Ни разу за всю мою жизнь он не показывал мне, что я небезразлична ему. Или хотя бы что значу не меньше, чем другие его дочери. Ну или на крайний случай моя ценность для него не ниже, чем ваза династии Мин, которую он купил на аукционе Сотбис в прошлом году.

– Так не отдавай меня ему, – просипела севшим голосом, глотая буквы вместе со слезами, что жгли глаза.

Отец пересёк комнату, оказавшись напротив меня с таким видом, будто сам не понимает, что здесь делает. Сжал мои плечи, вглядываясь в моё лицо. Будто смотреть на меня оказалось обжигающе больно.

– Очень скоро ты станешь ещё красивее. Совсем как твоя мама. И я знаю, на что способен Островский. Если он захочет – защитит тебя, – произнёс он проникновенную, но совершенно непонятную речь.

– От чего защитит? – сглотнула, ощущая сухость во рту и тревожно всматриваясь в лицо отца, пытаясь найти в нём ответы. К словам я утратила веру.

Он нахмурился. Отвёл взгляд, явно взвешивая, стоит ли произносить эти мысли вслух или нет.

Неужели он хочет напомнить мне, как убили мою мать?

Сердце беспокойно заколотилось в груди, потому что эту тему мне не хотелось выуживать из глубин памяти. Я не поднимала её с психологами, не собиралась обсуждать её и с отцом.

Я помню каждую деталь. Потому что всё произошло в моём присутствии. И предпочла бы, чтобы эти воспоминания навсегда стёрлись вместе с болью, которую приносили, но, как назло, сознание надо мной не смилостивилось.

На мгновение на его мужественном лице отразилось сомнение. И страх.

– Ты же тоже сможешь меня защитить.

Я уцепилась за мысль, накрыв его руку, что сжимала моё плечо.

В ответ он неопределённо покачал головой.

– Ты уже взрослая, дочь. И должна находиться под защитой мужа.

Слова прозвучали как приговор, не подлежащий пересмотру. Оставляя больше вопросов, чем ответов.

Почему замуж вынуждена выходить именно я, а не старшая сестра, для меня было загадкой.

– Но Островскому я безразлична, – произношу очевидное, не понимая, с чего папа решил, будто Артём шелохнётся, если мне на лоб наведут дуло пистолета. Как моей матери.

Я помнила, как он повёл себя в ночном клубе. Потому иллюзий не питала.

– А это уже зависит от тебя, душа моя. Заставь его влюбиться, и он будет тебя защищать.

– А если ничего не получится? – с губ срывается писк. Я в изумлении уставилась на отца, не понимая, как он может так поступать со мной.

– У тебя нет выхода.

На этих загадочных словах отец вышел из моей комнаты, лишив меня сна и спокойствия.

Идею с побегом я отбросила. Отец найдёт меня раньше, чем я приложу банковскую карту к терминалу. Или кто-нибудь меня зарежет, а наличность заберёт.

Положа руку на сердце, я всё же пока не дошла до точки, чтобы пойти на экстремальные меры. Но кто знает, чем обернётся брак с Островским, поэтому я держала этот план побега в уме.

***

Дни до торжества пролетели так же стремительно, как молодость моей бабушки, о чём она напоминала родственникам на каждом празднике.

Свадебное платье выбирала мачеха. Моему вкусу отец не доверился, не рискнув упасть лицом в секонд-хенд в глазах соратников. Поэтому стилисты заковали меня в тугой корсет, ушитый кристаллами «Сваровски», а пышная юбка сделала меня неповоротливой. Зато издали я напоминала ожившую «Золушку» из мультфильма Диснея пятидесятого года.

Тяжёлое тугое платье сдавливало меня, словно в тисках. Даже просто стоять в нём оказалось утомительным занятием. Да и дышала я через раз. И несмотря на баснословную цену, оно причиняло мне нечеловеческие страдания, сравнимые с пытками в Гуантанамо. Не сомневаюсь, что, как только сниму его, на теле вдоль швов обнаружу кровавые подтёки.

Совсем нескромная диадема венчала мою причёску. Мой отец явно не скупился на эту свадьбу и возможность продемонстрировать наше благосостояние всем своим врагам. Украшение до того величественно выглядело, что могло бы найти своё место в царской сокровищнице. Бриллианты радугой переливались на свету, ослепляя любого, рискнувшего бросить на меня взгляд.

