Возвратный рейс (страница 17)
Максим слушал, не перебивая. Каждое слово было ещё одним подтверждением невозможной догадки, которая с каждым днём становилась убедительнее: перед ним не просто похожая на Лизу девушка, а сама Лиза – каким-то образом возрождённая, но лишённая воспоминаний о прежней жизни. И, судя по всему, не имеющая настоящих воспоминаний о нынешней.
– А квартира? – осторожно спросил он. – Ты помнишь, как в ней поселилась?
Лиза прикрыла глаза, лоб прорезала глубокая морщина, которую Максим так хорошо помнил – точно такая же появлялась у прежней Лизы, когда она сильно сосредотачивалась.
– Нет, – выдохнула она. – Просто в какой-то момент я осознала, что живу там. В ящике стола лежали документы на квартиру, оформленные на моё имя. Я не помню, как получала. Не помню, как въезжала. Не помню первую ночь там.
Голос стал глуше, стал более сдавленным. Она поднесла руку к горлу – не хватало воздуха.
– Максим, – произнесла она тихо, с нотками паники в голосе, – ты понимаешь, о чём я говорю? Это как… как если бы кто-то создал человека и поместил его в середину жизни. Дал имя, документы, жильё, навыки… но забыл вложить воспоминания. Я только сейчас это поняла. Иногда я думаю, что со мной что-то случилось, – продолжила она тихим, едва слышным голосом. – Какая-то авария, амнезия… Но тогда бы я помнила хотя бы что-то. А у меня в голове… пустота. Белый шум вместо детства. Фотографии из интернета вместо школьных воспоминаний. Я родилась взрослой.
Максим сглотнул комок в горле. Он знал, что должен что-то сказать, как-то утешить, но слова застревали. Как объяснить то, что он сам едва начал понимать? Как признаться, что, возможно, она действительно родилась взрослой – возрождённая душа той, кого он потерял сорок лет назад?
– А самое странное, – продолжила Лиза, пальцы нервно перебирали край платья, сминая и разглаживая ткань, – что иногда мне кажется, будто я помню то, чего не могла видеть. Вот как сегодня, с этими колоннами и фонтанами. Или места в Москве, которые выглядят сейчас совсем иначе, но я помню их… другими.
Дыхание участилось, на верхней губе выступили капельки пота. Весь вид говорил о крайнем волнении – расширенные зрачки, бледная кожа, руки, которые не могли найти покоя.
– А были у тебя… друзья детства? Первая любовь? – Максим старался, чтобы голос звучал спокойно, но внутри всё сжималось от осознания того, как мучительно для неё это признание.
Лиза горько усмехнулась:
– Я могу придумать их, если хочешь. Рассказать о мальчике из соседнего подъезда, о лучшей подруге в школе, о первом поцелуе на выпускном… Но это будут просто истории. Картинки, собранные из фильмов, книг, чужих разговоров. В них не будет ни одного реального чувства, ни одного настоящего лица.
Она встала, подошла к окну. Отражение в тёмном стекле наложилось на огни ночного города, создавая призрачный, нереальный образ. Пальцы легко коснулись стекла – она пыталась дотянуться до другой Лизы в отражении, поговорить с ней, спросить, кто она на самом деле.
– Я должна проверить, – сказала она, не оборачиваясь. Пальцы сжались в кулаки. – Найти школы по дате в паспорте. Поговорить с учителями. Может, кто-то вспомнит меня. Должен же быть хоть кто-то, кто…
Она резко замолчала, плечи поднялись и опустились с глубоким вдохом.
– Но что, если никто не вспомнит? Что, если до двадцати лет меня просто не существовало?
Плечи вздрогнули, она обхватила себя руками – пыталась удержаться от распада на части. Максим встал, подошёл, осторожно положил руки на её плечи. Она не отстранилась, и это придало ему смелости притянуть к себе, обнять со спины, позволяя опереться на него, почувствовать силу и надёжность.
