Рэй сидел у своего стола, не притворяясь занятым. Некоторые дела можно было догонять усилием. Это – нет. Оно двигалось по своей траектории, и его задача пока была – не потерять контакт.

Он снова посмотрел на экран. Спираль. Увеличенная. Разобранная на фрагменты, как тело на секции. Каждый сегмент – словно короткая фраза на языке, который пока не переведён. Где-то – ровные “предложения”, где-то – странные вставки, словно кто-то говорил и вдруг, на секунду, менял интонацию. И от этих смен хотелось чесаться, как от разговоров, где чувствуешь ложь, но поймать её словами не можешь.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза – не чтобы отдохнуть, а чтобы “слышать” без экрана. Он вспоминал неё – не как картинку, а как ощущение. Как его кожа отозвалась. Как будто внутри ладоней у него были крошечные уши, и они услышали то, что глаза только увидели.

– Ты сегодня странный, – сказала Мира, проходя мимо с кипой документов.

– Я всегда странный, – не открывая глаз ответил он. – Просто иногда это заметнее.

– Хочешь кофе?

– Хочу, – он открыл глаза. – Но если эта жидкость сегодня ещё раз попытается убедить меня, что она – кофе, я напишу на неё рапорт.

– Запишу в протокол, – мягко сказала она и ушла.

Он усмехнулся. Иногда мир держался именно на таких маленьких, глупых фразах. На том, что люди всё ещё пытались жить – даже там, где их работа постоянно объясняла им, что жизнь – не гарантирована и не обязательна.

Экран мигнул уведомлением.

Сообщение от доктора Гассeра.

Дуро. Я начал мягкую термотестовую серию. Ничего агрессивного. Но структура ответила. Не изменением формы, не свечением. Электрическим шумом. Очень слабым. Но слишком отчётливым, чтобы быть случайностью.

И ещё одно.

И да. Этот шум – не хаос. Он ритмичен. Как если бы кто-то стучал изнутри по стенке.

Рэй прочитал и почувствовал, как в груди что-то сжалось – не страх, не паника, просто осознание: то, что он чувствовал интуитивно, продолжает подтверждаться фактами.

– Часть системы, – повторил он шёпотом слова Гассeра из предыдущего сообщения. – Часть системы, которая умеет отвечать.

Он захотел увидеть тело снова. Не потому, что ему нравилось смотреть на мёртвых. Просто там – правда. Здесь – только её отражение в экранах, документах, догадках.

Но пока он оставил это желание в голове. Слишком много глаз. Слишком много “почему вы опять полезли туда?”. Ничто так не компрометирует расследование, как слишком заметная одержимость.

Комната снова заполнилась звуками: Мира вернулась, поставив перед ним стакан с чем-то горячим, похожим на жидкую грусть; где-то в углу Ишико спорил с терминалом, который явно считал себя умнее его; кто-то разговаривал по связи, и в голосе слышалась привычная смесь профессионализма и усталости.

Рэй взял стакан, сделал глоток – и удивился, что на секунду почувствовал вкус. Настоящий. Почти. Он даже собирался поблагодарить кофе-машину за внезапное сотрудничество с реальностью, но тут в отдел вошёл комиссар Кессель.

Он не кричал. Он даже не выглядел злым. Но воздух рядом с ним всегда менялся, становился плотнее. Как перед грозой, которая ещё не решила – ударить или пройти мимо.

– Дуро, – сказал он.

Одно слово. Но в нем было много.

Рэй поставил стакан. Поднялся.

– Пойдём, – кивнул комиссар в сторону коридора.

Они прошли в его кабинет. Дверь закрылась. Шум отдела отрезало, как хирургическим разрезом.

– Ну? – спросил Кессель, не садясь сразу. – Что у тебя?

– У меня? – Рэй пожал плечами. – Факты. И неприятные вопросы.

– Факты сначала, – сухо сказал комиссар.

