Тело лежало на столе в изолированном боксе. Прозрачные стенки блестели, как аквариум, где вместо рыб – человеческие остатки будущих расследований. Внутри было сухо, свет холодный и стабильный. Плёнка снята. Спираль – всё ещё там. Всё ещё светится при УФ, который доктор уже включил, как ребёнок включает ночник, чтобы убедиться, что чудовища существуют.

Гассeр стоял у панели управления, не прикасаясь ни к чему. Его руки были за спиной, как у человека, который пришёл в музей, и понимает: трогать экспонаты нельзя – они тронут тебя сами.

– Красиво, – сказал он.

– Я бы выбрал другое слово, – буркнул Рэй.

– Красиво в научном смысле, – поправился доктор. – В смысле целесообразно, сложно и… целеустремленно. Это не орнамент. Это явно не “себя выразить”. Это процесс.

– Ты можешь пока перестать говорить так, будто он всё ещё жив? – Рэй подошёл ближе, хотя не входил внутрь бокса. Достаточно расстояния, чтобы не чувствовать запаха. На сегодняшний день у него был лимит на запахи.

– А ты уверен? – спокойно спросил Гассeр.

Рэй молча посмотрел на него.

– Жив, конечно, не он, – добавил доктор уже нормальным голосом. – Но то, что на его коже… я бы с осторожностью относился к слову “мертвое”. Я против мистики, ты знаешь. Никакой “божественной сети”, никаких “призраков кода”. Но если рассматривать это как биологическую структуру… – он наклонился ближе к стеклу. – Это напоминает гибрид. Что-то между маркерами, которыми мы помечаем клетки, и исполняемым фрагментом. Как будто кто-то написал программу – и выбрал для неё носителем тело.

– Ты уверен, что это не посмертная реакция химии? – спокойно спросил Рэй. Это был вопрос “для протокола”. Он знал, что Гассeр терпеть не может, когда его принимают за увлечённого романтика. Лучше сразу дать ему шанс разрушить поэзию.

Доктор даже обрадовался.

– Уже проверяю, – сказал он. – Смотри.

Он включил дополнительную панель. На экране – карта поверхности кожи. Спираль – ярко-яркая. По краям – равномерное падение свечения. Ни хаоса, ни разрывов структуры. Не похоже на то, что сделали “случайно”.

– Если бы это была химия, мы бы увидели случайность. А здесь… – он провёл пальцем по экрану, не касаясь его. – Здесь порядок. И отчасти – устойчивость. Как будто узор фиксирован и защищён. Видишь? Там, где кожа повреждена сильнее всего, структура всё равно остаётся. Как будто встроена глубже.

– Я это видел на месте, – тихо сказал Рэй. – Будто её держит что-то изнутри.

– Так и есть. – Гассeр говорил, как человек, который наконец получил игрушку, которую ждал полгода. – Это не поверхностное нанесение. Не просто пигментация. Это сетка, которая захватывает несколько слоёв. Я не удивлюсь, если окажется, что что-то подобное есть и на уровне нервных окончаний.

– Я удивлюсь, – сказал Рэй. – И мне не понравится, что я удивился.

Доктор усмехнулся.

– Я начну с микросканирования. Потом – срезы, но осторожно. Мне важно понять, несёт ли эта штука какую-нибудь активную функцию. Например – хранение данных. Или передачу сигнала. Или – не знаю, реакцию на внешние триггеры.

– Реакцию? – Рэй не смог не спросить.

– УФ – уже триггер, – напомнил Гассeр. – Но меня больше пугают те, которые мы не знаем. Влага. Температура. Контакт с кожей живого человека. Отдельные частоты. Ты же понимаешь…

– Понимаю, – сказал Рэй и почувствовал, как его ладони чуть сжались сами по себе. – Поэтому – никаких экспериментов, где ты прижимаешь его к кому-нибудь. Особенно – ко мне.

– Не волнуйся, – доктор хмыкнул. – Ты мне дорог как уникальный, но пока ещё функциональный экземпляр.

Рэй не ответил. Зуд в руках подёрнулся, будто обиделся, что о нём заговорили, не спросив.

– Я оставлю тебя с ним, – сказал он, хотя понимал, что звучит так, будто отчаливает от берега, а на берегу – кто-то спорный. – Только… – он достал пакет с носителем. – Вот это. Был в его кармане.

