Однажды мама случайно обнаружила на столе у отца книгу Л. Д. Троцкого «Моя жизнь, опыт, автобиография» (1929) и отдельные тетради с рукописным текстом из двухтомного руководства: «История русской революции» и «Портреты революционеров» (1931). Мама разволновалась, так как тогда Троцкий и его труды были запрещены. Она спросила у отца, зачем ему нужна эта литература, но отец, усмехаясь, отвечал: «Не волнуйся, все в порядке, Ворошилов на лошадке».

Отец был увлекающийся человек, счастливый, получил образование, прекрасная жена, дочка, что еще надо? Но кроме музыки и живописи, он интересовался политикой, устройством современной жизни. Приближался тяжелый 1937 год. Прокатилась волна арестов и ссылок после убийства С. М. Кирова в Ленинграде. Над страной нависла тягостная, мрачная атмосфера. Все чего-то ждали, о чем-то недоговаривали, боялись доверять друг другу.

Однажды ночью за отцом пришли. Перерыв все книги и бумаги, его забрали неизвестно куда. Мама несколько раз ходила в прокуратуру за разъяснениями. Наконец ей сказали: «Ваш муж был членом троцкистской группировки, центр которой находился в городе Харькове. Все члены этой группировки арестованы, их будут судить и отправят в ссылку».

Так мама больше не видела своего мужа, моего отца, в течение долгих лет. Свекровь, Надежда Ивановна, сказала ей: «Тамара, бери ребенка и уезжай куда-нибудь подальше отсюда, если хочешь спастись, так как после ареста мужей вскоре выселяют и их жен с детьми». Но куда могла уехать мама со мной, маленьким ребенком?..

В 50 км от Артемовска, в Горловском районе, на станции Никитовка, на руднике, располагались общежития жилищного кооператива. Родственники помогли нам найти комнату, где и поселилась мама со мной и своей престарелой матерью Анной Алексеевной, моей бабушкой. Работу нашла быстро, в школе на шахте «Комсомолец». Математиков тогда не хватало. Комната, в которой поселилась мама, находилась в длинном многоквартирном двухэтажном доме. Туда селили в основном семейных. Комната примыкала к небольшой кухоньке. Стену между комнатой и кухней соединяла кирпичная печка с металлической дверцей для вложения дров и угля, и железными круглыми подставками для нагревания и приготовления пищи. Через маленький коридорчик была входная дверь для другой семьи и выходная дверь на улицу. Топили в основном углем. Дрова использовали редко. Вокруг степи, лесов не было, только кое-где маленькие перелесья.

Вокруг дома росло несколько деревьев: два тополя, дуб и кусты акации, они быстро разрастались и образовывали живую изгородь перед входом в дом.

Обстановка была в квартире простая. Посреди комнаты стоял круглый стол. У окна – небольшой столик для работы и шкаф с книгами. Еще была железная кровать, кушетка и сундук. В сундуке помещали одежду. Я спала в детской кроватке, которую мамина сестра Клава отдала после своей выросшей дочери.

Был еще патефон, без которого нельзя было слушать грампластинки с записями опер, оперетт, классической музыки. Эти грампластинки остались от большой фонотеки Виктора Кузьмича, моего отца.

У входа в комнату над дверью висела круглая черная тарелка – радио; я с жадностью слушала музыку, и классическую, и народную. Правда, последняя становилась все больше не в моде.

Мама работала в школе № 11 шахты «Комсомолец», в большом двухэтажном здании. В школу шли дети из поселков и ближайших хуторов с 1-го по 10-й класс, иногда от дома до школы детям приходилось преодолевать расстояние в 2–3 километра. Но учились все, не учащихся не было.

Учителя были хорошие, профессионально подготовленные, а неуспевающие оставались дополнительно заниматься после уроков бесплатно. Кроме общих предметов, в школе занимались художественной самодеятельностью, по праздникам давали концерты: 1 Мая, 8 Марта, 7 Ноября и на Новый год. На праздники детям выдавали небольшие подарки – конфеты, печенье, пряники, яблоки и мандарины.

