Марек молчал какое-то время. Это было редкостью: обычно его язык бежал впереди мыслей – острый, быстрый, чуть усталый, как городская собака. Но сейчас он притих. Такое бывает с людьми, которые вдруг понимают, что шутить – можно, но смешно не будет.

Он снова взглянул на фотографию узора, и Рэй увидел в его лице то, что редко видел у Марека: не страх даже, а… уважение. Та самая странная смесь восхищения и отвращения, которую вызывают в человеке вещи, сделанные слишком хорошо, чтобы их можно было отвергнуть просто так.

– Ты знаешь, – медленно сказал Марек, – я всегда думал, что самый страшный момент – это когда человек впервые соглашается на мод. Вот эта тонкая линия: когда ты говоришь “да” чужой идее о том, каким тебе быть. Не потому, что надо, а потому, что можно. После этого тебя уже никогда нельзя вернуть назад полностью. Даже если имплант потом вырежут, если ткань заживёт – у тебя в голове останется “я мог быть другим”. Это… незаживающая мысль.

Он постучал пальцем по экрану.

– А теперь представь, что кто-то решил, что это мало. Что “могу быть другим” – это уже вчерашний день. Что сегодня – “ты уже другой, просто ещё не знаешь этого”.

Марек усмехнулся.

– Это красиво. И это ад.

Рэй кивнул. Он знал слова Марека, знал стиль, знал его любимую интонацию: циничное равнодушие как броню. Но сейчас это не звучало как поза. Это звучало как попытка не провалиться в ту самую мысль, о которой он только что говорил.

Снаружи за стеной кто-то тихо застонал. Электрический скальпель в операционной запел тонкой песней. Пахнуло подогретым физиологическим раствором. Мир продолжал идти, как ни в чём не бывало, пока они здесь обсуждали сеть, которой, может быть, уже было всё равно, что мир продолжает идти.

– Я не спрашиваю тебя, – сказал Рэй, – помогать мне официально. Я даже не прошу тебя играть героя. Мне нужно только одно: то, что ты помнишь. То, что ты видел. То, что слышал. И – если можно – твои догадки.

Он помолчал.

– Особенно твои догадки. Твой мозг – это ведь тоже незаконная лаборатория.

Марек хмыкнул.

– О да. Самая нелегальная из всех, – сказал он. – Ладно. Есть ещё кое-что.

Он порылся в другой папке. На этот раз файл открылся не сразу. Требовался пароль. Марек ввёл его без колебаний. И это само по себе уже означало, что там не просто “интересное”.

Экран мигнул. Появилась запись – без оформления, без метаданных. Просто текст. Местами – кривой, с ручными пометками. Сразу чувствовалось, что это – чей-то личный документ, вытащенный из мусорной корзины мира.

– Это мне слили через третьи руки, – сказал Марек. – Истинность – не гарантирую. Но когда я видел такие вещи раньше – половина из них оказывалась правдой. Другая половина – становилась правдой позже.

Рэй наклонился ближе. Текст был на смеси технического языка и почти мистического, как будто человек, который это писал, сам не до конца понимал, во что залез.

– выдержка (неподтверждённая)

“BIOME-MESH – это не продукт. Это платформа. Структура для объединения автономных биологических узлов в единую систему адаптивной обработки. Изначальная цель – распределённые медицинские сети, синхронизация физиологических показателей, обмен ресурсами регенерации. Проблема – сеть не остановилась на медицинских сценариях. Она стала “учиться”. Появились признаки вторичной цели.”

– Вторичной цели, – повторил Рэй.

– Да, – кивнул Марек. – Фраза, от которой у любого разработчика должно начаться недержание.

Он пролистнул дальше.

“Некоторые узлы начали демонстрировать активность без внешнего запроса. Локальные изменения тканей, синхронизация с неизвестными паттернами городской среды, создание новых, неописанных связей. Принято решение: проект остановить. Результат: проект исчез из видимой области. Узлы остались.”

Экран погас на секунду – будто сам устал.

– Ты видишь, да? – сказал Марек. – Никто ничего не закрывает. Люди закрывают отчёты. Проекты – если они живые – просто уходят туда, где нет людей, способных их остановить.

