Сбившаяся линия русской кавалерии теснила превратившуюся в толпу неприятельскую конницу. Удар! Ещё один! Ещё! Справа от Тимофея рубился Чанов, слева Еланкин. Двое сипахов напирали спереди. Левая рука выхватила пистоль из кобуры. Выстрел! Попал! «На! На! На!» – вырывалось из пересохшей глотки. Клинок сабли сверкал в полёте, пытаясь достать второго противника, тот же, отбиваясь, начал пятиться.

Не выдержав напора русских, турки начали разворачивать коней. Рывок вперёд – и сабля рубанула спину отскакивавшему сипаху. Ещё один рывок, а в грудь Янтарю летело жало штыка. Прорубившись через сбитые порядки вражеской конницы, кавалеристы выскочили прямо к русскому каре. Вздыбив Янтаря, Тимофей заорал что есть мочи, кроя матюгами пехоту.

– Свои! Свои! Ядрит тебя вошь! – неслось из шеренг. – Свои, братцы, пробились! Ура драгунам!

– Ура-а! – ревел строй гренадер.

– Взвод, правое плечо вперёд! – прокричал Гончаров. – За мной! – И повёл кавалеристов левее, обходя пехоту.

В это самое время оставленные в Рущуке восемь резервных батальонов выступили в плотных колоннах из крепости и приняли на штыки прорвавшуюся турецкую конницу. Завязнув в их порядках и получив известие о неудаче в месте главного удара, командовавший анатолийцами паша счёл разумным отступить. Теперь уже вся конница турок обратилась в бегство. Вслед за ней бросилась в сторону своего укреплённого лагеря и пехота. Только в нём визирю удалось остановить свои войска.

Русские потеряли в сражении около пятисот человек, турки – пять тысяч. Было захвачено тринадцать вражеских бунчуков и двадцать орудий.

Собранные сигнальными трубами драгуны, сбив порядки, шли лёгкой рысью на своё прежнее место.

– Первое отделение, все целы, вашбродь! – донёсся до Тимофея голос Чанова.

– Второе, у Ковригина плечо вспорото, перевязали! – доложился Смирнов. – Не больно глубокая рана.

– В третьем пара царапин только, у Рожкова и Носова, ничего серьёзного! – долетело от Блохина.

– Сейчас, как только в линии встанем, крепким хмельным пролить все раны и перевязать! – распорядился подпоручик. – Иван Ильич, Ковригина прямо сейчас гони к лекарю, нечего ему с нами трястись. Кто с царапинами, тех сам погляжу, пусть пока с нами будут! Царапины – они тоже разные бывают. Ещё и жара такая. – Он поглядел на безоблачное небо.

Ушедшие в погоню за бежавшими турками казаки вскоре вернулись к боевым порядкам. С их слов, неприятельская конница оправилась и своей многочисленностью вновь представляла угрозу, бежавшая же пехота укрылась в османском лагере и её там спешно приводили в порядок.

– Штурмовать лагерь сейчас будем, добьём турок, – готовились к атаке в русских полках. Но приказа идти на врага не было, и, простояв до вечера, войска получили распоряжение на отход к Дунаю, а потом и вовсе приказ переправляться на противоположный, левый берег.

– Одной конницы у турок больше в два раза, чем всех нас, вместе взятых, – разъяснял своим офицерам Копорский. – А к визирю ещё войска со стороны Шумлы и Софии идут. Не хочет Кутузов понапрасну всей армией рисковать. Поймите, господа, мы сегодня турок разобьём, и они завтра опять столько же войск против нас выставят. А вот если нас разгромят или в вязком сражении обескровят, подкреплений ведь нам ждать неоткуда, все силы на запад к Неману и к Волыни переброшены. До самого Прута дорога будет противнику открыта. Поэтому приказано встать в оборону на левом берегу Дуная и преградить туркам путь на Бухарест.

– Что за манёвры – туда-сюда с одного берега на другой переправляться? – ворчал ехавший рядом с Тимофеем Марков. – Это, считай, мы опять всю правую сторону Дуная туркам отдаём. Столько крови за этот злосчастный Рущук пролили в прошлом году при Каменском, а Кутузов приехал и всё даром отдал.

– Бам! Бам! Бам! – громыхнуло за спиной.

– Во-о, спешат, киркой и лопатой нет времени укрепления рушить, так они их взрывают, – заметил, оглядываясь, Неделин. – Пушки вот только-только перед нами укатили с валов.

