Опера Цюаньшан - Эрих фон Нефф

Открылась входная дверь, и в прачечную вошла ещё одна китаянка, строго одетая, с жёсткими и властными чертами лица. Вещи для стирки она несла в большой фирменной сумке с логотипом универмага «Гамп».

– Ш-ш-ш, – шепнула миссис Тэн, приложив палец к губам. – Больше никаких фривольных разговорчиков. Миссис Шэ пожаловала.

Миссис Шэ поставила свою сумку на конторку и сказала на мандаринском диалекте:

– Я хочу сдать эти вещи в химчистку.

Энн прекрасно понимала мандаринский диалект, хотя сама говорила на нём с кантонским акцентом. Она взяла с конторки листок писчей бумаги и ручку.

– Ваше имя и адрес?

Миссис Шэ, услышав её выговор, одарила Энн презрительным взглядом. Но всё же снизошла до того, чтобы назвать свой адрес и полное имя. Энн взяла её одежду, принесённую для химчистки, и к каждой вещи прицепила бумажную бирку с соответствующими пометками. Миссис Шэ, глядя на то, как Энн выписывает иероглифы, заметила с явной ноткой превосходства:

– В Пекине, когда я училась каллиграфии, за такие каракули били палкой. Впрочем, по нынешним временам, это ещё ничего. Во всяком случае, у тебя получается гораздо лучше, чем у девицы, что работала здесь раньше. Но пользуйся счётами, когда подводишь итог, – это единственный верный способ не ошибиться в подсчёте.

И, получив свою квитанцию, миссис Шэ удалилась танцующей походкой. Она двигалась словно в ритме музыки Штрауса, звучащей лишь для неё одной.

– Ну надо же, – сказала миссис Тэн. – А ты сумела её удивить.

– Я? – усомнилась Энн. – И чем же?

– Тем, что можешь говорить на мандарине.

– Ну да, могу. Только не очень хорошо.

– Не стоит прибедняться. Знаю я таких, если не можешь ответить им на мандарине, смотрят на тебя, как на тупую деревенщину с юга, пыхтят, а потом заговаривают на кантонском. Подумать только, благородная мадам снизошла до бедных крестьян, побеседовала, дала совет про счёты. Счёты! Они годятся только для того, чтобы позабавить туристов, забредших в китайский квартал, – миссис Тэн разошлась не на шутку. – Тоже мне, мадам с Рашен Хилл. Слишком утончённая для соси-соси и прочих сексуальных забав. Даже родному мужу от неё не часто перепадает…

– Миссис Тэн, – умоляюще произнесла Энн.

– Ох, молчу-молчу, – спохватилась миссис Тэн. – Что-то я распалилась, для сердца вредно. Кстати, а расценки-то ты знаешь?

– Нет, – покачала головой Энн.

– Ладно, я тебе покажу.

Миссис Тэн прошла за конторку и подписала сумму оплаты на каждом ярлыке у вещей, что оставила миссис Шэ. Затем миссис Тэн быстро набросала на листочке список с расценками за каждую вещь, сдаваемую в химчистку.

– Гэри должен был дать тебе такой список.

– Да, наверное, – сказала Энн. – Но он куда-то торопился.

Дверь прачечной открылась от сильного толчка и с треском ударилась о стену. Вошёл высокий белолицый человек в бушлате и вязаной шапочке, с объёмистым вещмешком на плече. Он протопал прямиком к бельевой корзине и скинул в неё свой набитый грязной одеждой вещмешок. Затем человек в бушлате подошёл к конторке, молча взял листок бумаги, написал своё имя и, оставив мятую двадцатку, удалился, снова громко хлопнув дверью.

Как необычно, Энн не ожидала увидеть белого человека в китайской прачечной.

– Алекс Иванов, – сказала миссис Тэн. – Живёт недалеко отсюда, на Норт-бич. Там ни постирать, ни погладить. Отец Алекса родом из России, был казаком. Знаешь, кто такие казаки?

