Оно до сих пор висит у меня в шкафу рядом с его костюмом – фрагменты из прошлого, в которые уже не облачиться, напоминания о том, что было, что могло бы быть и чего теперь уже никогда не будет.

4

Сегодня снотворное мне выдает Нейт – но держит таблетки вне досягаемости, пока я не сажусь.

– Не хочу, чтобы ты подавилась, – объясняет он.

Нейт – незапланированный ребенок. После двух беременностей, во время которых ноги Ма раздувало до слоновьих размеров, она решила, что двух детей ей хватит. Но четыре года спустя появился Нейт, и ему дали папино имя. На свет он выскочил молча, хлопая своими большими глазами, и с тех пор не сильно изменился. С самого его рождения наша любовь к нему шла в паре со знанием, что иногда мелкие пакости по отношению друг к другу – единственный способ коммуникации. И сейчас, когда он занес руку с таблетками высоко надо мной, я почувствовала это весьма отчетливо.

Нейт понимает, что от него, как от парня неповоротливого и несведущего в серьезных проблемах личного характера, особой пользы нет, поэтому он решил ограничиться помощью папе (когда тот отгонял желающих меня навестить) и мне (в преодолении пути до ванной). Сегодняшняя роль фармацевта – весьма ответственная задача, и я благодарна Нейту за старания, но все равно угрожаю оторвать ему руки, если он не отдаст мне таблетки. Нейт высыпает их мне в ладонь, передает стакан воды и достает айпад.

– Тебе не обязательно тут сидеть, – хрипло говорю я.

Прежде чем ответить, он окидывает меня оценивающим взглядом.

– Неа. Обязательно. – И снова утыкается в айпад. Я ложусь обратно на подушку.

Когда я вновь открываю глаза, Нейт с кем-то разговаривает по телефону. По его нервному притоптыванию я понимаю, что он беседует со своей девушкой – Клео. Они встречаются уже год, и все это время она, ослепительно красивая пиарщица, лелеет надежду избавиться от Эверета, лучшего друга Нейта, с которым тот делит квартиру в Уолтемстоу^[21], и занять его место. Нейт ее намеки старательно игнорирует. Не то чтобы он не любил Клео – просто он не любит ее достаточно сильно, чтобы капитулировать перед ее желанием поселиться вместе.

Квентин мертв, и Клео понятия не имеет, что делать с этим неприятным фактом. Несколько дней назад она позвонила и принесла сдержанные соболезнования, и теперь, исполнив свой долг, притворяется, будто ее вовсе не огорчает, что Нейт проводит столько времени у меня дома. Актриса из нее так себе.

– Где-то после семи, – говорит Нейт в айфон. – Нет, не смогу, ты же сама понимаешь. Презентации шампуней для меня сейчас не в приоритете. – Он замолкает. – У нее муж умер, Клео. Масштаб сравни? – Он нажимает «отбой» и натыкается на мой взгляд. – Прости. Не заметил, что ты проснулась.

Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок, дожидаясь, когда меня накроет болью от того, как грубо, но точно Нейт описал мое положение.

– Радуйся, что тебе есть с кем ругаться.

– Да? Почему вы с Кью тогда так редко ругались, а? – Брат опять утыкается в айпад.

– Нейт, – говорю я.

– Что?

– Вали отсюда.

– С чего это вдруг?

– Я сейчас разревусь, и мы оба знаем, что нам будет неловко, если ты это увидишь.

Он открывает было рот, чтобы возразить, но передумывает. Перед тем как уйти, Нейт склоняется над кроватью и заключает меня в объятия. Он пахнет самим собой: одеколоном «Крид», новой кожаной вещью и немного протеиновым коктейлем. Пока он прижимается ко мне, я не шевелюсь, безвольная как тряпичная кукла; Нейт осторожно опускает меня в постель и уходит. Я плачу, пока не засыпаю.

Когда я просыпаюсь, Нейт снова в кресле с айпадом.

– Нейт? – хрипло бормочу я из-под одеяла.

– Господи, вот ты меня напугала.

– Иди повидайся с Клео. Ей тебя не хватает.

– Почему ты пытаешься от меня избавиться?

Я молчу.

– Не будешь больше плакать?

Я молчу.

– Ты как?

