– А почему Венесуэла? – Соруш встал, дав понять, что беседа подошла к концу.

– Так без визы же туда можно.

Соруш взял со стола листок чистой бумаги и положил перед Фардином на столик, отодвинув чашку в сторону.

– Не сочтите за труд! Напишите, куда конкретно направляетесь. Будете только в Каракасе или планируете посетить и другие города? Название гостиницы… – Он заметил внутреннюю борьбу, отобразившуюся на лице доктора Фируза, и добавил: – Надо, уважаемый Фардин. Считайте это производственной необходимостью. Вы ведь не впервые едете в Латинскую Америку?

– Ну да, – чуть замешкался с ответом Фардин. – В позапрошлом году в Эквадоре побывал.

– Охота вам в такую жару ехать?

– В Каракасе летом не так уж и жарко, дожди. К тому же, Карибское море. Мне понравился Кито с цветными старинными двухэтажными домиками. Немного напоминает Тегеран, наверное, из-за гор, которые его окружают. Но в Тегеране гораздо жарче.

– И все-таки, долгий перелет, разница во времени. Шесть часов?

– Восемь, – уточнил Фардин, не понимая, к чему клонит Соруш. Но догадка уже мелькнула. – Хочется посмотреть мир.

Больше вопросов не последовало. Соруш вернулся к подоконнику и допивал остывший чай, дожидаясь, когда доктор допишет маршрут по Венесуэле, впрочем, ограниченный только Каракасом.

Фируз указал отель «Тибурон». По своему достатку Фардин мог себе позволить только двухзвездную гостиницу.

В этот момент Фардин думал лишь о том, отпустит ли его так просто Соруш или играет с ним, как кот с мышью. Делает вид, что отпускает, чтобы развлечься, вселив надежду в жертву, затем схватит мертвой хваткой и будет наблюдать, как гаснет в глазах добычи эта самая надежда и жизнь.

У Фардина сложилось четкое ощущение, что Камран Соруш не поверил ни одному слову, сказанному в этом кабинете. И была бы ему грош цена, если бы он страдал доверчивостью.

В начале разговора Соруш излучал уверенность – у него очевидно сформировалось какое-то решение по Фардину. Но что-то в разговоре пошло не так, как ожидал Соруш, и он явно изменил первоначальные планы. Выглядел отрешенным, словно потерял интерес к доктору Фирузу, потевшему, красневшему, робевшему перед контрразведчиком. Фардин описывал маршрут аккуратным, почти каллиграфическим почерком, творя, как известный каллиграф Мир Эмад Хассани.

Когда Фардин дописал и протянул листок хозяину кабинета, тот вдруг спросил:

– А почему вы развелись, доктор?

Фардин понял, что нужно проявить характер.

– Господин Соруш, мне кажется, моя личная жизнь не имеет отношение к работе и уж тем более к назначению на должность, которая меня не слишком-то интересует.

–Это неправильный ответ,– покачал головой Соруш, опустив глаза на листок бумаги, исписанный слишком аккуратно, как может писать только человек с хорошим самообладанием.– В нашем обществе неотделима моральная составляющая от деловых качеств. Но в вашем случае это был сигэ [Сигэ (перс.)– у шиитов временный брак]?

Фардин непроизвольно оглянулся на дверь, словно бы загнанный в угол.

– Да, временный брак. Она сама не захотела его продлевать. Я не мог в тот момент предложить ей большее. Мы заключили сигэ по ее просьбе. Она вдова с дочерью от первого мужа.

– Но у вас ведь совместный сын.

Соруш не только демонстрировал осведомленность, но и прозрачно намекал, что после отъезда Фардина в отпуск, в Тегеране остаются его родные. МИ не просто о них знает, но и приглядывает за ними. Наверняка, если бы доктор Фируз собрался в отпуск с сыном, нашлись бы веские причины, чтобы запретить ему выезд.

Фардина подмывало сказать, что он подумывает захватить с собой сына в Венесуэлу, но сдержал авантюрный порыв. Слишком большие ставки.

– Я содержу сына как и положено по закону, – он решился сообщить лишь об этом, и сказанное прозвучало оправданием.

