В мастерской пахло масляными красками, растворителем, лаком и свежезаваренным чаем, который пил Фардин, развалясь в кресле за спиной Симин. Девушка торопливо дорисовывала картину к выставке в Америке. Она работала то мастихином, то плоской широкой кистью. Черно-белый платок сбился на затылок (она надевала платок при Фардине). Ее волосы почти невозможно задрапировать, слишком пышные. Она стояла у мольберта босиком на светлом паркетном полу – всегда работала босиком.

Растения в огромных вазонах теснились у балконных окон, чуть загораживая свет.

–Америка, Франция, Голландия… Ты так легко порхаешь. Туда-сюда,– Фардин несколько жеманно повел рукой, изображая перемещения Симин.– Саваковцы [Савакавцы – так сотрудников МИ называют по старой памяти, по названию организации-предшественницы] еще не вязали тебя на карандаш?

Симин не обернулась, и он не видел выражение ее лица, она лишь пожала плечами. Понимай как хочешь. Фардину не понравился подобный язык тела.

Он поспешил сменить тему, почувствовав, как оледенела спина и онемели руки от страха.

– Скульптура быка твоя работа? – спросил он, стараясь не выдать возникшее волнение. – Я гляжу, анималистическая тема тебе близка. Моего быка ты рисовала с этого?

– Нет, в Испании. Коррида произвела на меня мало того, что неприятное впечатление, но и навела на определенные мысли. Бывает так в жизни, когда нет выбора.

Она умолкла, сосредоточившись на холсте, подвесив в пространстве мастерской недоговоренность. Хотя напряженному Фардину показалось, что все это она говорит как бы поясняя свое неопределенное движение плечами.

«Нет выбора, – мысленно повторил он. – Не про быка же она, в самом деле… Метафора… Хотела признаться? В чем?»

Закралось подозрение, что она такая же художница, как и он ученый – не на все сто процентов. Если ее подослали к нему с заданием втереться в доверие, то он разоблачен. Фардин с трудом сдержался, чтобы не запаниковать. Неторопливо допив чай, он засобирался домой.

– Не стану нарушать твое творческое уединение. К тому же сроки поджимают… – Он выбрался из глубокого кресла и потоптался у нее за спиной.

– Ты мне не мешаешь нисколько. Ты так очаровательно похрапываешь, когда я рисую.

– Вот еще! Пойду домой и там буду похрапывать, – изобразил обиду Фардин.

– Я вернусь через две недели! – крикнула ему вдогонку Симин.

По пути домой Фардин тщательно проверялся. Несколько раз заходил в кафе, смотрел в отражение витрин, нет ли хвоста. А сам, в такт пульсации крови в висках, так и эдак прикидывал, существует ли вероятность того, что Симин ему подставили. Стопроцентно такую вероятность он исключить не смог.

Ее внезапное появление в той компании у бассейна (там были примелькавшиеся лица, новых не допускали, избегая попадания в узкий избранный круг паршивой овцы – стукача). Свобода перемещений Симин по миру. Ее более чем свободные нравы. Все вместе это наводило на вполне конкретный след, отчетливый. МИ.

Вряд ли речь о кадровой сотруднице. Все-таки художница. Известная и в самом Иране, и в мире. Скорее, ее сотрудничество с МИ основано на обоюдных услугах. В ее распоряжении неограниченные возможности: в плане выезда за границу, участия во всевозможных выставках, биеннале и конкурсах. Он видел в квартире ее награды и фотографии, в том числе с Венецианской биеннале с девизом «All the world’s futures» [«All the world’s futures» (англ.) – «Все будущее мира»]. На фото она рядом с чернокожим куратором выставки Эневезором, сияющая своими чудными глазам из-под края платка, в элегантном золотистом расшитом традиционном плаще, скрывающем бедра и… да, в общем, все скрывающем, даром что короткий – до середины бедра.

Что она дает им взамен, если ее в самом деле курируют? Фардин уже не задумывался над тем, добровольно она «помогает» или ее приперли к стенке шантажом, банальным во все времена, но действенным. Вернее поставить вопрос так: что она может им дать? Уровень задач, которые ставят перед ней, зависит от степени доверия к художнице и ее компетенции. Вероятно, примитивные курьерские поручения.