– А знаешь, что самое страшное? – прошептала она едва слышно. – Я не знаю, кто я. Но, когда рисую, особенно эти старые виды Москвы или странные картины с самолётами… мне кажется, я ближе всего к тому, чтобы это понять. Рука помнит больше, чем голова.
Максим сглотнул комок в горле. Слова подтверждали его догадку – где-то глубоко внутри этой молодой женщины жила память другой Лизы, его Лизы. И прорывалась наружу в рисунках, в снах, в странных знаниях о местах и временах, которых она не могла помнить.
– Иногда, – продолжила Лиза тихим, почти не различимым за шумом кондиционера и тиканьем часов голосом, – я боюсь, что на самом деле я не настоящая. Что я… не знаю… какой-то эксперимент? Сбой в матрице? Призрак кого-то другого?
Она повернулась в его объятиях, взглянула в глаза. По щекам текли слёзы, но голос стал тверже:
– Я только сейчас поняла, что ничего о себе не знаю. Со мной что-то не в порядке. Иногда мне кажется, будто я проживаю чужую жизнь.
Эти слова повисли между ними – страшные, отчаянные и пугающе близкие к истине. Максим смотрел в её глаза и видел там вопрос, который преследовал его последние дни: кто она? Откуда? Почему?
Он знал, что должен что-то ответить. Должен либо солгать, успокоить пустыми фразами о том, что такое бывает, что память иногда подводит, либо рассказать правду – настолько, насколько сам понимал. Но в это мгновение, глядя на мокрое от слёз лицо, чувствуя, как дрожит её тело в его руках, он не мог найти слов.
Вместо этого он притянул её к себе, крепче обнял, позволяя выплакаться на своём плече. Ответы могли подождать. Сейчас ей нужна была не правда, какой бы она ни была, а просто человек рядом – тот, кто не отвернётся, узнав о пустоте внутри, кто примет такой, какая она есть, с памятью или без неё.
И пока Лиза беззвучно плакала, уткнувшись лицом в его рубашку, Максим смотрел поверх её головы в тёмное окно, на огни ночного города, и думал о том, насколько тонка грань между прошлым и настоящим, между реальностью и сном, между жизнью и смертью. И о том, что его Лиза каким-то образом сумела эту грань преодолеть – пусть даже не помня об этом, пусть даже разбитая, раненая, потерянная. Она вернулась к нему. И теперь его долг – помочь ей собрать себя заново.
Внезапно Лиза резко отстранилась, вырвавшись из объятий Максима. Лицо, ещё мокрое от слёз, исказилось гримасой паники. Она сделала несколько шагов назад, пытаясь физически отдалиться не только от него, но и от всего только что сказанного. Озвучив свои страхи, она сделала их ещё более реальными, более осязаемыми. Дыхание участилось, пальцы нервно теребили край блузки, а взгляд заметался по комнате, не находя точки опоры.
– Я не должна была… – начала она, но осеклась. – Боже мой, ты теперь подумаешь, что я сумасшедшая. Или что я пытаюсь привлечь внимание какой-то нелепой историей.
Лиза начала ходить по комнате – три шага в одну сторону, резкий поворот, три шага в другую. Движения стали рваными, неестественными. Максим не делал попыток приблизиться, интуитивно чувствуя, что сейчас ей нужно пространство, возможность выпустить накопившееся напряжение.
– Но что, если это правда? – она остановилась, обхватив себя руками за плечи. – Что, если я действительно… какая-то аномалия? Может, я клон? Или искусственный интеллект с человеческим телом? Или…
Лиза невесело рассмеялась, звук получился надломленным, почти истерическим.
– Или душа умершего человека в новом теле? Как в дурацких фильмах о реинкарнации?
Максим вздрогнул, но она не заметила реакции, снова начав беспокойное движение по комнате.
– Нормальные люди помнят своё детство, – продолжала она, повысив голос. – Помнят дни рождения, школьные праздники, первую любовь. А у меня… пустота. И при этом я знаю, как выглядел фонтан, которого давно нет. Помню интерьер самолёта, на котором никогда не летала. Это… это же невозможно, правда?
