Разговор, который начался как обмен информацией, стал чем-то другим. Тягучим. Слоистым. Слишком большим для этой комнаты с облупленными стенами и жёлтым светом. Рэй чувствовал: если они сейчас выйдут на улицу и попробуют сказать это словами обычным людям, всё развалится. Потому что есть вещи, которые можно говорить только там, где пахнет кровью, химией и страхом. Где тела – это проекты, а проекты иногда становятся телами.

– Ты знаешь, – сказал Марек, – когда люди говорят “чёрный рынок”, они обычно представляют себе что-то простое. Торговлю. Товар – деньги – риск. Но настоящий чёрный рынок – это не место, где продают. Это место, где думают. Просто не так, как положено.

Он повернулся к одной из стен – там, под пластиковым щитом, висела доска. Не белая, не электронная. Обычная. С жёлтыми следами от старых наклеек и царапинами. На ней – десятки записей, схем, стрелок, куски распечаток, обрывки фотографий. Ужас организованной информации.

– Вот смотри, – сказал Марек. – Это – моя личная карта кошмара.

Рэй подошёл. Он видел такие вещи раньше – у аналитиков, у тех, кто слишком любит соединять точки. Но здесь всё было другим. Меньше политики. Больше плоти. Стрелки соединяли не имена и не логотипы корпораций. Они соединяли понятия:

“Синтетические ткани – бета-линии”.

“Нелегальные нейроинкубаторы (портовый сектор)”.

“Пациенты с “странными реакциями кожи” – города: X, X, X”.

И одним жирным маркером, почти в центре доски, было написано:

“B I O S E T”.

Не официально. Не в отчётном стиле. Просто крупно. Чтобы не забыть, что оно там.

– Ты ведёшь это давно, – сказал Рэй.

– Да, – ответил Марек. – Примерно… – он прикинул, – три с половиной года. Может – четыре. Тогда это было просто хобби. Интеллектуальный мазохизм. Я собирал странности. Что-то, что не укладывалось. А потом начал замечать, что странности иногда складываются в закономерности.

Он провёл пальцем по стрелке, соединяющей два случая, отмеченных красным.

– Это – люди из одного подпольного круга. Они делали моды с использованием живых матриц. Не совсем законно. Но… талантливо. Один из них через год уехал. Второй – пропал.

Он провёл линию дальше.

– А это – серия анонимных отчётов от врачей, которых я уважаю. Случаи, где кожа пациентов вела себя как-то… слишком умно. Не опасно. Просто… неправильно. Живая тень.

Следующая стрелка уходила к блоку с надписью “BIOME-MESH”. Под ним – дата. И вопросительный знак.

– Я долго думал, что это просто совпадения, – сказал Марек. – Потом решил, что если совпадения продолжаются, они перестают быть совпадениями.

Он повернулся к Рэю.

– Ты понимаешь, что самое неприятное? Не то, что это существует. Не то, что это опасно. Самое неприятное – ощущение, что мы говорим не о будущем. Мы говорим о настоящем. Которое просто аккуратно спрятали под ковёр.

Рэй смотрел на доску. Это была странная версия карты города – не с улицами и кварталами, а с людскими попытками быть больше себя и последствиями этих попыток. И где-то между линиями и стрелками – он увидел одно слово, которое казалось ему раньше просто слухом. Теперь оно выглядело как диагноз.

Биосеть.

Он вспомнил, как Лея смотрела на графики. Как фрагмент кожи “дышал”. Как Марек говорил: “платформа”. Его пальцы снова чуть сжались. Зуд не усиливался, но он был там. Как фоновый шум.

– Ты собирал не только факты, – тихо сказал Рэй. – Ты собирал… сигналы.

– Да, – ответил Марек. – Иногда сигнал – это просто шум, который повторяется слишком часто. И если он повторяется – значит, где-то есть источник.

Он снял одну бумажку. Подал Рэю.

Это была распечатка. Плохого качества. Похоже на форумы старого образца. Черно-зелёный интерфейс. Ники вместо имен.

– Это – один из тех разговоров, – сказал Марек. – Смотри.

Текст был странной смесью иронии, паники и умной болтовни.

“– Есть новости про mesh?

– Какие тебе нужны – настоящие или легенды?

