Глава 8

Сердце сладко сжималось, когда я смотрела из иллюминатора самолёта на светящуюся, как ёлочный шарик, Москву. Огромную, величественную. В ней легко затеряться. И я молила Всевышнего, чтобы её улочки как можно дольше не сводили меня и Островского.

Против воли мои мысли возвращались к нему. Словно в запутанном лабиринте была лишь одна верная тропа.

Пыталась прикинуть, что почувствую в момент нашей встречи. Испытаю ли я боль? Я столько лет возводила вокруг своего сердца ледяное укрепление, что оно давно должно было потерять чувствительность. Охладеть ко всем. Кроме Леона.

Узнает ли меня бывший муж? Может быть, моё лицо давно стёрлось из его памяти и из удалённых фотографий. Я ведь изменилась. Порой смотрела на себя, а видела черты своей матери. А она была настоящей красавицей.

Детский жирок сошёл с лица. И на месте милых щёчек проявились мягко очерченные скулы. Ямочка на подбородке намекала на упрямый и тяжёлый характер. Только капризные губы могли ввести в заблуждение.

Я больше не ощущала себя ребёнком. Очевидно, потому, что сама его родила. Больше я не имею права позволять себе беспечность или слабость.

Тёмной части меня хотелось влюбить в себя Островского. Увидеть в его глазах то же восхищение, что отражалось в серых глазах Андрея. Только чувства друга я берегла, а Островского – хотела растоптать.

Эти фантазии были упоительно сладкими. Но мешали рационально мыслить.

Я знала, что в идеальной картине мира бывший муж не должен меня волновать. Разве что с точки зрения интересов моей семьи.

А потому я принудительно остановила эти фантазии, когда самолёт поцеловал асфальт аэропорта.

Друзья Ростова прибуту в Москву только спустя сутки после нашего прилёта.

Его люди. Те, кто готов был подставить грудь ради него.

И у меня сосало под ложечкой от безумия собственного поступка. Я подвергаю их опасности. Эти парни могли продолжить курить кальян на веранде летнего кафе, клеить тёлочек и разъезжать на бэхах. Попутно решая местечковые проблемы.

А я затащила их на войну.

Спустя полтора часа после прилёта в столицу мы наконец оказались у ворот отцовского дома. Вокруг царила мрачная атмосфера. Всё казалось незнакомым. Чужим. Здесь даже запах стал другим. Только бежевый интерьер не изменился и по-прежнему раздражал глаз.

Я ожидала, что нас кто-то встретит. Но у входа топтался лишь помощник отца. Благо Игорь работал у нас много лет, знал меня и не удивлялся моему прибытию.

– Где все? – поинтересовалась я у него, испытывая напряжение.

– Не переживайте, Диана, ваши сёстры и мачеха у себя в спальнях. Дело в том, что налоговая арестовала счета вашего отца.

Игорь неловко пожимает плечами, давая понять, что данное обстоятельство в полной мере объясняет гнетущую атмосферу дома. И то, почему женщины в доме, а не заняты привычным для них досугом – тратой денег.

Но я и так догадываюсь, что Алана Ибрагимова и её дочери способны переживать глубокую депрессию только по одной причине – отсутствие возможности купить Лабубу к своим дизайнерским сумочкам. А не потому, что глава семьи болеет.

– Понятно, – раздражаюсь.

Боковым зрением замечаю движение. Милана медленно спускается по лестнице.

Буквально чую, как она, словно рентгеном, изучает меня с головы до ног. Подмечая, насколько я изменилась с нашей последней встречи.

Затем её взгляд блохой падает на моих мужчин. Сына и Андрея, который держит его за руку. Никто из моей семьи, кроме отца и бабушки, не знал про мой маленький секрет. А теперь всё тайное становится явным.

Липкий страх пробежал по позвонкам, скручивая их. Расправила плечи, стараясь стряхнуть напряжение.

– Что за дела, Мила? Почему нас никто не встречает? – грозным тоном обратилась бабушка к старшей внучке, смотря на неё раздражённо и устало.

– Бабуль, – Милана вышла из оцепенения и бросилась к бабушке в объятия, а затем в мои.