Два года мама жила в этом маленьком шахтерском поселке. Жила трудно, работала в две смены, чтобы прокормить ребенка и свою мать, которая присматривала за трехлетней внучкой.

После гибели мужа, Федора Андреевича, Анна Алексеевна переехала жить к старшей дочери Клавдии в Артемовск, но когда у мамы случилась беда и она вынуждена была уехать из Артемовска от свекрови, то Анна Алексеевна приехала к маме на шахту «Комсомолец» помогать ухаживать за ребенком. Она убирала комнату, готовила незатейливый обед, кормила внучку и ходила с ней гулять. Коляски не было, и бабушка приучала меня рано ходить пешком.

Мама, приходя с работы, часто приносила печенье, пряники, хлеб, крупы, подсолнечное масло. Подсолнухи росли хорошо, и маслобойни постоянно отжимали ароматное, аппетитное масло. Из отжимков скорлупы под прессом делали макуху, добавляя сахар или патоку. Молоко приносили с хутора – женщины ходили по домам.

В магазинах продуктов было мало, и выбор был небольшой. За мясом и овощами всегда возникали большие очереди. В воскресенье мама ходила на рынок, закупала продукты, сколько могла. Рынки к 1940 году начинали оживляться. Туда съезжались продавцы из окрестных хуторов. Привозили свою продукцию на повозках с лошадьми, на тачках: мясо свиней, кур, кроликов; помидоры, огурцы, баклажаны, перец, зелень, семечки, молоко, сметану, домашний сыр.

Мама получала зарплату 68 рублей, но на продукты хватало. За квартиру платила 3 рубля, за хлеб – 60 копеек, за булку – 1 р. 25 коп. Килограмм красной икры стоил 30 рублей, черной – 45.

Одежду себе, матери и дочке мама шила сама – у нее была старая ножная швейная машинка «Зингер». Машинка хорошо сохранилась, ее привезла с собой бабушка Анна Алексеевна. Варежки и носки мама также сама вязала.

На зимнюю одежду – пальто, обувь – понемногу откладывались деньги. Бабушка пенсию не получала, так как никогда не работала, была домохозяйкой, воспитывала 12 детей, которые потом постепенно умирали и погибали.

Вечерами слушали радио – большую черную тарелку. Кроме успехов на трудовом фронте и музыкальных передач часто сообщали об арестах разоблаченных «врагов народа», которые вели подпольную подрывную деятельность. Называли отдельных лиц, велись передачи с заводов и фабрик, откуда на собраниях люди активно выступали, клеймили арестованных, требовали наказания – высшей меры.

Слушая эти сообщения, мама всегда переживала за отца. Неужели он тоже враг народа и скрывал от нее свою деятельность? Вспоминала очень короткую жизнь с ним и часто втихомолку плакала.

Анна Алексеевна вздыхала и старалась не заводить разговоры об отце. От него ничего не было слышно. Жаль было девочку, росла без отца.

Иногда к маме заходили в гости сотрудники школы, учителя. Особенно она сдружилась с семьей учителя истории – Юрием Ивановичем и его женой Ксенией Михайловной. Это были веселые, жизнерадостные люди, всегда шутили, рассказывали какие-нибудь исторические анекдоты.

Жена Юрия Ивановича преподавала в школе русский язык и литературу. Когда они приходили, я радостно бежала им навстречу, как рассказывала мама. Мне тогда было 2 года. Они тоже привыкли ко мне, приносили конфеты или игрушки. А потом садились пить чай с вареньем и рассказывали какую-нибудь историю.

Ксения Михайловна любила поэзию и много знала стихов. Она выразительно, наизусть читала Пушкина, Некрасова, Никитина, Есенина. Мама тоже любила поэзию и пробовала сама сочинять. Она всегда тосковала о том, что не удалось ей поступить на факультет русского языка и литературы и окончить его.

Пели песни народные или песни Гражданской войны, но они всегда были грустные.