Убедившись в отсутствии наружного наблюдения и успокоившись, Фардин облазил в тот же день всю свою квартиру, пытаясь найти следы тайного вторжения и прослушки, хотя и понимал, что есть способы поставить приборы слухового контроля, которые невозможно обнаружить, к примеру, вмонтировав в стены из квартир соседей. В конце концов, прослушивать можно и с улицы, снимая звуковую информацию с оконных стекол средствами акустической разведки. Но от этой напасти Фардин давно уже обклеил окна защитной пленкой, выполнявшей заодно и функцию фильтра от излишнего ультрафиолета.

Фардин не верил в случайности, однако же пришел к выводу, что Симин все-таки не по его душу. И вывод основывался не только на ощущениях.

В конечном итоге, количество ее поездок за границу привело его к выводу, что она работает на Министерство информации. Это только звучит безобидно. На деле – мИ основной контрразведывательный и разведывательный орган Ирана. Занимается политической разведкой, готовит кадры, в том числе и для нелегальной работы. Вербует агентов по всему миру. Главный принцип подбора иностранных агентов – вера. Только мусульмане. И предпочтение отдается, конечно, шиитам.

Но в случае с Симин – это, вероятнее всего, дезинформация. Ее могут использовать в спецоперациях «nefaq» [Nefaq (араб.)– разлад]. Она играет в диссидентство, встречается за границей с оппозиционерами-эмигрантами. Тут работа для опытного провокатора. К тому же прощупать анти- или проиранские настроения никогда не бывает лишним.

Затем записи неосмотрительно сказанного оппозиционерами в частной беседе крутили почти на всех канала «Голоса Исламской республики Иран» и давали распечатки в газетах «An-Nahar», «Al-Vefagh», «Jamejam», в англоязычных «Iran Daily» и других. Дискредитация, считай, прошла успешно.

Но если действовать только так, прямолинейно, то Симин и подобным ей агентам влияния хода не будет в группы оппозиции. Поэтому работать наверняка приходится аккуратнее, страховаться. Если догадаются, кто стоит за свободомыслящей одаренной художницей, могут просто-напросто ликвидировать. Оппозиция, которую подпитывают США, Израиль и саудиты, без проблем наймет киллера, да и в их оппозиционной среде найдутся лихие парни.

Риск существует и в том, что люди, предавшие Иран и продавшиеся за доллары, могут так же как Фардин догадаться, что большое количество заграничных поездок – это не только «художественная» необходимость, но она поощряется и, возможно, даже спонсируется МИ.

В предыдущую встречу со связным, состоявшуюся почти полгода назад, Фардин сообщил ему, что Иран резко увеличил количество разведчиков, кадровых и агентов, которых включают в делегации, культурные и научные. Люди искусства частенько становятся удобными объектами для разведок. Гастроли – хорошая легенда. Сфера общения – высшее общество, чиновники, бизнесмены.

Для связного это не стало новостью. Об этом трубили контрразведки европейских государств. Иранцев на этом не раз ловили за руку, что, впрочем, их не останавливало. Они продолжали наращивать обороты.

А Фардин узнал об усилении разведки именно на этом «научно-культурном» направлении, когда от их Медицинского университета поехала делегация в Париж на конференцию. Он видел список делегатов. Пятеро из них оказались знакомыми ему людьми, учеными. Имена и фамилии остальных он, конечно, запомнил и сообщил в Центр при первой же возможности, понимая, что установочные данные наверняка фальшивка.

…Фардин проснулся на диване в гостиной в неудобной позе, с закинутой на спинку головой. В темноте мерцал экран телевизора, включенного на спортивном канале IRIB Varzesh. Экран отражался в покатом боку аквариума параллелепипедом. Сонные рыбы с тупым выражением на морде и выпученными глазами тыкались в стекло своего жилища.

«Впадать в паранойю я не стану, – Фардин вернулся мыслями к Симин, словно и не прервал его размышления внезапный сон. За два дня улеглось волнение и первое впечатление трансформировалось в шаткий вывод: – Могло же мне показаться? Я спросил, она не ответила…»

Как Фардин себя ни утешал, здравый смысл все же возобладал. Дело ведь не в том, как она пожала плечами, а в фактах. И одним из таких фактов оставалась свобода ее перемещений по миру. Теперь предстояло понять – будет ли Симин сообщать своему куратору о новом знакомом или уже проинформировала.