Я застыла статуей, ошарашенная. Меня окутал едкий запах её духов. В носу защекотало.

– Диана, я так рада, что ты наконец вернулась, – пролепетала она, после чего отстранилась и принялась разглядывать моё лицо уже с близкого расстояния.

– Ты так изменилась. Пластику сделала? Губы уколола? – интересуется, надувая собственные «вареники».

Сама с удивлением замечаю, что сестра повзрослела. Куда-то делись её шикарные формы. Но, зная её, комплимент «худая» её вовсе не обрадует. Что-то болезненное проскальзывает в её внешности. Отметина, оставленная любовными муками.

И я, как идиотка, против воли испытываю к ней сочувствие.

Неловко отлепляю её липкие клешни от своей кожи, когда вспоминаю, как произошла наша последняя встреча.

Мне всё ещё больно.

Можно забыть про предательство мужа. Всё же мы с Артёмом не связаны кровными узами. Он даже не обещал хранить мне верность. Но сестра… это другое. Потому её предательство воспринимается иначе, острее. Хотя она никогда меня не любила, но каждый раз в этой нелюбви достигала нового дна.

Люди так не поступают. Ни родные, ни прохожие.

Смотрела на неё с опаской.

– Где отец? Что с ним? Мне толком ничего не объяснили, – задаю вопрос, проигнорировав её шпильку. И замечаю, как сестра то и дело стреляет глазами в Ростова.

Становится гадко. До тошноты.

– Папа в Склифе, а мы совсем без денег, Диана.

Голос сестры звучит наигранно слащаво. А я вздрагиваю вновь, слыша своё имя, а не прозвище.

Диана.

Почему не Выкидыш?

– Понятно. Ты знаешь, что с ним случилось? – интересуюсь, стараясь абстрагироваться от нового поведения сестры.

Оно раздражает.

Словно в какой-то момент Милана поняла, что теперь всю ответственность за собственную жизнь можно свалить на меня. Избавившись от груза проблем.

Сестра, строя из себя маленькую девочку, надув губки, смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Догадываюсь, что этот трюк работал с отцом и её мужиками.

– В него стрелял Островский.

Сестра жадно следит за моей реакцией. Но я ничего не чувствую. Возможно, потому, что эта версия была мне частично известна. Поэтому я не вздрагиваю, не хлопаю ресницами, и уж точно, не падаю в обморок.

– Понятно, – равнодушно пожимаю плечами.

Зависаю на мгновение. Надо ехать к отцу.

Но тогда его враги узнают, что я вернулась. Это может навлечь на нас беду. В этом доме я как мишень для снайпера.

– Никто не должен пока знать, что я вернулась, – бросаю сестре наживку, не веря, что она пошевелит хотя бы пальцем, чтобы меня защитить.

– Конечно, Диана. А кто эти прекрасные молодые люди? Не хочешь нас представить? – Милана кокетливо смотрит на Андрея.

А я хмурюсь. Что это?

Ей мало Островского и она хочет прибрать к рукам и другим местам всех моих мужчин?

– Это мой муж и наш сын.

Глава 9

Сестра со странным выражением на лице проглотила эту информацию. Поджала губы, вновь возвращая взор карих глаз в мою сторону.

Мой взгляд невольно упал на её правую руку. Золотое колечко обхватывало её безымянный палец. Выходит, она замужем. Но за кем и почему она в доме отца, а не мужа?

– Диана, как вы и просили, я получил для вас пропуск на посещение Адама Исмаиловича, – докладывает помощник отца, вырывая меня из тёмных размышлений.

До этого у нас состоялся короткий разговор. После новости об арестованных счетах я забеспокоилась, есть ли у отца достойный уход в больнице. Но Игорь заверил, что деньги на лечение имеются и он лежит в одиночной палате.

К этому времени Андрей завершил обход дома.

– Не знаю, насколько здесь безопасно оставаться. Но и в гостинице не лучше.

Ростов выглядел напряжённо. Как человек, ожидающий нападения в любой момент.

Обладал ли он знаниями, недоступными мне? Возможно. Не удивлюсь, если он что-то скрывает от меня. Полагая, что поступает мне во благо.