Гассeр посмотрел – и потерял интерес.

– Не ко мне. Это к вашим, умным. Я могу сказать, что он не радиоактивен и не собирается взорваться. Всё остальное – не мой профиль.

– Я знаю, чей, – сказал Рэй.

Он вышел из бокса, оставив доктора со спиралью и своими сияющими глазами. Дверь закрылась, стекло погасло, защитные поля активировались – лёгкое мерцание по краю, как у мыльного пузыря. Мир внутри стал чуть дальше, но не безопаснее.

Коридор встретил его прежней тишиной. Рэй вышел в зону отдыха – просторный, но пустой зал со столами, кофемашиной и видом на воду, который никому не приносил утешения. Он сел, положил носитель на стол перед собой. Серый, матовый, с крошечным портом. Комиссар сказал – оформить. Разум говорил – оформить. Интерес говорил – сейчас.

– Ладно, – сказал он. – Будем считать, что я оформляю в голове.

Он достал служебный терминал – отдельный, изолированный от городской сети. У отдела были свои правила: всё, что может быть аномалией, проходит через “карантинный” контур. Даже если это окажется просто качественно зашифрованной бухгалтерией, никто не хочет рисковать тем, что город вдохнёт это в себя.

Он подсоединил капсулу. Терминал щёлкнул, распознав активный носитель. На экране всплыло стандартное окно:

Доступ к данным ограничен. Введите ключ.

Ничего необычного. Рэй знал десятки таких сообщений. Иногда ключ – дата, иногда – биометрия владельца, иногда – набор бессмысленных символов, которые знают только двое. Иногда – никто.

Он дал системе пройти по стандартным маршрутам: проверка известных алгоритмов, попытки мягкого вскрытия, анализ структуры. Терминал работал спокойно, без драматичных эффектов. Через минуту на экране появилось второе сообщение:

Попытка расшифровки невозможна. Формат неизвестен.

– Уже интересно, – тихо сказал Рэй.

Он попробовал ручной ввод. Вывел меню расширенных протоколов. У отдела были инструменты для вскрытия практически любого закрытого формата, если только он не был совсем новым или… слишком старым. Этот выглядел как-то странно: структура данных внутри напоминала не архив и не код в привычном смысле. Она была… слоистой.

Он запустил глубокий анализ. Терминал замигал, задумался уже серьёзно. Секунды тянулись. За стеклом лениво плеснулась вода, ударившись о бетон. В коридоре прошёл кто-то чужой, каблуки прозвучали, как выстрелы в пустоте.

На экране вспыхнуло:

Доступ отклонён. Несоответствие ключа.

Под этим – не стандартный номер ошибки. Просто – чистая, идеальная пустота. Без объяснений.

– Так, – Рэй медленно выдохнул. – Мы играем сложно.

Он включил режим пассивного чтения – когда система не пытается вскрывать, а просто смотрит на структуру. На это у него ушло ещё несколько минут. Наконец экран наполнился странной сеткой – не буквальной, но концептуальной. Блоки данных были как ячейки. Связанные линиями. Переплетённые.

Он не был программистом. Но он видел достаточно, чтобы понять: это не обычное шифрование. Это… похоже на нечто, где важна не просто “комбинация”, а путь. Как будто сам факт прохождения через правильные сегменты активирует доступ. И этот путь, судя по всему, не соответствовал ни одному стандарту.

– Марек, – тихо сказал он, как будто имя само появилось.

Да. Это – к нему. Нелегальный хирург, хакер, биомоддер – как его только не называли. Если где-то в городе кто-то столкнётся с новым типом шифра, который ведёт себя как живой организм, вероятность, что Марек об этом слышал, была пугающе высокой.

Он отключил терминал, вытащил носитель, положил обратно в пакет. Бумажная часть его мозга тут же выключила сирену “нарушение протокола”, и включила тихий, но настойчивый голос: теперь ты это всё равно будешь делать. Просто – аккуратнее.

Зуд в руках напомнил о себе. Рэй провёл пальцами по столешнице. Гладкий пластик. Холодный. Ничего. А внутри – что-то живое, шевелящееся. Он на секунду прикрыл глаза.

Вспышка. Спираль. Свет. Символы, которые не читаются глазами. Ощущение, что кто-то смотрит в ответ.