– Не очень. Мне не по себе из-за того, что ты здесь торчишь, хотя ни в чем не виноват. Ты его не убивал. У тебя все по-прежнему нормально. Твоя жизнь не изменилась.

От меня не ускользает тот факт, что я едва ли не впервые заговорила о Кью с момента визита Аспен.

Нейт переводит взгляд на айпад.

– Ты моя сестра. Когда меняется твоя жизнь, меняется и моя, – говорит он, и на сей раз я даже не успеваю попросить его уйти. Он откладывает айпад в сторону и садится на край кровати. Я чувствую ласковое прикосновение ладони брата к моему затылку. Он молчит. Впрочем, Нейт вообще редко что-то говорит.

Когда Нейту было одиннадцать, его травили в школе, и Глория об этом догадалась. Сверхбдительная уже тогда, она обращала внимание на мелочи: рваные дыры на рубашках – вроде как последствия спортивных занятий после уроков в школе, разбитая губа – результат безобидной толкотни в раздевалке после физры, нежелание Нейта перечислить ребят, с которыми он, по его словам, дружил. Глории все это было знакомо. Прежде чем Гло стала Гло, ей пришлось вытерпеть немало подростковой враждебности в свой адрес, исходившей от светловолосых, более популярных ровесниц, поэтому у сестры выработался острый нюх на вранье. Родители вкалывали на работе и в лабораториях и были слишком заняты и измотаны, чтобы распознать сыновнюю ложь, а тем временем Глория собирала улики и играла в Шерлока Холмса. Гло – это Гло, она всегда воспринимает чужие проблемы как свои собственные. Я расплакалась, когда она поделилась со мной своими наблюдениями. И Гло не стала меня укорять, поскольку знала: как только мои слезы иссякнут, я рассвирепею, и именно это ей и было нужно – чтобы ярость объединила нас в едином порыве.

– Что будем делать? – осведомилась я у нее.

– Ты держи рот на замке, ясно? Даже не думай настучать Ма и папе. Сама знаешь, что случится.

Я знала. И продолжала хранить этот секрет, но поставила себе цель – быть добрее к младшему брату – и стала подкладывать ему на тарелки с обедом дополнительную куриную ножку и гладить его школьные рубашки вместе со своими. Принимая выглаженные рубашки, он таращился на меня, но я отмахивалась, словно это какая-то ерунда, словно я занималась глажкой от скуки, а не для того, чтобы дать Нейту понять: его любят, он не один.

– Не раздувай из мухи слона, Джуниор, – говорила я ему. А он закатывал глаза.

Однажды вечером Глория приперла Нейта к стенке – после того как ничего не подозревающая тетушка привезла его домой после тренировки по крикету. Что было весьма в духе Нейта: пусть ему каждый день надирали в школе задницу, он ни за что на свете не упустил бы возможность воспользоваться всеми преимуществами учебы в частной школе – и место в команде по крикету тоже к ним относилось. Глория спросила, откуда у Нейта ссадина на щеке, и оборвала его прямо посреди рассказа о том, как ему прилетело по лицу калиткой^[22].

– Прекрати, Джуниор. Мы знаем.

– Что знаете?

– Хватит, Нейт, перестань.

– Я не знаю, о чем ты… – Он умолк. Глорию не переспоришь. Если она загнала вас в угол, лучше прикусить язык, пока не поздно.

Нейт перестал прикидываться, что все путем, и застыл там, с рюкзаком, свисающим с плеча, маленький и жалкий, каким я никогда прежде его не воспринимала. В то время лицо у него было еще по-детски пухлым – ну просто херувим. Помню, в тот момент я чуть не расплакалась – едва не прокусила себе губу, пытаясь сдержать слезы.

– Не говорите Ма с папой, – попросил Нейт. Его убитый голос соответствовал облику.

Ябедничать было не в стиле Гло, поэтому она попыталась превратить Нейта в свой личный проект «из лузера – в герои». Глория научила его бить прямой левой, уклоняться и подныривать, велела забыть про удары ниже пояса, если он не хочет прослыть падлой. «Ты меня не слушаешь!» – орала она на него, а он только куксился в ответ. «Да какой смысл, – тяжело вздыхал Нейт – ребенок, который знал, каково это, когда в школе об тебя чешут кулаки каждый божий день. – Я ведь один против всех».