– Когда вы вернетесь, – Соруш протянул руку на прощание, – мы с вами поговорим снова. И, я надеюсь, вы сможете сосредоточиться на научной деятельности, а я не буду тревожить вас своими проверками. Полагаю, ни нам, ни вам нет оснований беспокоиться по поводу проверок?

Промолчав, Фардин кивнул и, пятясь, двинулся к двери, заметив в углу кабинета аккуратно свернутый в рулончик джанамази.

«Набожная сволочь!» – подумал он ожесточенно. Только на этот всплеск эмоций у Фардина и хватило сил.

Он дошел до ближайшего туалета. К счастью, внутри никого не оказалось. За приоткрытыми дверцами кабинок виднелись напольные чаши, заменявшие в Иране унитазы. Фардин взглянул на них мельком, борясь с тошнотой, опершись о раковину, он пытался собраться с мыслями и проанализировать разговор.

«Выезд в Венесуэлу не вызвал возражений у Камрана по вполне понятным причинам, – Фардин кивнул своему отражению в зеркале и начал умываться, бросая пригоршни тепловатой воды в лицо, стараясь смыть испуг. – В Латинской Америке активно работают иранские спецслужбы».

Об этом Фардин знал из информации, которую дал почитать ему связной в их предыдущую встречу… Шла речь о Чили, Аргентине, Парагвае, Венесуэле. В Южной Америке, исторически революционно и радикально ориентированной, благодатная почва для исламских радикалов. Широкая агентурная сеть, нацеленная против Соединенных Штатов.

Эту информацию Центр переслал ему с определенной целью – если будет возможность познакомиться с людьми, связанными с Латинской Америкой. Поэтому выбрали для проведения контакта этот регион, чтобы при знакомстве у Фардина был хотя бы банальный повод сблизиться, дескать: «а я там был…».

Но Центр в информации упомянул также двух советских нелегалов… Связной недоумевал, зачем тащить на встречу эту опасную бумаженцию, которую, как казалось связному, можно довести до нелегала и устно. Однако сеньор Лопес и сеньора Герреро, вдова, выдававшая себя за сестру Лопеса, упомянутые в информации ни к селу, ни к городу, оказались там не случайно.

Это стало продолжением разговора, состоявшегося в Москве почти тридцать лет назад. Тогдашний куратор, полковник Фролов, сообщил восемнадцатилетнему Фардину две фамилии – Лопес и Герреро – псевдонимы его отца и матери, которых юноша не помнил.

Фролов из их засекреченной папки смог извлечь только сведения о пропаже семейной пары разведчиков-нелегалов. Они перестали выходить на связь в 1986 году. Из-за того, что их подозревали в предательстве, возникли сомнения, стоит ли продолжать подготовку Фардина к нелегальной работе, но все-таки доверие к деду Фардина пересилило все сомнения.

Уже тогда Фардин понимал, что в 1986 году проводились активные поисковые мероприятия, но о результатах ему сообщили только в прошлом году в ресторанчике «Дон Джимми» в Кито, помеси советской столовки и американского фастфуда, с металлическими столиками и скамьями, с разномастной посудой и местной простой и сытной, но не слишком аппетитной на вид едой – пищей простых эквадорцев с рабочих окраин.

Вложив листок в газету, связной передал ее Фардину, и тот сосредоточенно читал, облокотившись о липкую металлическую столешницу.

Эзоповым языком преемник Фролова сообщал, что поисковые мероприятия не дали результатов. По косвенным признакам с большой долей вероятности речь идет не о предательстве. Либо несчастный случай, либо разоблачение и арест. Поскольку не предложили властям СССР обмен нелегалов, возможно, их посадили или даже казнили. Фардина подводили к мысли, что родителей нет в живых.

Воспитывали Фардина дед и бабушка. И дед развернул бурную деятельность, с детства подготавливая себе смену. А Фараз Фируз был успешным разведчиком, завербованным советскими спецслужбами еще до Второй Мировой. Дед называл так Великую Отечественную войну по привычке. Он всегда чувствовал себя иностранцем, говорил по-русски с сильным акцентом, при этом большего патриота Фардин не встречал в своей жизни. Причем любовь к СССР не мешала ему испытывать болезненную тоску по Ирану…

Фардин еще раз энергично умылся, заметив краем глаза, что в туалет зашел кто-то из сотрудников лаборатории.