Но спорить и выпытывать у него причины его тяжёлого настроения не собиралась. Знала, что правду не расскажет. Поэтому я планировала получить информацию из иных источников.

Как минимум мне нужно навестить отца. Мне так толком никто и не рассказал, в каком он состоянии. Не понимала, к чему эта таинственность, которая лишь подстёгивала мою нервозность.

Было решено поехать в Склиф всем вместе. В целях безопасности. Я не готова была расставаться с Леоном. А он пока находился под надзором бабушки.

Думала, Нина Аслановна будет метаться, переживая за жизнь своего единственного сына. Но из нас всех она выглядела самой спокойной и собранной. Женщин её поколения не учили проявлять эмоции. Даже в экстренных ситуациях.

Андрею совсем не нравилась идея ехать в медицинский центр. Впрочем, ему весь наш визит в столицу уже успел набить оскомину. Должно быть, он ощущал себя дикими хищником, зашедшим на чужую территорию. И я не могла винить его в этом неврозе.

Без слов он взял на руки Леона и вместе с бабушкой последовал в приготовленный для нас минивэн. Радовало, что арестованы только счета. А не всё имущество. Хотя я не сомневалась, что у отца имелись счета там, куда не дотянутся руки наших судебных приставов.

В Склифе сообщили, что в палату к отцу могут допустить только одного посетителя. Я переглянулась с бабушкой, но она отрицательно покачала головой.

Оставила своих сопровождающих дожидаться в приёмном покое. Медбрат вручил мне маску и халат. Почувствовала, как от волнения вспотели ладони.

Неужели отец действительно находится в плохом состоянии?

Пока ступала за медбратом, преодолевая больничные коридоры, волнение становилось всё сильнее. До приезда сюда я будто до конца не верила, что жизни отца угрожает опасность. А теперь столкнулась с реальностью.

Шла, озираясь по сторонам. Не понимала, что же меня так тревожит.

В современном медицинском учреждении не было гнетущей обстановки. Наоборот, я словно попала в сериал «Анатомия страсти». Всё оборудовано по последнему слову технику. Вокруг чистота и порядок. Но ощущение, будто кто-то сверлит мой затылок, не покидало с того момента, как я оказалась на четвертом этаже отделения интенсивной терапии.

– Пациент находится в тяжёлом состоянии. Время посещения ограничено пятнадцатью минутами. Просим не тревожить пациента, – отдал мне указания медбрат.

Я рассеянно кивнула, подтверждая, что приняла информацию. И поправив медицинскую маску, зашла в палату.

Вокруг все ослепляюще белое. Стены. Пол. Постельное бельё. И лицо отца.

По щекам от вида всесильного Адама Ибрагимова, оказавшегося на больничной койке, потекли горячие слёзы.

– Дочка, не надо, – поняв по моим всхлипам, что я реву, проговорил отец.

И это простое действие явно далось ему с трудом.

Я приблизилась к нему, изучая. Он был подключен к кардиомонитору. Но хотя бы мог дышать и говорить. Из вены на руке торчал катетер. Всё это жутко пугало.

Я до последнего верила, что тяжёлое состояние отца если не выдумка, то сильно преувеличено. Это было вполне в его духе. В моём детстве он уже проворачивал трюк с ранением и госпитализацией. А потом чудесным образом возвращался живой и здоровый. С чужой кровью на руках.

Теперь до меня дошло, что всё это не шутки.

Надо будет поговорить с врачом и выяснить состояние отца.

– Как ты, па?

Времени слишком мало, чтобы я могла позволить себе реветь.

– Лучше, чем может показаться на первый взгляд, – хмыкает, явно бравируя, и тут же морщится.

А мне от его вида самой больно становится. Отвожу взгляд в окно, понимая, что могу вновь разреветься, как маленькая девочка.

– Что случилось и кто на самом деле в тебя стрелял? – задаю самый важный вопрос.

Но, судя по выражению лица отца, он считает иначе.

– У нас нет времени это обсуждать.

Видно было, что каждое слово даётся ему с трудом.

– Я не просто так попросил тебя приехать. Сейчас для тебя нет безопасного места. И не будет, пока ты не заручишься поддержкой… старейшин.