После того как Гло, негодуя, удалялась восвояси, я проскальзывала в комнату Нейта и сидела там, пока он лил тихие злые слезы, и мы не обменивались ни словечком, но иногда брат позволял мне держать его за руку.

– Ты только все портишь! – кричала я Глории, когда мы возвращались в нашу с ней комнату. Я специально дожидалась, пока она окажется в самом неудобном положении – расстегнет лифчик или начнет собирать волосы в платок.

Она смотрела на меня как на тупую, а потом бессильно роняла руки.

– Его прибьют, если он не научится давать сдачи. Этого ты хочешь? – Не дожидаясь моего ответа, Гло отворачивалась. – Он должен научиться защищать себя.

Мы засыпали, ненавидя друг друга.

По иронии судьбы, в тот день, когда Нейт ввалился домой в пиджаке с оторванным рукавом, Ма была дома – вернулась с работы раньше обычного. Мы с Глорией попытались отвлечь ее, даже предложили сгонять вместе на рынок в Брикстоне^[23], но эта идея лишь пробудила в ней подозрения – она знала, что мы скорее налысо побреемся, чем добровольно согласимся таскать на себе коробки с ямсом и плантанами^[24]. Увидев лицо Нейта, Ма выронила кухонное полотенце, которым промакивала мокрые шпинатные листья. Синяк у брата на скуле стремительно наливался кровью, губа была разбита, но, несмотря на травмы, он весь сиял от гордости. Заметив, что Ма дома, Нейт ненадолго застыл – Ма становилась мрачнее с каждой секундой, – но улыбку с его лица не стер бы и промышленный растворитель.

Ма потребовала детальный отчет. Имена, даты рождения и словесные, чтоб их, портреты виновных. Протирая пропитанными спиртом ватными дисками истерзанное лицо Нейта, она уже вовсю планировала месть, осуществить которую способна только африканская мать. Зато Нейт буквально источал торжество – все остальные эмоции отошли на задний план. Мы давно не видели его таким радостным – пытаясь вывернуться из хватки Ма, тембром на три октавы выше привычного брат поведал нам следующее: все те же и все там же дразнили и поддевали его сильнее обычного, называя нюней, ушлепком и жирным ниггером, и Нейт наконец дошел до точки кипения. Не задумавшись о последствиях, он врезал по морде ближайшему то ли Тристану, то ли Таркину, то ли Руперту.

– Я и сам не понял, что случилось! – пищал Нейт из-под нависшей над ним Ма. – Они меня тоже били, но я дал им сдачи! Всем дал! И победил!

Ма уронила руки.

– Победил, Натаниэль? Это, по-твоему, победа? – Ее акцент становился заметнее, когда она была раздражена или расстроена.

Испортить Нейту настроение было невозможно. Он отмахнулся от Ма и продемонстрировал нам свои разбитые, сочащиеся кровью костяшки, словно то были его личные трофеи.

– Я победил, – заявил он тоном, не допускающим возражений.

Вернувшись домой, папа увел Нейта в гостиную, где провел с ним долгую беседу, из которой мы с Глорией, как ни напрягали слух, не смогли разобрать ни словечка. После напряженного семейного ужина – все пялились на вконец затекший глаз Нейта – родители отправили нас спать, желая наедине посовещаться о том, сколь многого не знают о собственных детях, а Нейт прокрался к нам в комнату и, скрестив ноги, уселся на пол.

– Ну и? – осведомилась Глория.

– Ну и ничего. Никаких наказаний, – весело отчитался Нейт. И улыбнулся во весь рот, увидев наши недоуменные лица. – Я серьезно. Папа спросил, что теперь будет с пацанами, которых я побил.

– И что же будет с теми мелкими говнюками? – уточнила я.

Услышав от меня грубое словечко, Нейт хихикнул.

– Ничего. Они позвали меня завтра попинать с ними мяч, а Кристиан пригласил меня в гости в субботу.

Глория встала, отряхнула пижамные штаны и чмокнула Нейта в макушку.

– Они расисты, Нейт. Не дружи с ними. Патриархат жив-здоров и процветает. Ты избил пацана, а он позвал тебя мяч попинать. Если бы такое случилось в нашей школе, те сучки написали бы на нас жалобу директору и наболтали бы всем, что мы беременны.