– Сто-ой! Куда напираете?! Стой, я говорю! – У понтонного моста метался раскрасневшийся подполковник. – Стародубовский драгунский? Ваша очередь после Олонецкого пехотного! Чуть в сторону пока, правее возьмите!

– Вправо принять! – донеслась команда из головы колонны. – Эскадронам спешиться!

Мимо драгун, с ружьями на плечах, топали грязные, закопчённые пехотные роты.

– Досталось Олонецкому полку. – Копорский кивнул на топающую колонну. – Егеря отбежали, и они с янычарами в ближнем бою сошлись. Разгромили их и обратно погнали, ещё ведь и захваченные наши пушки назад отбили.

– Бам! Бам! Бам! – новая серия взрывов в крепости заставила встрепенуться коней.

– Тихо-тихо! – Тимофей огладил Янтаря. – Ещё немного – и скоро на мост пойдём. Вон уже хвост колонны показался.

– Полк, по коням! – долетела команда. – Походной колонной по два. Дистанция между рядами две сажени! Аллюр шаго-ом! За мно-ой!

Первый эскадрон Стародубовского драгунского полка вслед за штабом вступил на доски понтонной переправы.

Глава 6. В дозоре

– Подъём! Подъём! – летел на утренней заре проигрыш штаб-трубача.

– Вставай, соня! – Тимофей кинул в храпевшего Маркова войлочный валик. – Подъём, подпоручик! Нечего было до полуночи в карты резаться! Скоро взводы на поверку встанут.

– Гончаров, иди к чёрту! – буркнул, переворачиваясь на другой бок, Димка. – Сам выспался, а другим не даёшь. Поверку за меня и Пестов проведёт.

– Дима-а, Ди-им, сегодня у нас эскадронный выход. Ты не забыл? – натягивая сапоги, полюбопытствовал Тимофей. – Смотри, на отправке сегодня Салов будет. Если что, на самого себя потом пенять будешь.

– Сволочь ты, Гончаров, – проворчал, поднимаясь с топчана, подпоручик. – Ну разве можно с утра и Салова вспоминать? Теперь уж точно день не задастся.

Армейский лагерь, разбитый на левом берегу Дуная возле крепости Журжи, зашевелился. Под дробь ротных барабанов строилась пехота. Офицеры и унтеры, покрикивая на солдат, равняли шеренги. Драгуны, почистив и напоив коней, насыпали в кожаные вёдра меру овса. Рядом лежали выхлопанные потники с вальтрапами, почищенные сёдла и вся ременная сбруя. Кавалеристам только после утреннего ухода за лошадьми можно было заниматься собой.

– Марк Осипович, поджила нога у моего Грома, может, возьмёте на выход? – обратился к отделенному командиру Слепнёв. – Вторую неделю уже я тут в уборщиках.

– А что фаншмит вчера на обходе сказал? – тронув пальцем покрытый дегтярной мазью рубец у коня, спросил Смирнов.

– Сказал, что уже можно понемногу вываживать, – ответил драгун.

– Во-от, Сёма, во-от – потихоньку! – подняв вверх указательный палец, произнёс с нажимом унтер-офицер. – Потихоньку – это значит пару кругов вокруг лагеря дать, а не сотню вёрст за эскадроном скакать. Долечивай своего Грома, а уж как совсем рубец закроется и перестанет мокрить, тогда и поговорим. Мурин, подпругу подтяни! – крикнул он седлавшему коня драгуну. – Сам, что ли, не видишь, что она прослабленная?! Смотри, спину собьёшь – по полной потом ответишь!

– Заканчиваем с кормлением! Седлаем коней! – донеслась команда штабс-капитана Назимова. – Марков, выводи свой взвод к ручью. Поспешаем, драгуны! Скоро на место сбора уже подполковник Салов подъедет!

После традиционного смотра заместителем командира полка эскадрон Копорского выехал на Видинскую дорогу. Остался позади шумный лагерь, по левую руку блестел под августовским солнцем широкий Дунай, с правой, валашской стороны виднелись поросшие кустарником холмы.

– Вот, братцы, как же быстро этот июль пролетел, – заметил ехавший за Чановым Данилов. – Только-только вроде под Рущуком мы турок разбили, крепость порушили и за Дунай ушли, а басурмане уже там валы заново отсыпали и пушек понаставили.

– Да уж, весь правый берег сейчас за ними, – поддакнул Еланкин. – Дождёмся – и на наш переметнутся. Турок – он слабинку хорошо чует.