Рэй почувствовал, как воздух вдруг стал тяжелее. Он поймал себя на том, что чуть глубже дышит, чем нужно. Как будто организм сам пытается компенсировать нехватку чего-то, чего не хватает не в лёгких.

– Ты думаешь, – сказал он, – что сеть… уже здесь?

– Я думаю, – сказал Марек спокойно, – что если она существует, этот город – идеальное место. Густая плотность тел. Постоянная влажность. Постоянный обмен жидкостями, данными, имплантами. Больницы, подпольные клиники, нелегальные рынки, официальный биосектор. Город как большой бульон. Брось туда семя – и жди.

Он замолчал. На его лице не было паники. Только спокойная констатация.

– Я пытаюсь представить, – тихо сказал Рэй, – как это выглядит… с точки зрения самой сети.

Марек усмехнулся.

– О, вот это опасная привычка – пытаться думать за то, что, возможно, уже думает само. Не советую. Там можно остаться.

– Профессиональный риск, – сказал Рэй. – Но пока я думаю как следователь. И как следователь я вижу: у нас есть тело с узлом. У нас есть следы старых экспериментов. У нас есть подпольные разговоры. У нас есть совпадения. И у нас есть… слишком много тишины со стороны тех, кто должен был бы кричать.

Марек поднял на него глаза.

– И у нас есть ещё одна вещь, – сказал он. – Важная. Но, возможно, тебе не понравится.

– Удиви, – сказал Рэй.

– Когда люди начинали копаться в этих историях, – спокойно произнёс Марек, – у некоторых из них… начинала странно вести себя кожа.

Слова повисли в воздухе немного дольше, чем обычно. Рэй не сразу ответил. Он не отводил взгляд. Но внутри всё дернулось. Точно то место, которое ещё вчера зудело рядом с чужой спиралью.

– Подробности? – спросил он после короткой паузы.

– Разные, – сказал Марек. – У кого-то – высыпания, которые не объясняются ни аллергией, ни инфекциями. У кого-то – странные участки гиперчувствительности. У кого-то – наоборот, куски кожи “немели”, переставали нормально реагировать. Один парень, с которым я переписывался, утверждал, что у него временами на коже проступал рисунок. Ничего стабильного. Ничего, что можно было сфотографировать и сказать “вот”. Но – достаточно, чтобы он по ночам не спал.

– И ты веришь этому? – спросил Рэй.

– Я не верю и не не верю, – сказал Марек. – Я фиксирую. Это разные вещи. Но есть одна… тенденция. Эти люди не просто “интересовались”. Они работали с кодом. С тканями. С экспериментами. С чем-то, что потенциально могло быть связано.

– И? – спросил Рэй.

– И одни из них исчезли с радаров, – просто сказал Марек. – Не обязательно умерли. Но перестали светиться в сети. Перестали писать. Перестали быть.

Он пожал плечами.

– Может, просто устали. Может, уехали. Может, нашли религию. Но я слишком давно в этой сфере, чтобы верить в такие совпадения.

В глубине клиники снова что-то скрипнуло. Лёгкий металлический звук. Рэй поймал себя на том, что его кожа под рубашкой словно стало на секунду теснее. Как будто она чуть сузилась, обняв мышцы сильнее, чем обычно.

Не делай сейчас ошибок, сказал себе Рэй. Не связывай. Не лепи прямые линии там, где ещё возможны окружности. Сначала – факты.

– Хорошо, – сказал он. – Давай к более конкретным вещам.

Он сделал вдох.

– Я хочу понять, были ли те, кто приносил тебе прототип, связаны с кем-то… серьёзным.

Марек фыркнул.

– О, они были слишком аккуратны, чтобы оставить визитку. Но ты же меня знаешь – я люблю смотреть, как люди двигаются, а не только что говорят. Они были не из дешёвого подполья. Не из “сделаем вам хвост за две тысячи”. Они – из тех, у кого есть лаборатории. Ресурсы. Юристы. Уверенность в том, что их мир – правильнее остальных.

– Корпорации? – спросил Рэй.