В августе мне исполнилось два года, и мама получила посылку от свекрови Надежды Ивановны. В посылке был красивый красный шерстяной костюмчик, как раз мне впору, и большая кукла выше меня ростом. Кукла была сделана из прессованного картона и раскрашена. Лицо, черные волосы тоже были раскрашены, но кукла была красивая. Руки и ноги у нее вращались на пружинах. На ней было шелковое светлое платье, под ним настоящие белые трусики, на ногах – нарисованные туфельки.

Эту куклу я хранила долгие годы и выбросила после окончания института, когда в конце 50-х годов появилась всеобщая тенденция выбрасывать все старинное: мебель, вещи и прочее. Тогда, уже взрослая, но не разумная, я выбросила куклу, патефон, антикварный комод, шкаф и стол, о чем до сих пор жалею.

Однажды на день моего рождения в три года пришли Юрий Иванович и Ксения Михайловна. Они принесли заводного зайца, от которого я была в восторге. Заяц прыгал, хлопал в ладоши, а на шее у него висела ленточка с морковкой. Через некоторое время заяц замолкал, не прыгал, и я боялась, думала, что он сломался. Потом мне объяснили, что зайца нужно заводить, на спине у него замочек, в который вставляется ключик, и этот ключ нельзя терять.

Заводные игрушки в то время только-только стали появляться, и они приносили удовольствие не только детям, но и взрослым. Бабушка испекла пирог с вишнями, принесла вишневое варенье, которое так любили в Донбассе. На хуторах и в любом саду, колхозном или домашнем, хорошо росли вишневые деревья, а также яблоневые и абрикосовые.

К июлю появлялись на деревьях мясистые, темно-красные вишни. Очень вкусные, кисло-сладкие! Тогда не было семьи, в которой не пекли бы пироги со свежей вишней и не варили бы вишневое варенье, делая заготовки на зиму. Я до сих пор люблю вишню и абрикосы, а теперь на севере добавилась еще любимая ягода – черника. Пили чай с пирогом и вареньем, беседовали на разные темы. Пели украинские песни, которые особенно любила мама за их мелодичность. У нее был красивый грудной голос, и она очень любила петь, много знала украинских песен, лирических и юмористических.

День прошел хорошо, солнце клонилось к закату. Вечерело. С юга дул сухой, теплый, ласковый ветер. День уходил на запад, вслед солнцу. На небе медленно проплывали облака.

Юрий Иванович с Ксенией Михайловной заторопились домой. Идти им нужно было пешком примерно три километра. Расставаясь, Юрий Иванович сказал, что настроение у него очень тяжелое. В школе запретили Есенина, в курсе истории сократили повествование о деятельности царей, руководивших российским государством в течение 300 лет. Все больше вводили в программу историю советского периода, историю революции и ее вождей, руководителей партии. Трудно стало преподавать, боишься сказать лишнее. В газетах все чаще разоблачали «врагов народа».

Обстановка на фоне глобальных арестов вокруг была удручающая. Подходил новый, 1939 год. В январе арестовали Юрия Ивановича. Пришли ночью и забрали его и жену. Обвиняли их в том, что они преподают советским детям историю с уклоном в буржуазную идеологию.

Мама, хорошо зная эту семью, начинала понимать, что здесь что-то не так, какие-то происходили ошибки. И с Виктором, наверное, тоже произошла ошибка. Как же так? Что происходит? Виктору тоже предъявили обвинение в чтении враждебной троцкистской литературы, объявили его «врагом народа».

Как ей хотелось увидеться с семьей Фатовых, расспросить их обо всем, что, как теперь она догадывалась, они ей недоговаривали!

И вдруг неожиданно получила письмо от отца:

Здравствуйте, дорогие Тамара и Эммочка!

Долго я вам не писал. Не знаю, как мне и оправдаться перед вами. Когда ты узнаешь, Тамара, что я не настолько виноват, то простишь меня. А Эммочка, она не успела привыкнуть к отцу, а когда вырастет, и если суждено будет увидеть ее, то она и подавно простит. Нужно ли писать, что я ужасно скучаю о вас. Как бы хотелось много, много написать, но мои мысли стали закорузлыми, да и отвык я от пера.