Она схватила с журнального столика чашку с остывшим чаем, которую Максим принёс ещё в начале вечера. Сжала в пальцах так крепко, что костяшки побелели.
– И вот мы с тобой… Я даже не знаю, почему меня так тянет к тебе. С первой встречи, с первого взгляда – я знала тебя всегда.
Лиза сделала резкий жест рукой с чашкой, и в этот момент посуда выскользнула из влажных пальцев.
Чашка описала короткую дугу и с громким треском разбилась о паркет. Осколки разлетелись по полу, тёмная жидкость растеклась пятном.
Звук разбившегося фарфора прорвал самообладание. Лиза посмотрела на осколки и вдруг разрыдалась – не тихими, сдержанными слезами, как раньше, а с отчаянными всхлипываниями, сотрясавшими тело. Она опустилась на колени прямо перед разбитой чашкой, не замечая, как острые края осколков впиваются в кожу.
– Прости… Я всё порчу… Всё, к чему прикасаюсь…
Максим бросился к ней, мягко подхватил под локти, поднимая с пола.
– Лиза, осторожно, ты поранишься.
– Какая разница? – она подняла на него заплаканное лицо. – Если я ненастоящая, если я… какая-то подделка, какое это имеет значение?
– Ты не подделка, – твёрдо сказал Максим, отводя её от осколков. – Ты настоящий, живой человек из всех, кого я знаю.
– Но ты не понимаешь! – в голосе прозвучало отчаяние. – Я не знаю, кто я! Не помню, откуда пришла! Меня создали год? Два? Два года назад и поместили в готовую жизнь с готовыми документами, квартирой, навыками! Это ненормально! Я ненормальная!
Максим осторожно усадил её на диван, сам опустился рядом, взял руки в свои – ледяные, дрожащие.
– Послушай меня, – сказал он тихо, но уверенно. – В этом мире столько всего, чего мы не понимаем. Я не знаю, что с тобой произошло. Не знаю, почему ты не помнишь своего прошлого. Но знаю одно: ты настоящая. То, что ты чувствуешь – настоящее. То, что мы чувствуем друг к другу – настоящее.
Внешне он оставался спокойным, голос звучал ровно, движения были уверенными. Но внутри Максим переживал бурю эмоций. Каждое слово Лизы, каждая догадка лишь подтверждали то, что он подозревал с самого начала их знакомства. Она действительно была Лизой, его Лизой – которую он потерял сорок лет назад над Сибирью. Каким-то непостижимым образом душа, сущность вернулась к нему в новом теле, с новой жизнью, но без воспоминаний о прошлом.
И теперь она мучилась, пытаясь понять, кто она такая, откуда взялись эти странные проблески знания о вещах, которые она не могла видеть, эта необъяснимая тяга к нему, это ощущение проживания чужой жизни. А он не мог рассказать всё, пока она была на грани нервного срыва. Такая правда могла окончательно сломить её.
– Ты видишь здания, которых больше нет, – продолжала Лиза, и голос звенел от напряжения. – Я рисую интерьеры самолётов, в которых никогда не была! Объясни мне это! Объясни, почему мне кажется, что я всю жизнь знала тебя, хотя мы встретились неделю назад!
Перед мысленным взором Максима пронеслись все странные моменты их знакомства, которые он подмечал, но старался не зацикливаться на них. Как она безошибочно находила дорогу в запутанных старомосковских переулках, хотя утверждала, что впервые там бывает. Как описывала фонтан на Сретенке, снесённый в семидесятых – задолго до её рождения. Как в мельчайших деталях нарисовала салон Ил-86 с характерной советской цветовой схемой. И, наконец, как этой ночью произносила во сне инструктаж для пассажиров – слово в слово так, как делала это в своей прошлой жизни.
Все эти мелочи складывались в картину, которая не оставляла места сомнениям: души умерших действительно могут вернуться. А если так, то что это значило для странных снов об отеле? Для пятерых умерших людей, которых он видел в креслах лобби? Был ли он действительно каким-то… проводником между мирами?