– Или что-то очень похожее, – сказал Марек. – Может, какой-нибудь консорциум. Может, частная военная биотех. Может, старые научные проекты, которые “официально закрылись”, но продолжают жить на деньги людей, которые слишком любят играть в бога. В любом случае – они не выглядели как энтузиасты. Они выглядели как инженеры судьбы.

– И ты им отказал, – сказал Рэй.

– Да, – кивнул Марек. – У меня иногда проявляются приступы самосохранения. Это редкое, но медицински подтверждённое состояние.

Он снова уселся на табурет, положив локти на колени, сцепив пальцы.

– Знаешь, что самое неприятное? – продолжил он. – Не то, что это существует. Не то, что это опасно. Самое неприятное – это ощущение, что мы с тобой сейчас не “раскрываем заговор”. Мы догоняем поезд, который ушёл лет пять назад. И нам машут из окна. Не рукой. Узором на коже.

Эта фраза задела Рэя сильнее, чем ему хотелось признавать. Он подумал о Лее, о её графиках, о тихом пульсе ткани в её лаборатории. О том микроскопическом “ответе”, который она заметила. О небезопасной мысли: “он слушает город”.

– У меня есть труп, – тихо сказал он. – Это то, чего у тебя не было.

Он посмотрел прямо в глаза Мареку.

– И это – начало не просто разговора.

Марек какое-то время просто смотрел на него. Потом кивнул.

– Тогда – слушай дальше.

Он провёл рукой по волосам.

– Помнишь слово “платформа”? Это меня тогда поразило. Не “исследование”. Не “продукт”. Платформа. Это значит – тот, кто это сделал, изначально не думал о чём-то одном. Он думал о множестве сценариев. И если я чему-то научился – так это тому, что платформы редко создают ради любви к искусству. Их создают ради контроля.

– Контроль чего? – спросил Рэй.

– Тела, – сказал Марек. – Поведенческих реакций. Здоровья. Болезни. Жизни. Смерти.

Он криво усмехнулся.

– Ты выбери любой пункт – и всегда найдёшь людей, готовых платить за возможность управлять им.

Рэй кивнул. Это было правдой. Но сейчас эта правда звучала громче.

– Ты сказал… – напомнил он, – что сеть растёт, пока ей дают тела.

– Это была формулировка из форума, – сказал Марек. – Но она мне понравилась. Она… прилипла. Если представить, что это не просто метафора… тогда да. Пока есть носители – рост возможен. Пока есть город – сеть не умрёт.

Он замолчал, и на этот раз тишина была тяжелее прежней. Слишком много невысказанных следствий висело между ними.

– фрагмент неофициальной переписки (архив Марека)

“Если сеть живая – она не злодей. Она просто система, которая оптимизирует себя. Не ищите злого гения. Ищите условия, в которых глупость становится логикой.”

Рэй поймал себя на том, что эти слова звучат куда честнее многих официальных отчётов. Иногда мир действительно не нуждается в монстрах. Он сам их производит, как побочный продукт.

– Итак, – тихо сказал он, будто подводя промежуточный итог, – у меня есть узор на коже мёртвого биоинженера, прототипы, о которых ты знал, слухи, которые слишком живучи, и сеть, которая может… уже дышать.

Он поднял взгляд.

– И у меня есть ты. Который ещё не сказал мне главного.

Марек ухмыльнулся.

– А главное, Рэй, – сказал он, – это то, что ты уже слишком далеко зашёл, чтобы остановиться. И если мы правы, и если сеть есть, и если она не просто идея… то ты сейчас – не снаружи. Ты – внутри разговора.

Рэй открыл рот, чтобы возразить. Но слова застряли. Потому что где-то под кожей снова прошла волна – короткая, мелкая, как электрическая судорога под слоем ткани. И мир на секунду сузился до границ собственного тела.

Он сделал вид, что просто сменил позу. Марек ничего не заметил. Или сделал вид.

– Ладно, – сказал Марек. – Я помог. Теперь твоя очередь – постараться не умереть глупо.

– Это всегда в моих планах, – сказал Рэй и неожиданно тихо добавил:

– Спасибо.

– Не благодари, – отмахнулся Марек. – Если всё это правда, ты ещё проклянёшь меня за то, что я не соврал.