Энн покачала головой. Она понятия не имела, кто такие казаки, а миссис Тэн не удосужилась объяснить. Вместо этого она сказала:

– Алекс работает в порту, вместе с моим племянником Ли Шу.

Портовый рабочий, значит. Получил зарплату, понёс вещи в стирку. Своё имя написал большими печатными буквами.

– Ну вот, моё уже постирано, – сказала миссис Тэн, перекладывая бельё в сушильную машину. – Осталось отжать да погладить. А ты смотри и учись. Скоро я уйду, тебе тут одной со всем разбираться. Но у тебя, вроде, неплохо выходит.

Энн взяла вещмешок и вывалила содержимое в бельевую корзину. Вещи были ужасно грязные, просто удивительно, как можно затаскать одежду до такого состояния. Энн запихнула одежду русского в стиральную машину, пошла за стиральным порошком.

– Сыпь побольше, – посоветовала миссис Тэн, – иначе не отстирается.

Через полчаса миссис Тэн закончила с глажкой и ушла. Энн едва не расплакалась, оставшись одна. Ей был так нужен близкий человек. Друг.

Очень нужен. Отчаянно.

Она думала об этом весь день. И вечером, в постели, чувствуя, как липкие руки Гэри тискают её грудь, чувствуя его язык у себя во рту, чувствуя тяжесть его тела. Кто она ему, подстилка? Гэри пыхтел и елозил, но усилия его не производили особого эффекта. Энн просунула руку вниз и погладила его мошонку, надеясь, что это поможет поскорее от него избавиться. Сработало. Она отпихнула Гэри от себя, стараясь проделать это как можно аккуратнее. Ей совсем не хотелось, чтобы он превратился в рассерженную гориллу.

Энн лежала, глядя в потолок, пока Гэри не захрапел. Она вздохнула с облегчением, поцеловала тыльную сторону своей ладони, желая, чтобы губы Лин Чао прикоснулись к её коже. Секс с Гэри не доставлял ей никакого удовольствия.

Следующим утром Энн нашла утешение, работая в прачечной. Жаль, что дни были такими короткими, и вечером приходилось снова возвращаться домой.

5

Летом 1849 года, в разгар калифорнийской золотой лихорадки, корабль, битком набитый китайскими иммигрантами, бросил якорь в порту Сан-Франциско. Шлюпки доставили новоявленных аргонавтов на берег. Их встречали изумлёнными взглядами и насмешками; раньше здесь китайцев не видали. Вдоволь натешившись, золотоискатели вернулись к привычным утехам в салунах и палатках портовых шлюх. Похоже, тут всякий стремился тем или иным способом попасть на золотые прииски. А уж там будет не до веселья.

Из Сан-Франциско золотоискатели разбредались по всему штату. Слухи приносили разное: кому-то посчастливилось найти золото здесь, кому-то там. В погоне за удачей люди метались с места на место. Не все из них были старателями, были и такие, кто сопровождал старателей, выполняя разную чёрную работу.

Шан Цюань и три его соотечественника прибились к одной из старательских групп. Они готовили золотоискателям еду, стирали их одежду. Потом и сами попытали счастье на золотом промысле. И им даже повезло – поначалу. Однако старателям-американцам не понравилось, что какие-то косоглазые прачки тоже находят золото. Китайцев тут и за людей-то не считали. Недовольство росло, и кончилось всё тем, что Шан Цюаня и остальных попросту ограбили, отняли всё, что при них было. Пришлось им возвращаться обратно в Сан-Франциско, почти ни с чем. Шан Цюань благоразумно припрятал чуть-чуть золота; он не разбогател, но смог отправить немного денег жене, чтобы она тоже приехала в Америку. И у него ещё осталось, чтобы открыть прачечную. Старатели сорили деньгами направо и налево; из этого богатства изрядно перепадало карточным шулерам, владельцам салунов и проституткам. А Шан Цюань в своей прачечной зарабатывал жалкие гроши.