваши годы.

Прибывшую из Конотопского депо партию рекрутов раскидали, как и предыдущую, по подразделениям, с ней же в полк пришли несколько юнкеров и прапорщиков. Поступило пополнение и в третий эскадрон.

– Прапорщик Загорский! – щёлкнув каблуками и лихо вскинув ладонь к козырьку, громко представился голубоглазый юноша. – Прибыл в ваше распоряжение, господин капитан!

– Тихо-тихо, прапорщик, не кричи так! – поморщившись, произнёс Копорский. – А то сейчас сюда весь караул прибежит! Или местные подумают, что пожар. Звать-то тебя как?

– Станислав Юрьевич, – произнёс тот уже гораздо тише.

– Во-от, хорошо, – промолвил удовлетворённо командир эскадрона. – Проходи, присаживайся к столу, тут все свои, с каждым сейчас познакомлю. Небось, с дороги только? Голодный?

– Ну-у, та-ак, – замялся тот.

– Голодный, – сделал вывод капитан. – Васька! – гаркнул он. – А ну-ка, пока чая господину прапорщику налей и пирог тащи! Я знаю, у тебя оставался!

– Сюда подсаживайся. – Тимофей сдвинулся, освобождая место около себя. – И каску можешь снять, вон на лавку позади себя клади.

– Ну что, Наум Варламович, Господь услышал твои молитвы, – кивнув вахмистру, произнёс удовлетворённо Копорский. – Сдавай-ка ты взвод новоприбывшему прапорщику, сам же в помощь к Александру Маратовичу переходи, дел в эскадроне невпроворот. Вот-вот может команда поступить выходить на марш, а у нас по хозяйственной части ничего не готово. Итак, что у нас там по конскому поголовью? Трёх коней ведь планировали на выбраковку отправлять? А с заменой их как? Не получится, как в прошлом году, что весь резерв патронов пришлось на строевых конях везти?

– Пойдём, Станислав, покажем с Тимофеем, где ты квартируешься, – позвал новоприбывшего, после того как командир эскадрона отпустил всех, Марков. – Тут недалеко, в конце переулка. Меня ты можешь просто Дмитрием звать, безо всякого отчества и чина. У нас тут такое не принято. Ну и Тимофея так же. Так ведь, Тимох?

– Само собой, – подтвердил тот. – Откуда сам-то будешь, Станислав?

– Из-под Борисова, Минская губерния, – пояснил прапорщик. – Не приходилось у нас бывать? Там ещё речка Березина совсем рядом.

– Не-е, – отозвался, покачав головой, Марков. – Меня западнее Санкт-Петербурга пока не заносило. А Тимофей вообще у нас из-за Волги, с Урала. Мы с ним вместе Кавказ у персов брали. Да ведь, Тимох?

– Угу, брали, – хмыкнул Гончаров. – Как только забрали, нам тяжело нести его стало, потом вот сюда пришли.

– Ну ладно тебе ёрничать. – Шедший рядом друг толкнул его локтем. – Всё ведь к лучшему, и чином не обидели, и наградой не обошли. – Он погладил блестевший на груди золотой крест.

– Да-а, а мне-то и не довелось пока в деле быть, – произнёс с завистью Загорский. – Полгода в Дворянском полку – и потом сюда. Ещё и попал ведь туда еле-еле, род наш незнатный, одно сельцо только в дремучих лесах. А когда-то в Великом княжестве Литовском Загорские в большом почёте были. Пращур у Витовта надворной хоругвью командовал.

– Так ты из католиков, из латинян, что ли?! – воскликнул Димка. – А я смотрю, говор вроде и наш, и как будто другой, дзеканье, цеканье какое-то слышно.

– Православный я, – нахмурившись, произнёс прапорщик. – У нас на востоке, за Минском, католиков меньше. Это там, ближе к Вильне, вот там да.

– У вас на востоке, у нас на западе, – хмыкнув, подколол его Марков. – Все мы теперь в одном котле варимся. Да ведь, Тимох?

– Один народ, – подтвердил тот. – Подданные Российской империи.

– Во, верно сказано! – подняв вверх указательный палец, воскликнул Димка. – И защищать её и государя, не щадя живота своего! Всё, пришли, Станислав, вот он – твой дом для постоя. Сейчас скажу, чтобы унтеры людей всех строили. Наума Варламовича-то господин капитан сильно озадачил, нескоро он освободится. Да и ничего, мы уж, небось, и без вахмистра Гуреева справимся.

Отцвели буйной белой и розовой кипенью сады, всё в округе Ясс зеленело и радовало глаз. В жаркий майский полдень, дав драгунам отдых, Тимофей зашёл во двор того дома, где жил. На растянутой между двумя абрикосовыми деревьями верёвке Драгана развешивала только что выстиранное бельё. Вот она выбрала из корзины драгунские рейтузы с линией блестящих мундирных пуговиц и, встряхнув пару раз, начала их расправлять. Неслышно ступая по траве, Тимофей подошёл со спины и, обняв женщину, крепко прижал к себе.

– Инчет, инчет! – пискнула та и попыталась вырваться.