Никто не позаботился о моём комфорте. Каждая персона, что участвовала в моих приготовлениях, шептала, что мне просто требуется немного потерпеть. Подумаешь, какие-то двадцать часов мучений.

Макияж стягивал лицо, как корсет – талию, а шпильки – волосы.

Больше всего на свете мне хотелось отмены свадьбы и горячей ванны.

Из отражения на меня смотрела девица с перепуганными и грустными глазами. Макияж превратил меня в другого человека, и я не была уверена, что эта новая Я мне нравится. Впрочем, жених вряд ли способен воссоздать по памяти мой фотопортрет, поэтому особого значения то, как я выгляжу, для него не будет иметь значения. Сделка уже свершилось, а моё согласие – лишь пустая формальность. Он не пошёл бы на попятную, даже если бы я была похожей на пугало. Как в нашу вторую встречу.

– Дорогая, начинается, – пропела моя светская бабушка, подходя ко мне с влажными от слёз глазами.

Не знаю, как у такой милой и доброй женщины мог родиться мой чёрствый отец, лишённый всяких эмоций. Жаль, я видела её слишком редко, чтобы напитаться исходящим от неё теплом.

– Будь счастлива, мой птенчик. Очаруй своего жениха. Пусть потеряет от тебя голову, – наставляла меня бабуля.

Легче сказать, чем сделать, ба.

В зале заиграла музыка. Аве Мария Штрауса. Единственная поблажка, которую мне позволили. Почти провокация, учитывая, что половина из присутствующих не являлись христианами. Моя мама была христианкой. И я не знала, чем руководствовался отец, не обращая меня в свою веру. Но догадывалась, что таким было её желание.

Я ощущала себя персонажем из голливудского фильма, когда папа подвёл меня к Артёму по красной ковровой дорожке.

Долгое время из-за бьющего в глаза освещения я не имела возможности его разглядеть. Но, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, замерла, поражённая его суровой привлекательностью, как и в первую нашу встречу.

Кажется, за то время, что мы не виделись, я позабыла, насколько он красив. Сердце в груди остановилось на целую вечность. И если бы об этом знали кардиологи, меня бы уже везли на операцию.

Сейчас глазам Островского было некуда деться, и ему не оставалось ничего иного, кроме как смотреть прямо на меня. На свою зефирную невесту, усеянную бриллиантами и стразами. Мы выглядели как два полюса. Две противоположности. Как чёрное и белое.

Чёрный смокинг от «Китон» преобразил его, сделав ещё строже и взрослее. Но всё же дорогой костюм не скрыл звериную сущность парня. А скорее, даже подчеркнул этот завораживающий контраст жестокости, закованной в элегантность.

Я пыталась пробиться сквозь броню его отчуждения. Лишь в первые секунды он едва заметно качнулся в мою сторону, но вскоре его глаза заволокло темнотой.

Сколько ни смотри, но ничего нового не увидишь. Бесполезно. В глазах ни проблеска света. Ничего, кроме тьмы, засасывающей меня к себе на дно.

Брачные клятвы слетели с наших уст сухим монологом, чтобы порадовать гостей, наверняка пустивших слезу на результат труда копирайтеров, придумавших нам текст.

Короткое:

– Да.

Островский с хищной грацией приблизился ко мне. Челюсть сжата. На красивом, словно высеченном из камня лице застыло мучительное выражение. Кажется, он раздумывал, стоит ли оставлять на моих губах поцелуй. Судя по брезгливому изгибу губ, сама идея об этом вызывала у него отторжение.

Оказавшись на расстоянии дыхания, я замерла, как заяц перед голодным волком, не отрываясь от тёмных глаз Артёма. Мышцы на его лице пришли в движение, изображая колючую улыбку, в которой сквозила неприкрытая издёвка.

– Никаких поцелуев, жёнушка, – произнёс мне в самые губы и выпрямился. – Ты же не думаешь, что у нас с тобой всё может быть по-настоящему?

Должно быть, со стороны это и напоминало мимолётный поцелуй. Сдержанная дань традициям. Но я-то знала, что он ко мне не притронулся. Только словами ударил, точно пощёчиной.

