В отличие от их первой ночи, наполненной почти отчаянной страстью, сейчас они двигались медленнее, изучали друг друга с большим вниманием, с большей нежностью. Максим целовал каждый сантиметр её кожи, словно составляя карту, которую хотел запомнить навсегда. Лиза отвечала тем же, её руки и губы находили места, прикосновение к которым заставляло его тело вспоминать удовольствие, которое он считал навсегда утраченным с возрастом.

Но в самые интимные моменты, когда их тела сливались в одно целое, Максим заметил странную особенность – в глазах Лизы появлялось отсутствующее выражение. Словно часть её уходила куда-то, покидала настоящий момент. Её взгляд становился расфокусированным, затуманенным, а движения – более механическими, будто тело действовало отдельно от сознания. Это длилось всего несколько секунд, затем она возвращалась – улыбалась ему, шептала нежности, снова была здесь, с ним, целиком и полностью. Но эти краткие моменты отсутствия повторялись снова и снова, и Максим не мог не заметить их.

Он не мог не задаться вопросом: куда она уходит в эти мгновения? Что видит? Что чувствует? Не проникает ли в её сознание что-то из той, другой жизни? Не вспоминает ли она, пусть подсознательно, их прежние ночи вместе, сорок лет назад, когда они были ровесниками, когда вся жизнь ещё только расстилалась перед ними?

Максим не спрашивал, не прерывал эти моменты. Просто наблюдал, запоминал, складывал в копилку странностей, которые с каждым днём всё больше убеждали его: перед ним не просто похожая на Лизу девушка, а сама Лиза, каким-то невозможным образом вернувшаяся к нему через десятилетия разлуки.

После любви они лежали обнявшись, слушая дыхание друг друга и мерное тиканье часов в гостиной. Максим думал, что никогда не был так счастлив, как в этот момент. Даже те короткие месяцы с Лизой в молодости не могли сравниться с этим зрелым, глубоким счастьем человека, получившего второй шанс. Человека, который сорок лет жил половиной души, а теперь наконец обрёл целостность.

– О чём ты думаешь? – спросила Лиза сонным голосом, поднимая голову с его плеча и заглядывая в глаза.

– О том, как невероятно, что мы встретились, – честно ответил он. – Иногда я боюсь, что всё это сон, и я вот-вот проснусь.

– Это не сон, – улыбнулась она, проводя пальцем по его щеке. – Я настоящая. Мы настоящие.

Максим кивнул, прижимая Лизу крепче к себе. Девушка действительно была настоящей – тёплой, живой, пахнущей любовью и немного его лосьоном после бритья. Но вместе с тем в ней было что-то неуловимое, будто принадлежала не только этому миру, но и какому-то другому, куда уходила в странные моменты отсутствия.

Пара уснула, тесно прижавшись друг к другу. Перед тем как провалиться в сон, Максим подумал, что никогда ещё кровать не казалась такой правильной, такой целостной, как с Лизой рядом.

Пробуждение пришло внезапно, среди ночи. Сначала Максим не понял, что именно вырвало из глубокого сна. В спальне было темно, только узкая полоска света из неплотно задёрнутых штор падала на пол. Часы на прикроватной тумбочке показывали 3:17 – время, когда сорок лет назад ему позвонили из аэропорта, сообщая о смерти Лизы.

Максим сел в постели, ощущая странное беспокойство. И тут услышал это – голос Лизы, но не такой, каким привык его слышать последние дни. Голос был другим – профессиональным, чётким, с интонациями, которые бывают только у людей, много раз повторяющих одну и ту же фразу.

– Добро пожаловать на борт рейса Владивосток-Москва, – произнесла Лиза во сне. – Наш полёт продлится около девяти часов. Просим вас оставаться на своих местах до полного выключения табло «Пристегните ремни». Экипаж желает вам приятного полёта.