По всем правилам должна. Тогда на него обратят внимание, начнут проверять, и чем закончится подобная проверочка, одному Аллаху известно. Если же он внезапно исчезнет с горизонта Симин, это ему не гарантирует отмену проверки. Наоборот, беспочвенный разрыв отношений вызовет подозрения.

Бормоча ругательства по-азербайджански, Фардин выключил телевизор, метнул пульт на кресло и, потирая шею, пошел в спальню, хотя бы остаток ночи провести в горизонтальном положении.

Сон выскользнул, подхваченный сквозняком и усвистал куда-нибудь к Арванд Руд [Арванд Руд – персидское название реки Шатт эль-Араб, пограничной между Ираном и Ираком], где с арабами бился не на жизнь а на смерть дядя Ильфар во время Навязанной войны.

«Как это не вовремя, – Фардин вздыхал и ворочался на матрасе, огромном и холостяцком. – Увлекся старый дурак, – ругал он себя. Начнут ковыряться в моем прошлом, припомнят и то задержание, и то, что из бывшей советской республики…»

Нет, Фардин был уверен – он не оставлял следов. Контакты со связным лишь на нейтральной территории. Никакой тайниковой связи. Тихая жизнь без попыток кого бы то ни было вербовать. В его обязанности нелегала вербовка не входила. Сбор информации, любой. Предпочтение отдавалось ядерной программе, составу КСИР, МИ – все, что удается узнать без напора, без давления, в большей степени, самотеком. Если приплывет само в руки, как золотая рыбка. Тут главное правильно занять позицию, понимать, где ходят косяки таких золотых рыбок.

Центр страшился потерять Фардина – слишком много времени было потрачено на подготовку и внедрение, чтобы в одночасье все упустить.

Следов он не оставлял, однако если в его отношении возникнет хоть малейшее подозрение, может последовать арест и тогда уж признание выбьют. Сознается в чем угодно. Фардин не полагался на свою стойкость. Он уже испытал себя на прочность и не питал больших иллюзий. Дядины связи вряд ли помогут снова. Еще и старый Ильфар погорит. Не спасут его заслуги, медали Победы 3-го класса с бронзовыми пальмовыми листьями и Божьей помощи 3-го класса. К двум пальцам, потерянным в бою на Арванд Руд, добавятся еще отрезанные пальцы во время пыток…

Благодаря тактике «тихой жизни» Фардин продержался почти тридцать лет, в отличие от израильских, американских и английских шпионов.

У американцев, англичан и французов есть шанс быть обменянными. У моссадовских агентов прямой путь на виселицу. Этих не возвращают. Вешали и тех, кто так или иначе связан с израильскими спецслужбами. Два года – это максимум, который способны продержаться израильские агенты, не будучи разоблаченными. Фардин уже давно побил все мыслимые и немыслимые рекорды. Американцы те и вовсе довольствуются только информацией со спутников и беспилотников.

Некстати случилась Симин, поскольку у Фардина подошло время отпуска, и его будет ждать связной. Каждый день необходимо, пока не состоится контакт, приходить в Caffe de Mokambo на площадь Кастеллана. Там толпы народа, официанты не успевают обслуживать и навряд ли запоминают посетителей.

Связной подождет пять дней. Затем через полгода, но уже в Турции, в Стамбульском кафе неподалеку от собора Святой Софии. Если не удастся Фардину приехать, тогда придется оставить парольный знак в Тегеране, чтобы убедить Центр в своем благополучии.

Конечно, такой знак – тоже след, особенно если не выявить вовремя наружное наблюдение. Однако еще в Союзе продумали такую систему постановки знаков, что они не могли вызвать ни малейшего подозрения даже в условиях плотного наблюдения за Фардином.

* * *

В лаборатории пахло морем. В больших квадратных аквариумах, с подсветкой и без, размещенных на стеллажах, колыхалась зеленая масса. Были и бассейны с теми же водорослями, как в Ширазском научно-техническом парке, куда Фардин ездил в командировку.