– Ты наговоришь, Колька! – воскликнул, обернувшись, Чанов. – Небось, для того и объезжаем реку, чтобы не дать неприятелю переправиться.

До ушей долетело эхо далёких орудийных выстрелов.

– У того берега бой идёт! – поднявшись на стременах, воскликнул Копорский. – Похоже, наша флотилия опять с османской сошлась.

– Осмелели турки, – покачав головой, произнёс Назимов. – Раньше они в портах всё больше отсиживались, а в последние две недели силы объединили и дуро́м прут.

Три небольших русских парусных судна, отбиваясь от пары десятков вражеских баркасов и галер, начали отходить по течению в сторону Рущука. Вот одно сманеврировало и дало залп из четырёх бортовых пушек. На реке ахнул взрыв, и во все стороны полетели обломки.

– Есть один турок! Молодцы флотские! – восторженно взревели драгуны. – Так им, гадам! Круши!

Турецкие суда прекратили погоню, и три парусника ушли вниз по реке.

– Эскадрон, за мной! – скомандовал Копорский. – Прибавили аллюр, фланкёры, в головной дозор!

– Четвёртый взвод, аллюр в галоп! – рявкнул, подстегнув Янтаря, Тимофей.

Выходы для объезда берега стали регулярными. До Кутузова долетели вести, что вторая турецкая армия под командованием Измаил-бея, шедшая к визирю из Софии, остановилась под Видином и, форсировав Дунай, заняла на левом берегу Калафат. Назревала опасность выхода неприятеля в тыл основным русским силам. Заранее выдвинутый главнокомандующим в Малую Валахию шеститысячный отряд генерала Засса преградил туркам путь к Журже и отбросил их назад. Тем не менее было понятно, что противник не намерен был оставаться в обороне, а искал возможность, используя своё огромное численное преимущество, прорваться вглубь Валахии. Сил для активного противостояния неприятелю у Кутузова на данный момент не было, в основном лагере под Журжей оставалось всего около десяти тысяч воинов, и он раз за разом посылал в столицу просьбы о переброске к Дунаю подкреплений. И каждый раз из Санкт-Петербурга приходил отказ. Россия готовилась к большой войне с Наполеоном, и все войска собирались сейчас у Немана. Простаивая часами над картой местности, Михаил Илларионович напряжённо думал, думал, как же имеющимися столь малыми силами устоять против огромной турецкой армии и по возможности её разбить.

Двадцать первого августа по установленной командиром полка очерёдности в объезд берега уходили эскадроны капитанов Копорского и Мейендорфа.

– Казимир Иванович, тебе со своими драгунами вниз по течению до Олтеницы идти, – ставил задачу присутствовавший на утреннем построении Зорин. – Пётр Сергеевич, тебе вверх, к селу Зимничи. Там переночуете – и обратно. Напротив вас Туртукайская и Свиштовская крепости будут, оглядитесь, местных рыбаков поспрашивайте, может, они какую активность у турок заметили. Сами знаете, нам, главное, переправу неприятеля не прозевать. Ну всё, командуйте марш!

– Третий эскадрон, напра-аво! Четвёртый, нале-ево! – выезжая из общего строя, прокричали капитаны. – Походной колонной по двое! Аллюр шагом!

Выехав за пределы лагеря, пошли далее привычным уже порядком. В отрыве на полверсты следовали головным дозором фланкёры, за ними шли все остальные. На реке мелькали силуэты судов. Вторую неделю турки, оттеснив русскую флотилию и заняв большие острова, хозяйничали на Дунае выше Журжи.

– А я у флотских, когда мы с Гришкой парусину меняли для полога, спрашиваю, а чего же вы так речку-то позорно басурманам отдали? – долетел до Тимофея голос Ярыгина. – Так они чуть было в драку не кинулись на нас с обиды. Мы бы, говорят, их в один день к Видину бы отогнали, так командование не даёт силу показывать. Пущай, дескать, ходят они себе выше Журжи и хозявами себя чувствуют. Не пугайте, мол, турок.

– Да ладно, враки это всё! – послышался голос Чанова. – Не может начальство просто так реку туркам отдать. Брешет кто-то, или они, или ты сам, Стёпка.

– Ильич, да мне-то на что врать?! – воскликнул возмущённо Ярыгин. – Гришка, подтверди, что взаправду так говорили!

– Ну да, всё верно, без обману, – засвидетельствовал слова товарища Казаков. – Так и сказали, что велено не мешать туркам на реке.