Максим замер, боясь пошевелиться, боясь даже дышать, чтобы не пропустить ни звука. Лиза продолжала говорить – тем же отстранённым, профессиональным тоном:

– Уважаемые пассажиры, в хвостовой и передней части самолёта расположены аварийные выходы, обозначенные световыми табло. В случае разгерметизации салона кислородные маски опустятся автоматически. Сначала наденьте маску на себя, затем помогите ребёнку…

Это был стандартный инструктаж бортпроводницы перед полётом – инструктаж, который Лиза произносила тысячи раз на рейсах Аэрофлота. Инструктаж, который произнесла и в свой последний полёт, рейс Владивосток – Москва 17 ноября 1985 года.

Максим сидел неподвижно, вслушиваясь в каждое слово, наблюдая за лицом спящей девушки. Лицо изменилось – приобрело особое, сдержанно-доброжелательное выражение, которое всегда было у Лизы во время работы. Даже губы складывались иначе – в лёгкую, профессиональную улыбку, которую бортпроводница отрабатывала перед зеркалом во время обучения.

В полумраке спальни, среди тишины ночной Москвы, происходило чудо, которое не могла объяснить никакая наука, никакая логика, никакая рациональная система мира. Душа Лизы, погибшей сорок лет назад над Сибирью, говорила из глубин подсознания молодой художницы, ничего не знавшей о своей прошлой жизни.

Сомнений больше не оставалось. То, что казалось невозможным, оказалось правдой. Каким-то образом, вопреки всем законам природы, Лиза вернулась к нему – не как призрак, не как воспоминание, а как живой, дышащий человек, сохранивший душу возлюбленной, память, сущность.

Максим сидел на кровати, не шевелясь, внимательно вслушиваясь в слова девушки, и выражение лица менялось от удивления к тревожному осознанию. Архитектор понимал, что стоит на пороге разгадки тайны, которая преследовала все эти годы. Тайны, способной объяснить не только возвращение Лизы, но и собственные странные сны об отеле для умерших, и внезапное появление в жизни девушки, так похожей на погибшую невесту.

Глава 5

Вечерние тени заполняли просторную гостиную. За панорамными окнами зажигались огни ночной Москвы – сначала редкие, потом всё гуще, пока весь город не засветился под тёмным небом. Максим сидел в глубоком кресле с бокалом красного вина и не мог оторвать взгляда от Лизы, устроившейся напротив, поджав ногу. Разговор тёк неторопливо, прерываемый только тиканьем дедовских часов да звяканьем бокалов. После ночных откровений, случайно подслушанных в предрассветные часы, всё казалось одновременно реальным и фантастическим – два мира, два времени сосуществовали в одном пространстве.

Ни словом, ни жестом Максим не выдал нового знания. Утром они проснулись, как обычно, завтракали кофе с тостами, говорили о погоде и планах на день. Лиза не помнила ночных речей, а он не стал рассказывать. Весь день провёл на работе, рассеянно слушая доклады, машинально подписывая документы, думая только о вечере, о том, как снова увидит её.

И вот теперь они сидели в полутьме гостиной, и свет от единственного торшера падал на её лицо так, что тени под скулами делали его ещё более похожим на лицо Лизы из прошлого.

– Смотри, – Максим развернул на журнальном столике большой альбом с чертежами, – это центральный атриум. Мы сохраним стеклянный купол начала века, но полностью перепроектируем внутреннее пространство. Главная идея – световые колодцы, пронизывающие все этажи.

Лиза наклонилась ближе, и волосы на мгновение коснулись его руки – почти неощутимо, но даже от этого прикосновения по телу прошла дрожь. Она рассматривала чертёж с тем же выражением сосредоточенного восхищения, с каким Лиза из прошлого смотрела на его студенческие проекты сорок лет назад.

– Потрясающе, – она провела пальцем по линиям. – Как будто само здание дышит светом. А как решишь проблему с перепадами температур? Зимой под куполом будет холодно.

Максим невольно улыбнулся. Именно об этом спросила Лиза из прошлого, когда он впервые показал ей дипломный проект с похожей концепцией атриума.

– Система климат-контроля, – ответил он, указывая на точки в углах чертежа. – Тёплый воздух будет подаваться через эти диффузоры, создавая тепловой барьер. Технология не новая, но мы применяем её нестандартно.

– А эти колонны, – Лиза перевернула страницу с другим ракурсом, – они несущие или декоративные?