Рэй коротко изложил: спираль – не просто рисунок; структура – многослойная; захватывает дерму и нервные окончания; реагирует на внешние стимулы; стабильна; не похожа на известные импланты или поверхностные модификации; возможное родство с проектами адаптивных кожных маркеров; носитель – шифрование неизвестного типа; попытки доступа – безрезультатны; структура данных – подозрительно похожа на организм, а не на архив.

Кессель слушал не перебивая. Лицо – камень. Но пальцы – постукивают по столу. Лёгкий, нервный ритм.

– А теперь – неприятные вопросы, – сказал он, когда Рэй замолчал.

– Что это такое и зачем, – спокойно ответил Рэй. – И кто именно решил, что человеческое тело – лучшая платформа для этого.

Комиссар выдохнул, как человек, который поймал себя на мысли: “я знал, что будет хуже, но не надеялся, что настолько быстро”.

– И ты хочешь…? – спросил он.

– Проверить, – сказал Рэй.

– Что именно?

– Всё, – честно ответил он. – Я хочу понять природу этого узора. Я хочу узнать, кто его создал. Я хочу узнать, был ли Вольф жертвой или участником. Я хочу понять, связано ли это с Биосетью – и если да, то как именно.

Слово “Биосеть” повисло в воздухе, как запах газа.

Кессель поморщился.

– Вот этого я и боялся, – сказал он. – Не произносить при мне это слово, Дуро. Оно делает людей глупыми. Они начинают видеть сеть даже в своих кишечных бактериях.

– Возможно, не зря, – тихо сказал Рэй.

Комиссар резко посмотрел на него.

– Я не хочу, чтобы этот отдел стал штабом городских пророков, – холодно произнёс он. – Мне хватает блогеров, подпольных врачей и тех, кто продаёт страх по подписке. Ты занимаешься фактами. Пока что это – тело с необычной кожной структурой. Всё. Пока это не станет больше, чем “интересный медицинский случай”, мы играем по правилам.

– А если оно уже больше? – не повышая голоса спросил Рэй.

– Тогда, – сказал Кессель спустя паузу, – мы сделаем вид, что это – не так, пока сможем. А потом – будет поздно, и решение примут не мы.

Он сел, как будто эта мысль сжала его ноги.

– Слушай, – сказал он тише. – Ты знаешь, почему я ненавижу такие дела? Не потому, что они сложные. А потому, что они притягивают людей. Как болото. Все, кого интересует “больше, чем нужно”, начинают туда тянуться. Журналисты, корпорации, подполье, религиозные психи, “исследователи сети”, политики, которые увидят в этом повод для законов… И в итоге дело перестаёт быть делом. Оно становится событием. А события едят людей.

Рэй кивнул. Он понимал. И в то же время – понимал другое.

– Я не собираюсь делать из этого знаменосца, – сказал он. – Но если это действительно часть чего-то системного, игнорировать – значит позволить этому расти без сопротивления.

– Ты хочешь сопротивляться… чему? – устало спросил Кессель. – Если это действительно сеть – она уже везде. Если это – чей-то проект – за ним стоят люди с деньгами и властью. Если это – просто ошибка – она всё равно разнесётся, потому что мир любит копировать ошибки, если они выглядят красиво.

Он замолчал. Потом добавил:

– Но ты не отступишь, да?

Рэй посмотрел на него честно.

– Нет.

Комиссар закрыл глаза на секунду. Потом открыл.

– Ладно. Формально – у тебя ещё сутки. Неформально – я знаю, что ты всё равно их растянешь, потому что будешь умным и аккуратным, и никто не сможет доказать, что ты вышел за рамки. Но, Рэй… – он наклонился вперёд. – Если я почувствую, что ты больше не ведёшь дело, а оно ведёт тебя – я сам тебя оттуда выдеру. Понял?

– Понял, – сказал Рэй.

– И ещё. Если решишь привлекать кого-то вне отдела… делай это так, чтобы я узнал последним. Но узнал, – сухо сказал он. – Я ненавижу сюрпризы.

– Постараюсь, – ответил Рэй, что было честно наполовину.

Он вышел. Дверь закрылась, и мир снова потяжелел – но как-то более определённо. Он вернулся к своему столу. Открыл экран. Спираль встретила его так, будто никуда не исчезала.