Глава 9

Как-то в детстве меня потеряли в торговом центре. Няни, приставленные отцом, не уследили. Мне только исполнилось пять, и я слабо понимала, что случилось. Заглядывала в глаза взрослых, как выброшенный щенок, надеявшийся встретить своего человека.

Но мой человек не спешил меня искать. Я слонялась среди торговых рядов, ощущая на себе тревожные взгляды взрослых, которые начинали меня пугать. Но, видимо, оттого, что я не плакала, никто из прохожих не бил тревогу.

Должно быть, меня хватились, когда все принялись собираться домой, а мачеха удовлетворила свою потребность в покупках.

Хорошо утрамбованное на дно моей памяти ощущение одиночества и потерянности всплыло на поверхность, обжигая слезами глаза. Но я, как обычно, не собиралась плакать.

Что значили его слова? Догадаться несложно. Но я хотела знать наверняка, что меня ожидает в этом браке. А жуткие догадки лишь усиливали мою панику.

Нам даже не дали возможности поговорить.

Всё торжество пролетело перед глазами мутной пеленой.

Организаторы свадьбы время от времени переставляли нас с Артёмом, как фигурки на свадебном торте, для наиболее красивой композиции. Но ни разу за весь вечер мы не оставались наедине.

И лишь когда праздник приближался к завершению, а количество гостей потихоньку таяло, тугое напряжение немного ослабило свои путы на моём сердце.

Странно, но в особняк, в котором мне придётся жить, нас отвезли на разных машинах.

Меня засунули в одну машину с мачехой. Та не сводила с меня привычного цепкого взгляда. Такого колючего, что мне хотелось снять с себя кожу. Я всё задавалась вопросом, рада ли она избавиться от навязанного чужого ребёнка. Готова биться об заклад – да.

Даже на обездвиженном ботоксом лице отражалось странное довольство. Отчего она ещё больше походила на злую мачеху из «Золушки».

Я оценила хоромы, больше напоминавшие готический дворец, едва не присвистнув. Мрачный и такой же жуткий, как и мой новоиспечённый муж.

В огромном особняке мне отвели целое крыло для подготовки к брачной ночи. И чтобы пробраться в палаты супруга, мне с трудом удалось вырваться из лап помощниц моей мачехи. Они словно коршуны следили за мной, опасаясь, как бы я не навредила репутации семьи. Готовые стоять над душой, пока я писаю.

Может, моя семейка хочет дождаться завершения ночи и подтверждения моей невинности? Хотя не удивлюсь, что это часть сделки. Так и вижу, как Островский наутро выносит белое полотно с кровью на нём, как подтверждение скреплённых уз.

Быстро перебирая балетками, в которые я успела нырнуть после неудобных туфель, я направлялась туда, где, как мне сообщил обслуживающий персонал, находился мой дражайший муж. Мне необходимо было поговорить с ним.

Я жаждала услышать из его уст, что он готов пройти этот странный путь рука об руку со мной. И получить объяснение той глупой шутки, брошенной у алтаря.

Конечно, мы едва знакомы, и я только рада, если он не станет склонять меня к близости. Но его фразы до сих пор жалили моё сердце, кислотой выжигая на нём знакомые слова: я никому не нужна.

Но чем глубже я проходила в нутро роскошного особняка, тем сильнее предчувствие беды набирало силу, как тучи перед дождём. Становясь тёмным и тяжёлым.

Отворила створку одной из деревянных дверей, что вела в приёмную. А оттуда – путь в кабинет хозяина этого дворца. Кому, интересно, он принадлежит? Не может же мой муж иметь подобную недвижимость в столь раннем возрасте.

Мягкая подошва обуви не издавала шума, утопая в густом ворсе ковра. Поэтому никто из тех, кто заседал в кабинете, не услышал моего приближения.

– Туз, подумай, ты теперь с ней повязан. Она твоя жена, – до меня донёсся голос одного из мужчин.

– И она ни в чём не повинна, – добавил другой.

В ответ раздаётся почти звериный рык. Несложно догадаться, что он принадлежит моему мужу. Полный раздражения, злости и переполняющей его ненависти. Эмоции Островского оказались такими сильными, что коснулись меня, словно языки пламени, обдавая жаром и суля уродливые шрамы.