– И то, и другое, – кивнул Максим. – Основная нагрузка на них не приходится, но в случае чего выдержат часть веса перекрытий. В основном это дань уважения историческому облику здания. Раньше здесь были настоящие мраморные колонны, но их демонтировали в тридцатых, когда здание перепрофилировали под коммунальные квартиры.

– В тридцатых, – эхом повторила Лиза, и что-то странное промелькнуло в её глазах.

Она моргнула несколько раз, ловя ускользающую мысль.

– Тридцатые… это ведь до войны? Я читала где-то про снос церквей, но детали рассыпаются, когда пытаюсь их вспомнить.

Максим замер с карандашом в руке. Её пальцы на чертеже слегка дрожали, а взгляд стал расфокусированным. Она потёрла висок, поморщилась, затем резко потянулась за бокалом, расплескав несколько капель на светлую обивку дивана.

– Прости, я опять говорю так, будто всё это видела. Начиталась исторических книг, вот и представляю иногда слишком живо.

Она сделала глоток вина, и Максим залюбовался тем, как движется её горло при глотании – изящно, плавно. Те же линии шеи, та же ямочка у ключицы, те же тонкие пальцы на ножке бокала. Каждый жест, каждое движение было знакомым до боли. Он наблюдал за призраком, обретшим плоть.

– А знаешь, что ещё интересно в этом проекте? – продолжил Максим, переворачивая страницу. – Подземная часть. Мы обнаружили старинные подвалы, о которых никто не знал. Возможно, они связаны с системой подземных ходов под этой частью города.

– Подземная Москва, – задумчиво произнесла Лиза. – Целый мир под ногами, о котором мы почти ничего не знаем. Как параллельная реальность.

– Именно, – кивнул Максим. – Иногда мне кажется, что город – это не только то, что мы видим, но и все его скрытые слои, наложенные друг на друга. Прошлое никуда не исчезает, просто уходит под землю, становится невидимым.

Лиза посмотрела на него, и в её взгляде было такое понимание, такая глубина, что на мгновение Максиму показалось, будто она всё знает – о том, кем была раньше, о том, что случилось сорок лет назад, о том, как невозможна и в то же время реальна их встреча.

– Как думаешь, – спросила она тихо, – можно ли вернуть то, что было утрачено? Восстановить не просто здания, а ощущение времени, его дух?

Этот вопрос повис между ними, наполняясь значениями, выходящими за рамки простого разговора об архитектуре. Максим поставил бокал на стол, давая себе время подумать.

– Я думаю, что-то всегда теряется безвозвратно, – ответил он наконец. – Но есть вещи сильнее времени. Они могут исчезнуть на десятилетия, но потом вернуться – может быть, в другой форме, но с той же сутью.

Их взгляды встретились, и Максим почувствовал, как сердце сжимается от нежности и тоски. В глазах Лизы отражались отблески ночного города за окном – миллионы огней, жизней, историй. А может быть, это было эхо её собственной истории, странной и невозможной, разорванной смертью и каким-то чудом продолженной в новом времени, в новом теле.

– Давай представим, – Лиза вдруг улыбнулась, откидываясь на спинку дивана, – что через год проект будет завершён. Что мы придём на открытие вместе. Как ты это видишь?

Максим откинулся рядом с ней, позволяя себе мечтать о будущем – о том, чего был лишён сорок лет, с ночного звонка из аэропорта.

– Представь торжественное открытие, – начал он. – Музыканты в атриуме, свет сквозь стеклянный купол, шампанское. Ты в том тёмно-синем платье, которое я видел у тебя в шкафу. Я в костюме, наверное, нервничаю перед речью. Мы стоим на балконе второго этажа, смотрим вниз на гостей…

– И я держу тебя за руку, чтобы ты не сбежал, – подхватила Лиза, смеясь. – Потому что знаю, как ты ненавидишь публичные выступления.

Максим замер. Он действительно ненавидел публичные выступления, всегда нервничал перед ними, но не помнил, чтобы говорил об этом Лизе. Лизе из прошлого – да, она всегда поддерживала его перед важными встречами, держала за руку. Но этой?

– Откуда ты знаешь, что я не люблю выступать? – спросил он осторожно.

Лиза на мгновение запнулась, в глазах мелькнула растерянность.