Именно в этот момент он понял окончательно: он не сможет закрыть это дело как несчастный случай. Даже если все вокруг будут убеждать. Даже если он сам попытается. Оно уже вросло в него. И не только в голову.

Он посмотрел на свои ладони.

Зуд – тихий, глубокий, настойчивый – не ушёл. Как будто его собственная кожа тоже ждала продолжения.

И где-то там – в холодном боксе морга, в тихой лаборатории, в файлах, которые не открываются, – уже шёл процесс. Медленный. Уверенный. Как рост чего-то живого, чего никто ещё не признал живым.

Рэй вдохнул влажный воздух отдела и поймал себя на мысли, что город тоже ждёт. Не шумит. Не кричит. Просто – ждёт.

А он – уже сделал выбор.

Глава 3. Лаборатория Леи Харт

Лаборатория Леи Харт пряталась в самом приличном месте из всех подозрительных мест города. Официально – “Частный центр прикладной синтетической биологии”. Неофициально – место, куда приносили всё, что не хотели показывать государственным комиссиям, страховым компаниям и собственной совести.

Здание торчало на границе портового района и условно “делового” центра, как аккуратно отполированный зуб, вставленный в гнилую челюсть. Фасад – стекло, металл, растительные панели, которые должны были очищать воздух, но просто выглядели зелёным пластырем на ране. На входе – логотип: стилизованное сердце, разделённое на сегменты, как схема. Под ним – лаконичная надпись: “Hart BioSolutions”.

Рэй стоял перед дверью и думал о том, что название всегда казалось ему слишком честным. Харт. Сердце. Решения для сердца. Только сердце тут было скорее органом принятия решений, чем сосудом чувств.

Дверь открылась плавно, без звука. Внутри пахло холодом, стеклом и чем-то едва сладким, похожим на стерильную версию цветочного запаха. Пол – белый, но не так, как в больнице, где белый цвет всегда немного грязный. Этот был ровным, как голограмма. Стены – светлые, с тонкими полосами светодиодов, которые создавали ощущение мягкого коридора, ведущего не столько вглубь здания, сколько вглубь чего-то, что лучше держать под контролем.

На ресепшене сидел человек, который был почти незаметен – худой, бледный, с нейтральным лицом, идеально подходящим для инструкции “Не задерживайте взгляда”. Он поднял глаза на Рэя.

– У вас назначено? – спросил ровно.

– У меня беда, – ответил Рэй. – Обычно этого достаточно.

– Имя?

– Рэй Дуро. Отдел техно-аномалий. С Лей Харт у нас… – он задумался на секунду, —… долгосрочные, взаимно сомнительные отношения.

Ресепшионист едва заметно повёл бровью – почти эмоция.

– Одну минуту.

Он что-то набрал. В воздухе вспыхнула прозрачная панель, на ней – строки, бегущие, как мелкие рыбки. Через несколько секунд панель погасла.

– Доктор Харт вас ждёт. Лифт слева. Третий уровень. Секция В.

Лифт был стеклянным, с видом на внутренний атриум, где растения росли в прозрачных колоннах, а по стенам ползли тонкие трубки с медленно текущими растворами. Всё выглядело слишком живым для здания, где основная функция – резать, анализировать и переписывать жизнь.

В кабине было прохладно. Металлические панели отражали его лицо – усталое, с лёгкими тенями под глазами, которые последние дни стали глубже. Он поймал своё отражение, посмотрел на ладони. На секунду показалось, что на коже проступает что-то вроде узора. Он моргнул – иллюзия рассыпалась. Просто игра света.

Лифт мягко остановился. Двери разошлись, открывая коридор уровня В. Здесь было немного иначе: свет чуть холоднее, воздух – суше, тишина – плотнее. На двери слева – “Стерильная зона 1”, справа – “Генетическая аналитика”, дальше – “Ткани и носители”. В конце коридора – дверь с лаконичной табличкой: “Dr. L. Hart”.

Он не успел постучать – дверь открылась сама. Лея всегда опережала.

– Ты опаздываешь, – сказала она вместо приветствия.