– Хватит, – сказал он себе. – Это просто кожа. Чужая.

И всё равно – кожа.

Он поднялся. Коридор снова проглотил его шаги. В боксе доктор продолжал свою тихую радость, окружённый приборами и светом. Спираль светилась. Город – дышал. И где-то, очень далеко или очень близко, уже начинало шевелиться что-то, что пока ещё не имело имени.

Рэй посмотрел на свои руки. Зуд не проходил. Он понимал: это только начало. И, как назло, оно начиналось именно на коже.

Глава 2. Отдел техно-аномалий

Отдел техно-аномалий располагался в здании, которое изначально не предназначалось ни для чего серьёзного. Когда-то здесь был склад архивных коробок, потом – временный IT-центр, потом – “экспериментальная группа быстрого реагирования по вопросам технологической безопасности”. Теперь это – угол, куда сбрасывали всё, что не вписывалось в аккуратные колонки статистики. Влажный воздух из порта доходил сюда уже фильтрованным, но всё ещё оставлял на окнах липкий след, будто здание потело вместе с людьми.

Рэй вошёл в холл – если этим словом можно было назвать длинный, странно изогнутый коридор, который чуть проседал посередине, словно здание устало держать свой собственный вес. Потолочные панели гудели. Свет не мерцал, но в нём был нерв – лёгкая дрожь, как у человека на грани бессонницы. На стенах висели старые информационные плакаты: “Осматривая носителя, помни о себе”, “Не верь глазам – доверяй приборам”, “Код – не бог”. Под последним кто-то когда-то приписал маркером: “Пока”.

Дверь отдела открывалась с запозданием, как если бы пыталась оценить, достоин ли входящий тратить на неё электроэнергию. Внутри пахло кофе – не настоящим, а тем синтетическим его подобием, которое варят в аппаратах, переживших больше начальников, чем войны. Пахло ещё проводами, озоновой свежестью кондиционеров и неопределённой тревогой. Вечно.

Комната была не слишком большой. Два ряда столов, заваленных полумёртвыми терминалами, несколько стендов с образцами имплантов и нелегальных модификаций, которые даже музей отказался бы принимать бесплатно. На одной из стен огромный экран, на котором вечно крутились то статистика, то промежуточные отчёты, то просто пустота – иногда пустота была информативнее.

– Ты жив, – сказал парень у ближнего стола, не поднимая головы. Его звали Ишико, и он был уникальным сочетанием молодого энтузиаста и человека, который слишком рано понял, что мир – не место для энтузиазма. – Я думал, отстойник тебя съел и выплюнул только ботинки.

– Ботинки у меня дорогие, – ответил Рэй, снимая куртку. – Они бы не согласились.

– Как там? – спросила девушка у окна. Милая, тихая, с таким лицом, которое обычно ассоциируется с хорошими новостями. Поэтому её и держали здесь: чтобы напоминала, что когда-то мир был простым. – Пишут, что тело… странное.

– Пишут – всегда страннее, чем есть, – отозвался Рэй. – На этот раз – наоборот.

Он бросил взгляд на свой стол. На нём – хаос. Но хаос определённый. Папки, которые никто не распечатывал уже годами, потому что всё – цифровое, но всё равно лежат. Пакеты с маркировками старых дел, которые оказались “непоказательными” и поэтому остались с ним. Два пустых стаканчика из под кофе. Один – полный, но холодный. Он с тоской на него посмотрел.

На стене над столом висели фотографии. Неофициальная хроника отдела. Снимки тел, мест преступлений, идущих по тонкой грани между реальностью и чьим-то слишком богатым воображением. Мужчина с руками, заменёнными на нелегальные протезы, которые начали расти тканью, как будто решили стать настоящими. Девушка с сетчаткой, перепрошитой так, что она видела не город, а постоянно меняющееся облако данных, пока не сошла с ума. Труп подростка, кость которого пустила дополнительные ответвления, словно природа вдруг вспомнила про эксперименты.

– выдержка из внутреннего отчёта отдела № 41-С

…в 87% случаев техно-аномалии оказываются либо тщательно замаскированными преступлениями, либо последствием некачественных имплантов. Оставшиеся 13% – не поддаются классификации и формально “висят” до тех пор, пока мир не догонит или не забудет.