– Настоящие.

– Настоящие: есть места, где кожа ведёт себя как сеть.

– Легенды?

– Легенды: сеть ведёт себя как кожа города.”

Рэй невольно усмехнулся. Это звучало почти красиво. Почти смешно. Почти… предсказательно.

– Это было два года назад, – сказал Марек. – Тогда всем казалось, что это просто игра слов. А потом… – он пожал плечами. – Некоторые перестали смеяться.

Он вернулся к доске, снял другую бумажку – маленький, небрежно вырезанный прямоугольник с несколькими строками от руки.

– Это мне оставили как-то на стойке. Без имени. Без контакта. Я не уверен, что это не чей-то тупой розыгрыш. Но… – он посмотрел на бумажку так, будто она могла его укусить, – …она меня до сих пор раздражает.

Рэй взял бумажку. Надпись была корявой, спешной.

“Если город становится организмом,

кто сказал, что он хочет быть просто домом?”

Он долго смотрел. Это было слишком пафосно. Слишком метафорично. И слишком… точно.

– Красиво, – сказал он. – Поэтично.

– Ненавижу, когда поэзия оказывается правдой, – ответил Марек. – Она портит настроение.

За стеной кто-то закашлялся. Потом матернулся. Потом засмеялся. Странный смех – нервный, срывающийся. Как будто тело смеялось, а мозг – нет.

Клиника жила своей жизнью. Люди приходили сюда за силами, красотой, новой идентичностью, банальным починить то, что сломалось. Они не думали о сетях. Они думали о себе. Сети, если они существуют, наверное, обожают таких людей.

Рэй отдал бумажку обратно. Марек аккуратно вернул её на доску.

– Ты знаешь, – сказал Рэй, – я иногда думаю, что город… уже давно живой. Просто мы привыкли не замечать.

– Все города живые, – согласился Марек. – Но большинство из них – животные, которых мы хоть как-то понимаем. А если это уже не животное? Если это – что-то… третье?

Рэй не ответил. Потому что любой ответ был бы слишком смелым или слишком трусливым.

Он перевёл взгляд на очередь у стены. Женщина с перевязанной рукой что-то тихо говорила мужчине со шрамами. Парень-подросток теперь сидел, прижавшись спиной к стене, глаза закрыты, как будто он молился. Хотя здесь божества были вполне конкретные и стоили фиксированную сумму.

Рэй вдруг подумал: если сеть существует, то эти люди для неё – просто возможность. Будущие узлы. Носители. Каналы. Им никто не выдаёт правила пользования. Им просто предлагают: “стань лучше”. И они соглашаются. Иногда потому, что хотят жить. Иногда – потому, что хотят иначе жить. И сеть – если она действительно сеть – вежливо улыбается.

– Ты всё это хранишь… один, – сказал он. – Ты понимаешь, что если кто-то захочет…

Он не договорил.

– Да, – спокойно сказал Марек. – Я понимаю.

Он усмехнулся.

– Чёрный рынок – вообще не самое безопасное место для коллекционера идей. Но я себе доверяю больше, чем тем, кто официально следит за порядком.

– Спасибо за комплимент, – сухо сказал Рэй.

– Я не про тебя, – отмахнулся Марек. – Ты хотя бы честен в своей профдеформации.

Он наклонился снова ближе к экрану. Включил список контактов, связанных с темой “mesh”. Большинство – неактивны. Серые. Некоторые – с пометкой “связь потеряна”. Два – зелёные.

– Эти ещё живы, – сказал он. – Теоретически.

– Могу я с ними поговорить? – спросил Рэй.

Марек задумался. Потом кивнул.

– С одним – да. Он не идиот. И не фанатик. Он просто любит технологии чуть больше, чем людей. В меру опасный. В меру полезный. С другим – я бы тебя не сводил. Он… верит. А вера и сеть – очень плохое сочетание.

– Запиши мне контакт первого, – сказал Рэй. – На будущее.

– Сделаю, – кивнул Марек. – Но… – он посмотрел внимательно, – …не беги к нему сразу. Сначала – разберись с этим трупом. Если он был узлом – может быть, где-то ещё есть узлы. Может быть – не активные.

Он вздохнул.