«Он довольно легко отпускает меня в Венесуэлу, – продолжил размышлять. Фардин, выйдя в коридор и почувствовав, как от сквозняка сушит капли воды на лице. Он неторопливо двинулся к лифту. – Если я не ошибаюсь и Камран не питает иллюзий на мой счет, то в Венесуэле меня встретят и будут приглядывать за моими перемещениями по Каракасу. Удастся ли встретиться со связным? Камран уверен, что я не скроюсь от его всевидящего ока. Ну это мы еще посмотрим».

Фардин остановился у двери лаборатории.

«Может, у меня паранойя? Профессиональный психоз? В каждом столбе видеть контрразведчика, а в случайностях – подстроенные противниками закономерности. Подстроили и перевод в секретную секцию, как повод для тщательной проверки. А нужен ли им повод или он создан для меня, чтобы войти со мной в прямой контакт, имея надежную легенду? И наконец, встреча с Симин. Все это вместе пахнет дурно. Обложили? Я вроде не давал никакого повода. Слабое звено только давний нелегальный переход границы. Нет, этого все-таки недостаточно для серьезного обвинения в шпионаже.

Подозрение. Лишь подозрение, требующее подтверждения. В эту теорию вписывается мой отпуск „на поводке“. Их порадовал мой выбор – Венесуэла. Если судить по информации, даже арабы-шииты из тамошней иракской диаспоры действуют в Латинской Америке в интересах Ирана. А они уже занимают и политические посты и оккупировали бизнес. Значит, есть и финансовые возможности. Следить могут не профи-разведчики, а, скажем, банальный сыщик из частного детективного агентства или охранной фирмы. Им и знать ни к чему, зачем следят за каким-то там иранцем».

Фардин неохотно вернулся на рабочее место, расстроенно думая, что и Симин хорошо укладывается в историю с проверкой. На «медовую ловушку» это, в общем, не тянет, хотя Камран и иже с ним способны импровизировать.

Накрутив себя такими предположениями, Фардин ушел пораньше домой, передав бразды правления лабораторией своему заму. Ехал по городу, невольно проверяясь, хотя не собирался в случае обнаружения наблюдения уходить от слежки, и понимая той частью мозга, которую не поглотила паника, что нет причин следить за ним именно сейчас.

В Иране слишком сложно осуществлять конспиративные встречи с нелегальным разведчиком или агентом. И МИ это знает.

Думая о том, что его наверняка ждет смертная казнь после мучительных пыток – ему не светит обмен, Фардин машинально притормозил около голосовавшего на обочине пожилого мужчины, явно не тегеранца. Скорее всего, крестьянин из провинции, ошалевший от темпа города.

Сперва Фардин рассердился на себя. «Нельзя действовать на автомате», – подумал он, подавшись вбок и распахнув дверцу перед стариком.

– Да пребудет с тобой мир и милость Аллаха, и его благословение! – старик поправил на плече объемную и тяжелую по виду сумку. – До автовокзала. К терминалу «Бейхаги», – в его руке, покрытой пигментными пятнами, покачивались истертые деревянные четки.

– Садитесь, садитесь, – поторопил Фардин, прикинув, что человек с нечистой совестью или впавший в панику не станет подвозить попутчика, как делает это обычно. Если следят, убедятся в хладнокровии объекта слежки.

Он довез старика до площади Аржантин, до терминала, от которого шли рейсовые автобусы до Тебриза, Исфахана и Решта. Согласно таароф он начал отказываться от платы за проезд. Но старик, зная правила вежливости, предложил еще пару раз, пока Фардин не взял деньги.

Он посмотрел вслед крестьянину, спешившему домой из шумного Тегерана. Фардин и сам с удовольствием сел бы сейчас в автобус и уехал бы в Исфахан, посидел бы на берегу Заянде. А то и забрался бы в ее зеленоватые воды, лег бы на спину и его бы увлекло под арочными мостами все дальше и дальше, до Гавхуни, где он лежал бы на поверхности озера, и соль от палящего солнца запекалась бы на губах…