– Да я и так тихо, – промурлыкал, не выпуская её, Тимофей. – Никого же нет во дворе, кто обедает, а кто спит. Пошли, моя сладкая. – И повлёк её в сенник.

– Тимо, Тимо! – потрепыхалась та. Скрипнула дверь, и парочка скрылась в сарайке.

– Что слышно, ваше благородие? – поинтересовался, выставляя на стол миску с чорбой^[4], Клушин. – Не отправляют к Дунаю? А то вон в четвёртом эскадроне трёх вьючных коней выкупили у местных и на перековку к кузнецу их сразу повели. Пытаю знакомца – может, скоро на марш выходить? Так он не знает ничего. Говорит, начальство велело вьючных подкупать. Вашбродь, а вашбродь?

– Чего? – встрепенулся витающий в облаках Тимофей. – Чего там начальство велело? А-а-а, четвёртый эскадрон… Да нет, Степанович, по выходу пока не слышно ничего. А вьючных это они за своих списанных выкупали. Как что-то будет известно, я тебе сразу, загодя, скажу.

– Ну ладно, – произнёс, пожав плечами, дядька. – А то ведь вы сами знаете, как бывает. Труба заиграла «Эскадрон, в походную колонну!», «На марш!» – и поскакали все, только лишь пыль по дороге клубится. А вещи-то ведь все собрать ещё нужно, это же не сабля с ружьём и седельным чемоданом, которые схватил – и в путь. Тут время нужно. А чего это хозяйки всё нет? Давно уже ведь бельё вышла вешать. Детвора-то у бабки гостит, а она что? Драгана, Драгана! – крикнул он, выходя в сени. – Обед! Обедать пора! Я уж горшок из печи с чорбой достал, их благородию налил. Чего так долго?! Пошли трапезничать, потом всё развесишь! Отмахивается, – пожав плечами, сообщил он, заходя в дом. – Кушайте, Тимофей Иванович, а то простынет, сейчас и она подойдёт.

Двадцать первого мая, ближе к вечеру, по Бухарестскому тракту в Яссы заскочил запылённый поручик в сопровождении десятка казаков. Уже затемно взводных офицеров собрали в доме у Копорского.

– Два дня на сборы нам, господа! – объявил собравшимся капитан. – Двадцать четвёртого наш полк выходит маршем в сторону Дуная. Конечный пункт маршрута пока мне неизвестен. Приказано только двигаться со всей возможной поспешностью в сторону Силистрии, не обременяя себя обозом. Он подтянется вслед за нами позже. Поэтому пятидневный запас фуража и провианта получаем в полковых магазинах и везём с собой, пополним убыль уже на месте. Двадцать третьего пополудни состоится осмотр подразделений полковым командиром. Фома Петрович – начальник строгий, сами знаете, так что сто раз перед ним своих архаровцев лично оглядите. Наум Варламович, повнимательней к третьему взводу, у тебя глаз намётанный, Станислав Юрьевич вдруг не усмотрит, ну а ты мимо худого не пройдёшь. Тебя, Тимофей, тоже касается, гляди, чтобы неуставная одёжка или какое оружие не вылезло на этом смотре. Палаши все ведь кавказцы твои получили?

– Так точно, господин капитан, получили, – поднявшись с лавки, подтвердил подпоручик. – Все будем в уставном виде, не сомневайтесь.

– Ну-ну, – кивнув, произнёс тот. – Потом уж ладно, в бою никто глядеть не будет, с палашом ты или с сабелькой в атаку идёшь, а тут, сам понимаешь, порядок нужен. И чтобы я кинжалов у вас не видел, а то любите как абреки ходить! Так, Александр Маратович, двойной боевой припас везём с собой и запас на вьючных. – Он повернулся к Назимову. – Палатки и шанцевый инструмент никакой, кроме кос, не берите. Из походной утвари – только лишь одни артельные котлы.

Два дня прошли в великой суете, как это всегда бывает перед большим боевым выходом. И вот двадцать третьего мая выстроенные за городом линии полка замерли перед зорким оком грозного командира.

Тимофей приподнялся на носках, окидывая взглядом шеренги. Блестит надраенная медь налобных пластин касок и мундирных пуговиц. Покачиваются на ветру султаны. Конь фыркнул и дёрнул повод.

– Тихо-тихо, Янтарёк! – воскликнул Гончаров, оборачиваясь. – Потерпи, сейчас начальство пойдёт.

А вот и оно. Шествовавший во главе штабной свиты полковник, придирчиво оглядывая стоявших в первой шеренге, шёл мимо, время от времени останавливаясь. До ушей долетало: «Клинок на треть! Клапан лядунки вскрыть! Мушкет из бушмата!» И зачастую следовал громкий выговор.

Вот свита дошла и до его взвода. Резко вскинув ладонь к козырьку каски, Тимофей замер по стойке смирно, что называется, поедая глазами командира полка. Тот же, мазанув взглядом по фигуре офицера, кивнул и пошёл по линии дальше.

– Драгун Хмельков! – донеслось слева.

– Клинок на треть! – донеслась привычная команда.

«Самолично по три раза все клинки проверил, – пронеслось у Тимофея в голове. – Отполированы все, вычищены, заточены. Не должен бы Родька подвести».