– И если это правда… тебе нужно будет идти не к людям. Тебе нужно будет идти к… местам.

Рэй поднял бровь.

– Местам?

– Да, – сказал Марек. – Ты же понимаешь. Если сеть – это не просто набор людей. Если она биологическая. Если она растёт. Тогда она должна любить определённые условия. Влажность. Температуру. Биопоток.

Он усмехнулся.

– Ты же видел город. Скажи, где он особенно… мокрый?

Рэй подумал о биореакторных кварталах. Об отстойниках. О подвалах старых больниц, где давно уже не меняли оборудование. О порту, где механика и органика давно переплелись, как морские канаты и водоросли. Его мозг, который всю жизнь любил схемы, вдруг увидел новую карту – не транспортную, не криминальную. Биологическую.

И где-то на этой карте было тело Вольфа.

– Я понимаю, – тихо сказал он.

– Хорошо, – ответил Марек. – Потому что если сеть есть, она не сидит только в телах. Она ищет… архитектуру. Она ищет, где ей будет удобно существовать.

Он замолчал. Пальцы его барабанили по столу – тихо, ритмично. Почти как пульс. Рэй поймал себя на том, что его кожа отвечает на этот ритм. Мелким, едва заметным эхо.

Не сейчас, сказал он себе. Ты не объект. Ты – наблюдатель. Пока.

– Есть ещё одна история, – сказал Марек. – Не знаю, полезна ли. Но… запомни.

Он наклонился ближе.

– В какой-то момент на тех же форумах появились странные посты. Не технические. Не аналитические. Такие… как будто сеть сама пытается о себе говорить. Я не говорю, что это правда. Скорее всего – просто люди, которые слишком много смотрели в пустоту. Но содержание было… любопытным.

– Что там было? – спросил Рэй.

Марек улыбнулся одними глазами. Усталой, ироничной улыбкой.

– Примерно вот это: “если сеть живая, значит, у неё есть желание. И, может быть, её желание – просто быть”.

Он развёл руками.

– Красиво, да? Страшно – тоже красиво.

Рэй криво усмехнулся.

– Знаешь, – сказал он, – я иногда думаю, что самое страшное – это не злая воля. Самое страшное – нейтральная. Когда система тебя не ненавидит и не любит. Она просто использует.

– Добро пожаловать в мир технологий, – ответил Марек. – Ничего нового. Просто теперь это не железо.

И снова – тишина. Такая, в которой слышишь, как гудит старый вентилятор, как капля скатывается по пластиковой стенке контейнера с органом, как где-то вдали город выпускает пар. Тишина, которая не пуста. Она чем-то заполнена. Возможно – будущим.

Рэй провёл ладонью по колену, как будто мог стереть с кожи зуд, стереть мысль, стереть слово “сеть”. Не получилось. Оставалось только принять: это – часть разговора.

– Ладно, – сказал он тихо. – Я возьму у тебя копии всего, что касается mesh. Я свяжусь с этим твоим человеком. Я… постараюсь быть аккуратным.

– Постарайся, – сказал Марек. – Хотя аккуратность – не то, что этот город поощряет.

Он выключил экран. Информация погасла. Но ощущение от неё осталось, как послевкусие.

– И, Рэй, – добавил он уже мягче, почти по-дружески, – если вдруг почувствуешь, что твоя кожа… становится не только твоей – приходи. Я не бог. И не спаситель. Но иногда просто полезно, чтобы рядом был кто-то, кто не притворяется, что это “показалось”.

Рэй кивнул. Он не стал говорить “со мной всё нормально”. Потому что это была бы ложь. И потому что лгать в этой комнате казалось особенно глупым.

Он встал. Комната, казалось, чуть уменьшилась. Или просто мысли стали слишком большими для неё.

– Я ещё вернусь, – сказал он.

– Я никуда не деваюсь, – ответил Марек. – И сеть, если она есть, тоже.

У выхода Рэй обернулся ещё раз. На доску. На жирные линии. На слово “BIOSЕT”. На маленькую бумажку о том, что город, возможно, не хочет быть просто домом.

И впервые за долгое время он поймал себя на том, что ему хочется… умыться. Не потому, что он грязен. А потому, что кожа вдруг стала слишком ощутимой. Как будто она тоже слушала этот разговор.